Екатерина Манойло: Золотой мальчик

Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436–ФЗ от 29.12.2010 г.)

Литературно-художественное издание

Редактор: Татьяна Соловьёва

Художник: Таня Ахметгалиева

Издатель: Павел Подкосов

Руководитель проекта: Ирина Серёгина

Арт-директор: Юрий Буга

Корректоры: Елена Воеводина, Татьяна Мёдингер

Верстка: Андрей Фоминов

Дизайн обложки и иллюстрации: Таня Ахметгалиева

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Е. Манойло, 2025

© Художественное оформление, макет. ООО «Альпина нон-фикшн», 2025

⁂

Великий Новгород,
1999 год

Ржавая карусель со скрипом сдвинулась. Двор с пышными лиственными кронами, все еще непривычными, неохотно поехал вправо. Витя слабо улыбнулся. Еще раз оттолкнулся худющей ногой и подтянул ее на шаткое сиденье. К Вите редко обращаются по имени. Папа зовет его Котом, потому что сын любит гулять сам по себе. Для мамы Витя – золотой мальчик. Она так и говорит: «Ты мое золотко! Других таких нет». Витя запрокинул блондинистую голову и сощурился. Какие высокие деревья! Листья клена, тополя и дуба, пропуская солнечные лучи, складываются в узор, будто в калейдоскопе. Сонливо. Витя закрыл глаза, а калейдоскоп никуда не делся: помутнел, потемнел, но Витя все еще видит расплывчатые пятна.

Не разлепляя век, он ощутил чье-то присутствие. Что-то неуловимое, может, тень проползла по лицу. Наконец раздался гнусавый голосишко. Это соседский пацан Игнатик: на шее шнурок, на шнурке – малюсенькое оловянное распятие. Витя мельком взглянул на крест, кивнул, будто поздоровался не с Игнатом, но с Иисусом. Нащупал на собственной впалой груди неправильную горошину. Золотая цепочка приятно липла к влажной коже. Горошина, если смотреть на нее долго, становится похожа на маленькую голову медведя, и это лучше, чем крест. Витя снова закрыл глаза. Еще не хватало дружить с малышней.

Раньше они жили далеко отсюда, в поселке Штормовой, что в шестистах километрах от Магадана, а по ощущению – в другой стране. Там не было ни одной церкви. Витя только представлял себе по рассказам взрослых, как выглядит этот чуть ли не диснеевский замок, где внутри все в золоте. Потом, конечно, он увидел церковь по телевизору, в программе, которую вел митрополит. Но она шла в выходной день вместо мультиков, поэтому Витя ополчился на все церкви, вместе взятые, и, хоть на обряд крещения все-таки согласился, крестик принципиально не носил.

В Штормовом березы были жиденькими и низкими, камни пестрели мхами и лишайниками. Зато на горизонте голубели сопки, словно сделанные из полупрозрачного стекла. Там Витя рос крепким и здоровым мальчишкой. У него были настоящие друзья. С ними он носился целыми днями, играл в лапту, футбол или в слона. А иногда бродил один и подчинялся не направлениям улиц, а разветвлениям теплых подземных жил, которые чуял сквозь сырые почвы. Его блуждания были как будто бесцельны и выглядели, конечно, странно. Особенно когда он натыкался на какой-нибудь забор или едва не попадал под рыбацкие мотоциклы. Но никто не смел посмеяться над ним, все как будто знали: подземное жильное тепло отдает ему столько сил, что он, например, может забить в чужие ворота по десять мячей за игру.

А здесь, среди пятиэтажек, пусть не тесно, но все же рядом стоявших на черной земле, Витя стал стремительно терять энергию. Теперь он тощий и бледный, не может сделать хорошую передачу, отбить на воротах мяч или удержать на своей спине приятеля, когда вся компания бесится, выиграв у соседнего микрорайона. В новом городе и в новом дворе Витя сразу стал изгоем. От таких все, кроме тщедушных Игнатиков, предпочитают держаться подальше. Мысленно Витя продолжал бродить по Штормовому. Он знал, что мама так уже не может, несмотря на то, что взрослая. Всего полгода прошло, а некоторые дома, как она говорит, заволакиваются в памяти туманом. У Вити же все отчетливо. Вот он закрывает глаза и оказывается на ступеньках клуба, где когда-то выступал учитель географии, оказавшийся фокусником. Вот он идет из дома к школе. В реальности путь занимал десять минут, но в воображении Витя, легконогий, как античный бог Меркурий, оказывается перед школьным крыльцом за половину секунды. Но в класс не поднимается, сворачивает к столовой, откуда вкусно пахнет куриными котлетами, а в окне узорный витраж, его из осколков пивных бутылок собрал учитель рисования. От столовой мимо густых палисадников, мимо одноэтажного магазинчика с вывеской больше его самого «Товары повседневного спроса». Мимо полуразрушенных двухэтажек, мимо сгоревшей пожарной части, у которой нехорошая слава, мимо крашеного стенда с объявлениями Витя поднимается на сопку, усыпанную голубикой, брусникой и шиповником.

Здесь кладбище. Перед входом скамейка и старая школьная парта. На ней остатки яичной скорлупы. Две коренастые сосны давно выросли из чьих-то старых могил. Ржавые оградки частично затянуты сосновой плотью. Дальше неинтересно: маленькие трухлявые кресты со следами от гвоздей. Витя идет в мертвый детский сад. Так взрослые называли правую сторону кладбища, где хоронят детей. Маленькие металлические памятники, словно весы в продуктовом магазине. На них похожие друг на друга портреты и примеры по математике на вычитание – так Витя называл годы рождения и смерти. Ответ там всегда получался от одного до пяти. Как будто был какой-то определенный порог: если перешагнул за пять лет, все, можно не бояться, детопожиратель прошел мимо.

