О, эта подготовка буквально вымотала Таньку! Но дело уже шло к концу, оставалась только генеральная репетиция. И Танька, встав перед зеркалом, выдвинула вперед правое плечо, улыбнулась, как она считала, своей самой лучезарной улыбкой, и только собралась произнести первую фразу, как из соседней комнаты донесся голос матери.

– Танька, слышишь! С Данькой посиди с полчасика, мне надо по делам сбегать!

– Мам, мне некогда! – закричала в ответ Танька. – Пусть папка посидит!

– Ага, посидит. Дрыхнет он. Говорит, опять всю ночь по поселку бегал. А мне по делам надо. Тебе что, трудно с братом родным побыть?

– Трудно, мам! У меня, мама, личная жизнь начинается, вот!

– Ни фига себе, личная жизнь! Это как же? Валер, хватит дрыхнуть, слышишь? Совсем с ума сошла! Какую-то личную жизнь придумала!

Из соседней комнаты донесся голос отца.

– Давай сюда Даньку, я уже встал! И правда, девчонке пятнадцатый год, конечно, у нее должна быть личная жизнь! А ты сама-то куда намылилась?

– Куда-куда? С завтрашнего дня выхожу на работу!

– На работу? Ну не смеши меня! Что за работа такая в нашей убогой Березовке, в которой сокращают лучших специалистов?

Глава 4

Танькин отец считался лучшим специалистом в налоговой инспекции, но после того как полгода тому назад была проведена оптимизация, именно он и оказался лишним.

Поначалу он не унывал.

– Неприятно, конечно, – рассуждал он, – но зато теперь я смогу заняться любимым делом – ремонтировать обувь. – И правда, в Березовке никто не мог так, как он, превратить старую обувь в новую, а обувной мастерской в поселке не было последние лет двадцать. – Я уже место присмотрел, – говорил он жене, – там, возле лавочки, на пустыре, стоит ничейный сарай, приведу его в порядок и – за дело!

Узнав о планах Князева, березовцы уже на следующий же день понесли ему кто босоножки, кто туфли, кто сапоги.

– Да куда вы все тащите? – возмущался он. – У меня сарай еще не готов!

– А ты пока дома ремонтируй, – говорил каждый и оставлял свою пару обуви.

Поначалу все эти кроссовки, сапоги, босоножки, лежали в углу небольшой кучкой, но постепенно кучка росла, расширялась и превратилась в кучу, заполонившую треть комнаты, с вершины которой нет-нет да и сваливался то ботинок, то кроссовка, то босоножка.

А Танькин отец так и не приступил к делу: сначала от обиды на жизнь у него началась депрессия, потом прицепилась болячка, которая не давала ему по ночам спать, как сказал врач – синдром беспокойных ног. Лекарство от этой гадости можно купить только в краевом центре, да и стоит оно недешево, не по карману Князевым. Вот и мучился Танькин отец с ногами, которые почему-то начинали беспокоиться только в темное время суток – не только спать, лежать не дают, в пляс просятся. Так и получалось, что ночью отец то по огороду, то по Березовке бегает, а днем отсыпается. Не жизнь, а сплошное мучение – какой уж тут ремонт обуви!

Услышав, что мать унесла Даньку отцу, Танька снова сказала своему отражению:

– Привет, Никита… Ты это… Ты, Никита, это… Ну как его. Нет, сначала. – Она снова выставила вперед правое плечо, закатила глаза и весело заговорила: – Привет, Никит! Ты это… Ну… Ты не смог бы…

Слов катастрофически не хватало – они куда-то исчезали из головы, как только Танька заговаривала с воображаемым одноклассником. Пришлось писать шпаргалку, но и это оказалось непросто: прошел примерно час, прежде чем удалось вымучить «правильные» слова.

– Привет, Никита, это я, Татьяна Князева. Удобно сейчас тебе со мной разговаривать? (Именно так учила их Ритка). Окей. Ты не мог бы зайти ко мне, скажем, сегодня? Когда тебе удобно – в пять или шесть вечера? (Как Рита им объяснила это – выбор без выбора). Окей, жду.

