Эту книгу образно можно сравнить с ядром ореха, сутью, очищенной от скорлупы и различных наслоений. О Есенине знают все… Но что каждый о нем знает? Автор поставил себе задачей дать читателям четкое, ясное, всестороннее и достоверное представление о личности одного из светочей отечественной поэзии и о его творчестве. Идею этой книги можно выразить словами: «Есенин без придыхания и косых взглядов». Или, если угодно – «Живой Есенин». Да, именно что живой! Эта книга не о Кумире, а о Человеке, который стал Поэтом и многого на этом поприще достиг.

Хочется верить, что где-то там, в неведомых астральных далях, существует райская страна для поэтов, созданная Эвтерпой с благословения Зевса и Мнемосины. И в этой прекрасной стране по золотым полям под лазурно-голубым небом ходит светлоглазый отрок и сочиняет стихи…

Ладно, помечтали и будет! Возвращаемся в реальность. А именно – в осень 1895 года, когда японцы утверждали свою власть на Тайване, а французы завоевывали Мадагаскар. Где – что, а в селе Константинове родился мальчик, которого при крещении нарекли Сергеем в честь преподобного Сергия Радонежского, одного из самых почитаемых на Руси святых.

Отношения между родителями Сергея, Александром Никитичем Есениным и Татьяной Федоровной Титовой, были весьма сложными, и не потому, что жить им приходилось порознь. Многие из мужчин, уехавших на заработки в города, оставляли жен с детьми в деревнях и посещали их наездами. С одной стороны, жизнь в деревне была дешевле, чем в городе, да и за хозяйством нужно было кому-то присматривать, а с другой – «добытчикам» не хотелось стеснять себя, ведь почти у каждого в городе были «подженки». Александр Никитич уехал в Москву в двенадцатилетнем возрасте и начал делать карьеру в мясной лавке – от мальчика на побегушках до приказчика. Выбиться в купцы ему так и не удалось, но он все же состоял при «чистой» городской службе и не бедствовал. В целом – хорошая партия, но Татьяна не любила Александра и вроде как собиралась выходить за другого, но ее отцу хотелось пристроить дочь получше, вот и выдал ее за нелюбимого. Свадьбу сыграли в июле 1891 года. Жениху было восемнадцать, а невесте – шестнадцать, самый брачный возраст.

Сергей был вторым ребенком молодой пары. Первенец, названный Петром, умер, не дожив до года. После Сергея Татьяна родила двух девочек – Ольгу и Анну, которые тоже умерли в младенчестве. А вот двум другим дочерям – Екатерине, родившейся в 1905 году, и Александре, появившейся на свет в 1911 году, посчастливилось выжить. Три выживших ребенка на троих умерших – не самый плохой расклад по тем временам, бывало и хуже. Впрочем, не три на три, а четыре на три, ведь у Татьяны был еще один сын, которого она родила в октябре 1902 года. Родила не от мужа, но назвала его именем и вскоре после того потребовала развода. Дело дошло до суда, но развода Татьяна так и не получила. Александр Никитич простил жену (сам, видно, тоже был не без греха), однако прижитого на стороне ребенка воспитывать не пожелал.

