Пока они вместе загружали бамбуковые стебли в багажник ее красного «Фиата», Бекки рассказала, что из-за «непредвиденных обстоятельств» она снимала в Рипоне квартиру у канала. (Лиз догадалась, что это имеет отношение к болезненному разрыву, который, по словам Джен, Бекки пережила в начале года.) Она поделилась, что хотела бы выставить горшки с цветами на балкон, но не знала, как к ним подступиться. Размышляя об этом, Лиз теребила в руках каталог с цветами. Стоит ли подходить сейчас?

– Пора сдавать статистику, – сказала Бекки и щелкнула крышкой маркера. Лиз заметила, что она была из тех людей, из уст которых любая просьба звучала как резкий приказ. Лиз струсила и решила придержать каталог для другого момента.

– Вот, миссис Ньюсом, – сказал Сэм Боукер. Его «предсмертные» черты лица с ухмылкой гробовщика не обещали ничего, кроме… приятного удивления! Кружка кофе. – С молоком и без сахара.

– Как вовремя! Спасибо огромное! – сказала Лиз и, как всегда, смотря на него, подумала, что время летит беспощадно быстро. Перед глазами пролетела вся его жизнь: вот он учится читать, вот играет Иосифа в рождественской пьесе, вот собирает бобы на полях его деда Билли – прямо напротив земли Лиз. Привыкнет ли она когда-нибудь, что ему уже сильно за двадцать и он учит шестой класс? С этими мыслями она и сказала: – Не могу привыкнуть, что вижу тебя в учительской.

Он улыбнулся и тихо зевнул:

– А я не могу привыкнуть, что работаю здесь. Все жду, когда зайдет миссис Джой и велит мне проваливать.

Лиз грустно улыбнулась, вспоминая покойную коллегу Топси Джой, которая в прошлом году ушла при таких ужасных обстоятельствах. Она постаралась отбросить эти тоскливые мысли.

– Как у тебя дела? – спросила Лиз. – Давно не видела, чтобы ты огородничал.

– Мне пришлось продать наш садовый участок^[5], – грустно сказал Сэм. – Понимаю, это память от деда, но с ребенком и всей этой работой свободного времени вообще не было.

Лиз понимающе закивала. Она однажды сама была учителем начальной школы, так что прекрасно все понимала.

– А еще я слышала, – продолжила Лиз, – что ты выдаешь просто замечательные результаты. Джен рассказала мне про какой-то «Маяк»?

Сэм улыбнулся, но уже не так искренне, даже смущенно, и вдруг скривился в зевке.

– Простите, – сказал он. – Неспокойная ночь.

Когда Сэм это сказал, она вдруг заметила, что он и правда выглядит уставшим. Его и без того худое лицо стало еще более нездоровым.

– Малыш спать не дает?

Он кивнул и еще раз зевнул. Сэм будто хотел сказать что-то еще, но в этот момент учитель третьего класса – Тифф, кажется? – заговорила с ним о письменных заданиях.

– Надо больше давать на обстоятельства действия, – жаловалась она.

Сэм отвечал быстро, но все время теребил воротник своей рубашки. Лиз успела заметить на его шее яркое красное пятно. Дерек тоже такими покрывался после финансовых собраний. Он называл их стрессматит. А Сэму-то из-за чего нервничать, интересно? Ну, помимо очевидных проблем от беспокойного младенца.

Лиз вдруг охватила такая усталость. Посреди этой яркой, формальной комнаты, в которой велись только рабочие разговоры про промежуточные оценки и обстоятельства действия, она казалась себе немолодой и очень уставшей. В голове загорелось яркое воспоминание из старых добрых деньков – она, Пэт и Тельма в завалах из домашек, в нервах от репетиций, в истерике от хохота из-за чего-то, что очередной ребенок сказал или сделал.