Глава 5

Как раз в то утро, когда Грязева, Зюзева и Князева решили продемонстрировать всей Березовке свои новые наряды, их одноклассник Арсений Булдыгеров вышел из дома. Булдыгеров, злостный хулиган и беспросветный двоечник, был сыном директора районной библиотеки. Он ощущал себя супергероем, если во время прогулки ему удавалось напугать кого-нибудь из встретившейся на пути малышни. А если повезет, то и отобрать конфетку, шоколадку или какую-нибудь безделушку. Но в последнее время поселок был пуст – еще бы, начало августа, многие березовцы уехали в отпуск вместе с детьми. В раздражении Арсений направился домой и вдруг невольно замедлил шаг.

– Оба-на! – воскликнул он, останавливаясь рядом с чуть ли ни единственной в Березовке лавочкой, за которой после ночного ливня разлилась огромная лужа. – Кто это? Инопланетяне! Батюшки! Вот это да!

Инопланетяне двигались медленно, и в ярких лучах солнца трудно было определить, сколько их – один, два, три или больше. Они прямо-таки переливались всеми лучами радуги.

Булдыгеров сунул руку в карман джинсов, чтобы достать телефон и запечатлеть такое необычное явление, как в следующий момент воскликнул:

– Оба-на! Неужели это… Точно они! Зюзева, Грязева и Князева! Вот вырядились так вырядились! С чего это вдруг? И, похоже, ковыляют к этой скамейке! Интересненько!

Арсений бросился к стоящему неподалеку сараю. Он оказался полностью завален какими-то досками вперемешку с рухлядью, и Булдыгеров туда еле втиснулся. На голову что-то посыпалось, но он не обратил на это внимания, потому что не отрываясь смотрел на приближающихся одноклассниц. Не удержавшись, он снова воскликнул: «Оба-на!»

И не только потому, что они были странно одеты для утренней прогулки по безлюдному поселку. Оказалось, что у каждой девчонки вокруг глаз темнеют сиренево-серые синяки, рты из-за размазанной ярко-красной помады кажутся перекошенными, а волосы на голове напоминают птичьи гнезда. Что с ними?

Девчонки между тем уселись на лавочку спиной к Булдыгерову.

Сначала они говорили о чем-то своем, и он не очень-то прислушивался к их глупому разговору (а в том, что разговор был на самом деле глупым, Арсений нисколько не сомневался) до тех пор, пока те не начали повышать голос. С чего бы это? Теперь до него доносилось каждое слово. Оказалось, что Зюзева и Грязева спорят, в кого из них двоих влюблен Никита Бронников. В конце концов обе они свалились в лужу, но Арсений уже не смотрел на них. Он вдруг будто первый раз в жизни увидел Князеву. А она, вспорхнув с лавочки, встала как раз напротив него в своем красном, переливающемся на солнце платье и смеялась над девчонками. Арсений не мог налюбоваться ею. Неужели это его одноклассница – Танька Князева? Почему до сих пор он не обращал на нее внимания?

Булдыгеров и не заметил, когда Зюзева с Грязевой вылезли из лужи. Зеленое и синее платья превратились в черные, такими же черными стали и их лица. Теперь внимание Арсения снова переключилось на них, и он не в состоянии был сдержать смех. Доска, которая давно уже впилась в его ребро, сдавила с такой силой, что стало невозможно дышать. Булдыгеров попытался сдвинуться, но хлипкая стенка, на которую он опирался, заскрипела, затрещала и в конце концов вывалилась вместе с ним наружу. Девчонки с криками умчались в одну сторону, а Арсений, высвободившись от свалившейся на него рухляди, весь в пыли, помчался в другую.

Опомнился он только у реки возле висячего моста.

Вот тут-то как будто бы и разломилась жизнь Арсения на старую и новую. В старой он как дурак носился по Березовке, не давая жить спокойно тем, кто его младше и слабее. В новой вдруг понял, что в этой жизни он совсем один, не считая, конечно же, родителей. Настолько один, что его даже в лужу столкнуть некому…

Арсений и не заметил, как по щекам потекли слезы.