«В Рязани мать встретилась с человеком, от которого впервые в жизни познала ласку, внимание и заботу, – писал Александр-младший, получивший отчество Иванович и фамилию Разгуляев. – Но не долгой была их дружба. Очень часто в Рязань приезжал законный муж Татьяны Федоровны и требовал ее возвращения. Ради семейного уюта, ради сына Сергея, мать долгое время не соглашалась, продолжала жить в Рязани. Вскоре родился второй сын – Александр. Двоих сыновей воспитывать стало тяжело, и мать была вынуждена обратиться в Народный суд с требованием развода или же паспорта, чтобы она имела право жить в Рязани. Суд состоялся в том же городе, судил их земской начальник. Татьяна Федоровна на суде была с двумя сыновьями: с Сергеем и Александром. На суде муж отклонил требование Татьяны Федоровны и потребовал возвращения в семью. Татьяна Федоровна была вынуждена вернуться в семью. Дома она прожила 17 дней, не могла вынести укоров и брани. Она вернулась в Рязань и устроилась в детдом со своим сыном Александром на должность кормилицы, приняв на грудь другого ребенка. В детдоме она познакомилась с одной убогой девушкой 23-х лет, с Разгуляевой Екатериной Петровной. Это была умная и ласковая женщина. Татьяна Федоровна попросила ее взять сына Александра на воспитание. Екатерина Петровна долго не соглашалась, но потом уступила просьбам матери. Мать, Татьяна Федоровна, была очень довольна тем, что устроила меня в хорошие руки, но, когда стала отдавать сына, она потеряла сознание…»

Сергею мать рассказала о том, что у него есть младший брат, только в середине 1915 года. «Саша один кругом, – сказала мать. – Ты должен ему посочувствовать». «Сочувствовать, сочувствовать-то я ему буду, а вот помочь чем? – ответил Сергей. – Помочь я ему сейчас не могу. Я ведь еще сам молод». Мать попросила Сергея не бросать брата, и на том разговор закончился. Так, во всяком случае, рассказывает Александр Иванович Разгуляев. А истинное мнение по поводу поведения матери Сергей выразил в письме к отцу, написанном в декабре 1916 года: «У меня против тебя ни одного слова нет, кроме благодарности. А мать… Клянусь тебе, и Катька, и Шурка с Ленькой [сестры и брат Александр] вряд ли помянут ее добрым словом». Что же касается Александра Никитича, то он требовал от своих детей не иметь никаких дел с Александром-младшим. «Прошу Вас, ради бога, – писал он в мае 1925 года дочери Екатерине, – не принимайте вы его к себе, очень мне больно переносить все это, гоните его к черту, шантажиста проклятого. Он совсем не пристает к нашему семейству». А вот что писал отцу Сергей в августе 1925 года: «Я все понял. Мать ездила в Москву вовсе не ко мне, а к своему сыну. Теперь я понял, куда ушли эти злосчастные 3000 руб. Я все узнал от прислуги. Когда мать приезжала, он приходил ко мне на квартиру, и они уходили с ним чай пить. Передай ей, чтоб больше ее нога в Москве не была».

Что еще можно сказать о младшем брате нашего героя? Он работал проводником на железной дороге, поддерживал отношения с матерью вплоть до ее смерти, наступившей 3 июля 1955 года, а сам умер пятью годами позже, оставив после себя двух дочерей и сына.

До трех лет Сергей рос в доме отцовской матери Аграфены Панкратьевны Есениной, которая зарабатывала на жизнь, пуская к себе постояльцев. Молодая невестка (Татьяне на момент рождения Сергея было двадцать лет, а ее мужу – двадцать два) пришлась Аграфене Панкратьевне весьма кстати, ведь помимо обслуживания постояльцев у нее было много хлопот по хозяйству. Свекровь и невестка не ладили и в 1898 году распрощались. Оставив Сергея у своего отца, Федора Андреевича Титова, Татьяна подалась на заработки и даже одно время работала на кондитерской фабрике в Москве, но отношения с мужем она восстановила только в конце 1904 года. Федор Андреевич брал с дочери на содержание внука три рубля в месяц, что примерно соответствовало минимальному месячному заработку крестьянина – родство родством, а денежки по уговору. Знавал Федор Андреевич хорошие времена – гонял когда-то баржи по Волге и неплохо на этом зарабатывал, но одни баржи потонули, другие сгорели… Как говорится, «не жили хорошо, нечего и начинать».

