Я наклонилась над белым пластиком, но ничего не произошло. Однако, зная свою невезучесть, я продолжала стоять. Как только я отойду, снова начнется приступ, плавали – знаем. Со мной всегда так. Согнувшись в три погибели, я рассматривала толчок, более походящий на белую тумбочку из «Икеи», а потом и доски и стену вокруг, ибо нечем было больше заняться, и тут мой блуждающий взор наткнулся на надпись. Она была выполнена чем-то белым, скорее всего, мелом. Если специально не смотреть в эту точку – не заметишь. Мелкими буквами написано: «Зде…» – дальше скрывает унитаз. Но биотуалет, как известно, не стенка и не сантехника в квартире, его можно подвинуть, что я и сделала. Да, полностью надпись читалась как «Здесь». И теперь, без белого приятеля, видно, что доска в этом месте немного приподнята. Я вернулась в комнату, достала из косметички пилочку, заодно накинула халат и опять прибежала сюда. Довольно легко приподняла эту часть доски. Под ней оказался импровизированный тайник со всего лишь одной вещью. Диктофон. Старый, маленький, на батарейках. Цифровой, так что не совсем старый, но лучше бы тут был спрятан современный смартфон… Хотя он бы не поместился, слишком узкая доска.

Сунув находку в карман халата, я вернулась в кухонную часть помещения, собираясь выпить воды, которая очень нужна организму во время отравления, но вместо этого подошла к окну. Стол так и оставался отодвинут, так что мне ничто не мешало. С этого ракурса не видно, кто сидит на крыльце. Но, безусловно, кто-то там есть. В свете дня отлично просматриваются темно-синие джинсы и черный ботинок. Вторую ногу не видно, рук тоже, человек, скорее всего, сидит, это левая нога. Как я ни подпрыгивала и ни изгибалась, ничего больше не сумела разглядеть.

Затем я бросилась к другому окну. Кукол нет. Что ж, тут ничего нового.

Осушив целый стакан воды одним залпом, я вернулась в спальню, уселась на кровать, достала из кармана диктофон и начала слушать запись.

⁂

«Меня зовут Лиза… Елизавета Баринова. Мне двадцать лет, – вещал диктофон чуть слышно (громкость на максимуме, но динамик уж больно маленький) девичьим голосом. Фоном шли жуткие помехи, поэтому я не всегда понимала, о чем она говорит, иногда можно было догадаться из контекста, а иногда целую половину слов было не разобрать, и оставалось только додумывать, о чем идет речь. – У меня отобрали телефон и заставили жить здесь. Хорошо, что диктофон не заметили, это папин, он бывший журналист… Только он живет в другой стране и не сможет меня спасти. Выхода нет. Дверь заколочена, а может, там висячий замок, я не знаю. Окна не открываются. Я здесь… [неразборчиво]. Вообще, сама дура, конечно, как я могла поверить… [большой кусок неразборчив, около минуты, затем рыдания]. Ладно, я попробую что-нибудь сделать, надо успокоиться, когда я паникую, я задыхаюсь и не могу нормально раз… – Эта запись закончилась на полуслове. После короткого щелчка началась следующая. И вот она-то меня потрясла до глубины души, хотя и первая, сказать по правде, вызывала глубочайшие эмоции. Но здесь скорее была эмпатическая жалость, я видела в ней себя, ведь теперь я так же заперта, как эта Лиза. А потом начался самый ад… – Я включила диктофон ночью, – шепчет девушка, губы максимально приближены к микрофону, слышно даже, как она дышит. – Потому что тут творится нечто странное! Я сразу поняла, что с этим домом что-то не то, и шаман этот со своим ритуалом… Мне было очень плохо после него, я проспала сутки, во всяком случае, мне так сказали…»

Вот это новость! На этой минуте я запаузила аудиозапись, призадумавшись. Я-то решила, что это со мной что-то не то, непредсказуемая реакция на какую-то траву в отваре, но теперь временная амнезия, которая приключилась не только у меня, выглядит крайне подозрительной.

Я продолжила слушать.