Он неумело вытирал их ладонями, а они все текли и текли, а когда, похоже, вытекли все и ему стало легче, он будто наяву увидел Таньку Князеву. Вот она – стоит в лучах солнца в платье, отливающем рубиновым цветом, и волосы ее тоже отливают рубином, и вся она солнечная, воздушная и такая красивая, даже несмотря на синяки вокруг глаз и криво накрашенные губы. Арсению вдруг захотелось, чтобы Танька оказалась рядом. И они бы вместе смотрели на неторопливо несущую свои воды реку Березовку и вспоминали, как Грязева и Зюзева бултыхались в черной-пречерной луже.

И тут на него снизошло новое, совершенно ужасное осознание: это же просто невозможно! Танька – красавица, даже несмотря на растекшуюся губную помаду, а он…

И робкая надежда погнала его домой: а может, не так он ужасен, как привык о себе думать!

Повезло: родителей не было, и он мог спокойно рассмотреть себя в зеркале и, конечно же, убедиться, что не чета он Таньке, не чета. Но разве может понравиться девочке прыщеватый мальчишка с глазами лягушачьего цвета, с носом картошкой да еще и дурацким, как у клоуна, хохолком надо лбом.

В общем, надежды на то, что Танька Князева когда-нибудь обратит на него внимание (не говоря уже о том, что захочет дружить), совсем не осталось.

И Арсений понял, что он – самый несчастный человек в мире.

Там и тогда
Олеся
Глава 1

Открываю дверь, что рядом с лабораторией. Вот это да!

Посреди комнаты огромная широченная кровать, на которую легко поместится человек семь, а то и десять наших тощих детдомовцев.

На кровати – ночная пижама, у кровати – мягкие тапочки.

Слева – туалет, совмещенный с душевой кабиной.

Пока плещусь под душем, появляется уверенность в том, что все будет хорошо.

По привычке собираюсь позвонить Козуле и опять вспоминаю, что телефоны у нас отобрали.

Ну и ладно. Перебьюсь как-нибудь без телефона.

Без одной минуты двенадцать.

Гашу светильник, и вдруг…

Вдруг появляется чувство, будто в спальне кроме меня еще кто-то есть. Тьфу ты, глупость какая, говорю я сама себе и закрываю глаза. Но спустя несколько минут понимаю, что мне вовсе не мерещится. Я на самом деле слышу едва различимые ребячьи голоса – они что-то лепечут на непонятном мне языке…

Становится зябко. Вскакиваю. Включаю светильник. Что это? Комната заполняется ситуэтами детей лет пяти. Их много, их очень много. И каждый, расталкивая ручонками остальных, старается подойти ко мне как можно ближе. Падают, поднимаются, снова расталкивают других.

Я каменею. Пусть такого слова не существует, но по-другому невозможно выразить свое состояние. Потому что это не просто дети (хотя и появление обычных детей напугало бы меня), это – призрачные дети. Призрачные и прозрачные. И чем они ближе, тем становится холоднее.

Еще немного, и я превращусь в Снегурочку.

Совсем рядом со мной мальчик с одноухим зайцем, я пытаюсь погладить его по голове, и – о, ужас! – рука проходит сквозь него…

Что это значит?

И что мне делать?

Окаменелость проходит. Мне хочется убежать как можно дальше от этих странных детей.

Я устремляюсь к входной двери – может, рядом с ней есть тревожная кнопка. Или хотя бы телефон, по которому можно связаться с руководством лаборатории.

Но ничего подобного здесь нет.

Тогда я толкаю дверь без надежды на то, что она откроется, но она вдруг распахивается, и я буквально вылетаю в полутемный коридор, растопырив руки, чтобы не распластаться на полу. С трудом удержав равновесие, на мгновенье останавливаюсь. Нужно вернуться обратно, ведь выходить из апартаментов запрещено, мелькает в голове, но какая-то сила уже несет меня вперед по зеленой вышарканной дорожке, по краям которой тянутся красные полосы. Они кажутся мне кровавыми.

По обеим сторонам коридора – двери, двери, двери, много дверей. Я подбегаю к одной, другой, третьей, но все они заперты. И вдруг – вот удача, одна из них приоткрыта, в щель прибивается узкая полоска света.