Хорошего коня пасут.
Отборный корм
Ему любви порука.
И, самого себя
Призвав на суд,
Тому же самому
Ты обучать стал внука.
Но внук учебы этой
Не постиг
И, к горечи твоей,
Ушел в страну чужую.
По-твоему, теперь
Бродягою брожу я,
Слагая в помыслах
Ненужный глупый стих.
Ты говоришь:
Что у тебя украли,
Что я дурак,
А город – плут и мот.
Но только, дедушка,
Едва ли так, едва ли, —
Плохую лошадь
Вор не уведет.
Плохую лошадь
Со двора не сгонишь,
Но тот, кто хочет
Знать другую гладь,
Тот скажет:
Чтоб не сгнить в затоне,
Страну родную
Нужно покидать.
Вот я и кинул.
Я в стране далекой.
Весна.
Здесь розы больше кулака.
И я твоей
Судьбине одинокой
Привет их теплый
Шлю издалека.
Теперь метель
Вовсю свистит в Рязани,
А у тебя —
Меня увидеть зуд.
Но ты ведь знаешь —
Никакие сани
Тебя сюда
Ко мне не завезут…

Есенинское «Письмо деду», написанное в декабре 1924 года в Батуме, проникнуто такой же теплотой, как и «Письмо матери», выросшее из стихотворения в песню. А вот «Письма отцу» у Есенина нет, и вообще отец в его жизни фигурировал где-то на заднем плане. Ничего удивительного – родственные чувства начинают закладываться с раннего детства, а с отцом Сергей близко познакомился лишь в июле 1912 года, когда жил у него некоторое время по приезде в Москву, причем отношения между сыном и отцом складывались неровно. Можно сказать, что дед Федор заменил Сергею не только отца, но и мать, которая постоянно находилась где-то на заработках.

«С двух лет, по бедности отца и многочисленности семейства, был отдан на воспитание довольно зажиточному деду по матери, у которого было трое взрослых неженатых сыновей, с которыми протекло почти все мое детство, – напишет Есенин в одной из своих автобиографий. – Дядья мои были ребята озорные и отчаянные. Трех с половиной лет они посадили меня на лошадь без седла и сразу пустили в галоп. Я помню, что очумел и очень крепко держался за холку. Потом меня учили плавать. Один дядя (дядя Саша) брал меня в лодку, отъезжал от берега, снимал с меня белье и, как щенка, бросал в воду. Я неумело и испуганно плескал руками, и, пока не захлебывался, он все кричал: “Эх, стерва! Ну куда ты годишься?” “Стерва” у него было слово ласкательное. После, лет восьми, другому дяде я часто заменял охотничью собаку, плавая по озерам за подстреленными утками. Очень хорошо я был выучен лазить по деревьям. Из мальчишек со мной никто не мог тягаться. Многим, кому грачи в полдень после пахоты мешали спать, я снимал гнезда с берез, по гривеннику за штуку. Один раз сорвался, но очень удачно, оцарапав только лицо и живот да разбив кувшин молока, который нес на косьбу деду. Средь мальчишек я всегда был коноводом и большим драчуном и ходил всегда в царапинах. За озорство меня ругала только одна бабка, а дедушка иногда сам подзадоривал на кулачную и часто говорил бабке: “Ты у меня, дура, его не трожь, он так будет крепче!”»

Драчун и озорник Сережка поначалу ничем не отличался от других крестьянских детей, но позже у него появилась несвойственная крестьянам любовь к чтению. «Читал он очень много всего, – вспоминала мать. – И жалко мне было его, что он много читал, утомлялся. Я подойду погасить его огонь, чтобы он лег, уснул. Но он на это не обращал внимания. Он опять зажигал и читал. Дочитается до рассвета и не спавши поедет учиться опять. Такая у него жадность была к учению, и знать все хотел. Он читал очень много, я не знаю, как сказать сколько, а начитан очень много». Эти слова перекликаются с тем, что вспоминал о своем друге детства Клавдий Воронцов: «Если он у кого-нибудь увидит еще не читанную им книгу, то никогда не отступится. Обманет – так обманет, за конфеты – так за конфеты, но все же – выманит».