«Свет включался и выключался сам собой, но я списывала это на плохую проводку. Но теперь… – Она глубоко вздохнула и помолчала какое-то время, видимо, собираясь с силами. Становилось ясно, что ей тяжело говорить дальше. – В общем, то, что тут творится ночами, это такой кошмар… Ужас, абсурд… Я бы не поверила, расскажи мне кто такое… Куклы… Они перемещаются! Я сейчас вставала, чтобы сходить в туалет, и кукла оказалась у меня под ногами! Хотя, когда я ложилась, они все сидели на полках. И упасть она не могла… Но главное, все эти куклы, они похожи на меня! Да, все рыжие, как и я, все в платьицах… Да, я знаю, что обычно кукол наряжают в платья, но старомодные, в рюшах, а у этих кукол одежда как у меня! А еще они смотрят… Куда бы я не пошла, они наблюдают за мной. Это страшно, очень страшно… Я бы, наверно, [неразборчиво], но лучше не стану. Вдруг будет только хуже?.. Ой… – Тишина секунд на десять. – Вы слышите? Вы слышите это?! – Не знаю, к кому обращалась Лиза, но лично я ничего не слышала. – Они разговаривают! Они говорят! Общаются между собой и делают вид, будто я их не слышу! Они говорят такие мерзости обо мне… Я вспоминаю школу. Однажды я зашла в туалет и случайно услышала, как мои подружки обсуждают меня. Тут я должна кое-что рассказать, сделать лирическое отступление, как любила говорить наша училка по русскому. Мой отец, устав от пропаганды, эмигрировал в другую страну. Он пытался какое-то время сотрудничать с либеральными СМИ, но и там шел перегиб, только в другую сторону, в общем, он всегда мечтал говорить правду и освещать эту правду, а ему везде затыкали рот. Это его собственное выражение… И вот, когда он получил гражданство, он решил забрать меня к себе. Мама пьет у меня… Ну, как, не запоями, конечно… Хотя и такое бывало. Я помню, один раз [весь кусок про маму неразборчив]. И вот, когда папа связался со мной, я так обрадовалась, что всем в школе растрепала про будущую эмиграцию. И все одноклассники начали петь «Лиза, не улетай» – всегда, стоило им меня увидеть. Но тогда это было смешно. А потом папа просто перестал выходить на связь… Только через тетку, его сестру, я получила хоть какую-то информацию. Оказывается, его нынешней супруге не понравилась идея жить с его дочерью от первого брака. Она уговорила его оставить все как есть. Там-де у нее мать. Ну и что, что мы в нищете и она мне даже форму новую не в состоянии купить. Я устала ее зашивать. Папа, правда, после моего долгого, полного слез и эмоций разговора с теткой стал деньги присылать. И немалые. Он там здорово устроился. Однако меня очень [неразборчиво] эта ситуация. И вот подружки мои, с которыми произошло уже какое-то отдаление, может, они так пытались меня забыть, чтобы не скучать потом, или завидовали, что я уезжаю, короче, не знаю, но они как-то быстро превратились во врагов. И когда выяснилась причина, по которой я осталась, они продолжили петь эту песенку Губина. Но теперь уже в качестве злорадства! И в тот момент, когда я еще пыталась их оправдать, дескать, это просто уже привычка петь мне «Лиза, не улетай», хотя я никуда уже не лечу, я и подслушиваю этот разговор, где они обсуждают, какая я занудная, неказистая и нелепая, что даже собственный отец от меня отказался! Это было так неприятно! И эти куклы… Они будто повторяют все то же, что говорили те девочки, с которыми я тут же перестала общаться, только перекручивают, делают еще омерзительнее, мои подружки бывшие даже слов таких не знали! Вот, послушайте… – Звуки шуршания, будто рука с диктофоном вынырнула из-под комфортного плотного одеяла-бронежилета во вражескую среду. Затем тишина еще на десять секунд. Потом Лиза вернулась, вернее ее голос. – Вы слышали? Как хорошо, что я это зафиксировала. Иначе бы мне никто не поверил! А впрочем… наверно, я отсюда никуда уже не выйду, я умру здесь, надо позаботиться о тайнике. Спрячу там диктофон».

Запись закончилась, прозвучал щелчок, а я поставила на паузу в сильнейшем недоумении. Я ничего не слышала! Куклы молчали! К тому же организаторы сего расчудесного эксперимента, какими бы ни были фокусниками, никогда бы не узнали о подслушанном Лизой разговоре, когда она была еще школьницей. А значит – что? Правильно. Первая версия моя была верна, мне подсыпали наркотик. Скорее всего, повторюсь, в воде. Не в консервы же их вводили, да и прокол от иглы (а это должна быть та еще игла, чтобы банку пробить) был бы виден. К тому же сам факт прокола нарушает условия сохранения пищи, и еда бы в банках испортилась. И я бы это, соответственно, поняла. Так что они сделали самое простое, что могли. Теперь я проведу уже свой собственный эксперимент. Попробую обойтись без воды. Да, я знаю, что крайняя степень обезвоживания тоже вызывает галлюцинации, но до этой стадии я не успею себя довести. Надеюсь, этот наркотик быстро выводится. К тому же, я не успела получить слишком много. Сегодня лишь третий день, я здесь полных двое суток, и я бы не сказала, что являюсь отпетым водохлебом и чаевницей. Здесь не очень-то жарко, чтобы много пить. Подожду денек и увижу, что со мной произойдет. Может, сознание прояснится, и куклы престанут разговаривать, а трупы с улицы исчезнут.