Если смотреть на поселок сверху, он, окруженный сопками, будто лежит в чьей-то большой ладони. Даже ветра здесь никогда не бывает.

…Карусель качнулась. Витя не сразу понял, что произошло. Ему на грудь будто поставили приятный горчичник. С раннего детства знакомое, но позабытое чувство. Под ребрами растет и чешется, будто подсолнух поворачивается к солнцу – к источнику энергии. Витя спрыгнул с простонавшей карусели и быстро зашагал со двора. Под ногами хрустели, как попкорн, сухие веточки с тополиным пухом.

В Штормовом, где Витя родился и жил двенадцать лет, этот зуд в груди случался часто. Особенно после того, как о нем узнали взрослые. Папа смотрел голубыми своими пластмассками и спрашивал ласково: «Где тебе хорошо?» – а потом добавлял: «Туда и иди». И сын шел в такт биению сердца и неизбежно приводил отца к ручью, на дне которого было полно золотых крупинок, оседавших в лотке.

Сопливый Игнат с его оловянным Иисусом остались позади. Впереди светилась на солнце желтая пятиэтажка. У крайнего подъезда нутро Вити совсем затомилось, и он встал, загипнотизированный. Горошина на золотой цепочке разгоралась лампадкой. Витя задрал голову и сощурился на железную бордовую лестницу, приваренную к стене. Откуда-то взялись силы. Он подпрыгнул на тоненьких ножках и ухватился за нижнюю перекладину, неожиданно легко подтянул тело. Левая рука, правая рука, левая нога, правая нога. К ладоням липли злые крошки облупившейся краски. Лестницу немного вело, порывами налетал ветер, надувая парусом футболку на спине. Но из-за прилива радости Витя ни на что не обращал внимания. Источник теплой тяги становился все ближе. Наконец разогретое нутро заклокотало, и мальчик замер на высоте пятого этажа между большим окном и незастекленной лоджией. Он не успел подумать, что дальше, его потянуло направо, кольнуло страхом внизу живота, когда он переступил с перекладины на перила, и ровно в этот момент далеко внизу проехал автомобиль. В следующую секунду Витя уже сидел на цементном полу узкого балкончика рядом с пластмассовым столиком, на котором веяло пеплом блюдце, переполненное окурками. Теперь страх отпустил.

Витя поднялся на ноги и, составив ладони ковшиком, заглянул в квартиру. Большущая гостиная, совсем не похожая ни на одну комнату, где бывал Витя. Розовые стены, кое-где расписанные иероглифами, местами увешанные изображениями луноликих девиц с запятыми на месте глаз. На полу белоснежный ковер с кудряшками. Прямо на нем стоит плоский телевизор раз в пять больше, чем у них дома, отражающий косую штору и физиономию Вити, прилипшего к оконному стеклу. Рядом навороченный магнитофон, на нем видеокамера. Тут же высокие, наверное, с Витю ростом, серебристые колонки с черными сетчатыми блюдцами, на каждой по норковой шапке, будто свернувшиеся калачиком кошки. Послышались шаги, и Витя поспешно присел. Суетливые, приглушенные, кишащие матом голоса. В гостиной ухнули, как бывает, когда поднимаешь тяжелое. И голоса стали удаляться, будто их поглотил ворс ковра.

Витя выглянул и тут же понял, зачем он здесь. Балконная дверь была приоткрыта.

Бесшумно вошел, стараясь не наступать на ковер. Хозяева, наверное, и сами не позволяют себе ходить по нему даже в тапках, что уж говорить про уличную обувь. За вмятиной, которую оставила модная плазма, переливалась приятными желтыми бликами хрустальная чаша. Едва не запнувшись о резные красные кувшинчики, Витя быстро заправил футболку в шорты и до боли затянул пояс шнурком. Оттопырил трикотажное горло, подцепил золотую горсть. Цепочки, перстни, браслеты. Все полетело за пазуху, обдавая кожу холодными поцелуями. Подальше от грабителей! Снова голоса. Кажется, их двое. Видимо, соседи по лестничной клетке решили поживиться за счет богатеньких простофиль. Ну ничего, если повезет, воришки подумают друг на друга.

Сокровища под футболкой придавали сил. Витя чувствовал себя так, будто он проспал сутки, проснулся от голода, позавтракал не слишком плотно, но достаточно, чтобы двигаться легко и не ощущать во рту привкус еды. Юркнул на балкон, дотянулся до лестницы. Правая нога, левая нога, правая рука, левая рука. Ветер был ласковым и поощрительно трепал Витю за волосы, воздух казался таким густым, что, разомкни он пальцы, оттолкнись от шершавых перекладин, ничего страшного не случилось бы. Левая, правая, левая, правая…

Витин отец держал ларек. Пиво, сигареты, чипсы, жвачка, мороженое и китайские безделушки. Он как раз проводил ревизию, когда сын ворвался в раскаленную металлическую будку и всем своим сияющим видом дал знать, что им надо поговорить наедине. Витя не боялся быть пойманным, просто понимал, что оставить сокровища дома он не сможет, вот бы их спрятать куда-нибудь, а в этом деле лучше отца помощника нет. Папа смерил Витю взглядом, впрочем, не задерживаясь на собравшейся буграми у пояса футболке.

– Таня, иди погуляй, мне Кота повоспитывать надо, – деловито сказал отец молодой пухлой продавщице.

– Я сбегаю домой пообедать тогда, Анатолий Григорьевич, – кивнула с явным облегчением и выскочила за грязноватый тюль прочь от ревизии.

– Хорошая девчонка, но задрала уже кассу таскать. – Отец еще раз посмотрел на таблицу в тетрадке, вздохнул и поместил ее на небольшой самодельный столик. – Рассказывай!