Я зачем-то вскочила с кровати и еще раз выглянула в окно. Да, тело в синей куртке так и лежит под кустом, рядом с брошенным мопедом. Второго тела – на крыльце – отсюда не видно совсем.

Затем я обернулась на пустой стеллаж и следом – опустила глаза на пол под ним. Кое-что в рассказе Лизы не давало мне покоя. Допустим, мы обе под галлюциногенами. Но не сразу же они начали действовать? Она говорила «куклы», значит, не одна. Может, те же сорок. И все они были похожи на НЕЕ. А эти похожи на МЕНЯ. Не слишком ли дорого? В то же время, насколько я знала, именно старинные фарфоровые куклы стоят состояние, а здесь, возможно, дешевый новодел. Название фирмы-изготовителя мне ни о чем не говорит, она с одинаковой вероятностью могла производить кукол как в довоенное время, так и сейчас.

В общем, я снова принялась за осмотр кукол, попутно рассаживая их на законные места на полках. Особенное внимание уделяла волосам. Вот ведь какая штука – переодеть куклу можно легко. Но на голове же у нее не парик! Или?..

Я дернула куклу за волосы. Верхняя часть, там, где челка, начала немного отходить, и я обратила внимание на характерные светлые вязкие нити. Клей! Я потянула уже сильнее и вскоре сняла с очередной Маши скальп. Самое интересное, что под прической приклеился один рыжий волосок. Видимо, остался с прошлого парика. Они даже волосы куклам меняют! Кошмар какой-то.

Вздохнув, я оставила куклу на кровати (а чего ее бояться? это же просто глюки) и, взяв повторно в руки диктофон, решила продолжить знакомство с записями бывшего жильца этого заколдованного (ой ли) дома. Все-таки нужно дослушать историю Лизы до конца, возможно, будут какие-то подсказки. Если наркотик действует одинаково, я буду знать, что меня ждет. А может, Баринова догадалась, куда его подмешивают, и провела тот же эксперимент, что я запланировала. В общем, я имею на руках ценные материалы и могу разжиться важнейшей информацией. Надо только слушать трезвым умом, не отвлекаясь на всякие эмоциональные глупости. Выжимать факты, оставляя навязанные наркотическим бредом спецэффекты за бортом. Я теперь знаю, что все нереально, и не поведусь.

Кивнув своим мыслям, я нажала на «плей».

⁂

«Вторая ночь. Я слышу, что кто-то ходит под окнами. Мне страшно. Мне сказали, что тут никого не должно быть, что это теперь частная территория. Но частная территория – в лесу! Тут могут быть маньяки, беглые зэки, наевшиеся мухоморов грибники и… леший. Ну и прочие мифические персонажи. Я, конечно, в это не верю, то есть не верила, но когда куклы разговаривают при тебе, обсуждают тебя, перемывают тебе косточки, возрождая из недр памяти самые неприятные в жизни моменты, словно сдвигая крышку с колодца, про который все думали, что он давно высох, и поднимая мутную воду с глубин. И заставляют тебя ее пить – грязную, вонючую, отравленную.

Продолжают ходить кругами. Я все-таки выгляну».

До моих ушей донесся шорох. Лиза не стала выключать диктофон. Она держала его в руках, поднимаясь с кровати и подходя к окну. Все это было слышно, даже отдергивание занавески.

«Это кошка, – заговорила девушка снова, и в ее голосе слышалось облегчение. Я выдохнула вместе с ней, видимо, от излишка эмпатии. Переживать все-таки нужно за себя, а не за постороннего человека, который, возможно, уехал отсюда целым и невредимым и просто забыл о записях, похоронив свои страхи вместе с самим диктофоном под дубовой доской сортира. – Просто черная кошка, – продолжала она, как-то странно хихикая. Наверно, от пережитого стресса. Или, опять же, влияние наркотических средств. – Ходит кругами, как Кот Ученый. Ой! – вдруг вскрикнула она, и я вздрогнула, испугавшись вместе с ней. – У него горят глаза! Нет, вы не подумайте, не желтым, как обычно… А красным! У кота в темноте горят красным глаза! Что… Нет! Он смотрит на меня! – Шелест текстиля: Лиза, по всей видимости, занавесила окно. – Боже мой, какой ужас… Я что, с ума схожу? Почему у него светятся глаза красным цветом? Так же не бывает! Он что, оборотень, этот кот? Или и вправду леший?»