Тут Лиз осознала, что в комнате, хоть и было много народу, вдруг стало тихо. Если кто-то и разговаривал, то тихо и о работе, а в основном все сидели поодиночке и смотрели в кружки. Никто не реагировал ни на Марго, ни на Бекки. Раньше все было совсем по-другому… Раньше учительская была сердцем школы – местом, в котором можно было поделиться любыми планами, досадами, тревогами и проблемами. Что же случилось?

– Так, друзья и подруги! – В дверях стоял Иэн Берримен и тыкал в свои наручные часы. На нем был фиолетовый спортивный костюм. – Пора.

Все тут же засуетились, хотя по часам Лиз до конца перемены еще оставалось три минуты. Кажется, учителей хорошо перевоспитали – Фэй вечно сетовала, что их было не разогнать из учительской. До сих пор рассказывали, как она однажды встала перед дверьми с трещоткой болельщиков.

Лиз решила пока не возвращаться в класс «Вяз» к Джен, в каком бы состоянии она там ни была с ее звуками и чтением, а заглянула в дамскую комнату, достала расческу и взбила свой горшок седых волос. Им не нужно было больше объема, но эта привычка всегда ее успокаивала.

Какая странная получилась перемена. Напряженная тишина… Все как на цыпочках ходят. Может, все рассорились? Лиз глубоко вздохнула и посмотрела в зеркало, оттуда на нее взглянули собственные встревоженные глаза.

Что-то точно было не так.

Она вспомнила убегающую по коридору Банти Картер. Почему она не вернулась в учительскую? Разве она дежурит? Только что-то немыслимое могло заставить Банти пропустить кофе.

А как она посмотрела на Лиз!

Быстро – почти украдкой. Будто… испуганно.

Металлический звон просигналил конец перемены. Лиз вздохнула – пора возвращаться в «Вязы». Репетиция перед Днем урожая. Она еще раз вдохнула и вернула расческу в сумку, готовя свои нервы к прогону спектакля «Однажды на капустном поле». В этот момент она задела локтем что-то, что торчало из сумки. Конверт! Она виновато дернулась – совсем забыла! Надо было выяснить, кто потерял свою домашку, – не хватало только добавить Джен новый повод для переживаний. Лиз аккуратно открыла конверт.

Всего мгновение слова никак не складывались в смысл.

ТОЖЕ МНЕ ДИРЕКТОР!

ТЫ ХОТЬ САМА ПОНИМАЕШЬ,

ЧТО ТУТ ТЕБЯ НИКТО НЕ УВАЖАЕТ?

ТЫ НАМ НЕ НУЖНА.

СДЕЛАЙ ОДОЛЖЕНИЕ И ИСЧЕЗНИ…

ТВАРЬ!

Глава 2,
В которой во время посещения кафе обнаруживаются корни зла и озвучивается неожиданное предложение

– Я думала, что, раз Джейк выпустился, Донне Чиверз плевать на школу.

– На нашу – да. – Тельма сделала глоток кофе. – Теперь она вошла в состав родительского комитета Рипона и занимается забегами с больничными кроватями^[6], чтобы собрать деньги на восстановление Фаунтинского аббатства^[7].

– Тогда откуда это? – Лиз махнула рукой на конверт, который лежал на столе.

Желчный текст записки остро контрастировал с миленькой обстановкой в кафе садового центра Тирска. Лиз надеялась, что родная, приятная атмосфера как-то сгладит или смягчит резкий смысл написанных букв. Но нет, даже несмотря на повернутый вверх ногами в руках внимательно изучавшей его Тельмы текст, она все еще чувствовала, как внутри пузырился шок, который не давал ей спать всю ночь.

Лиз осмотрела родные стены кафе, чтобы успокоиться. В то утро, как и в любое утро четверга, занята была примерно половина столиков. Пенсионеры, люди на выходном, те, у кого было время на поболтать, порешать сканворды, позалипать в телефонах и планшетах. Одна сотрудница опасно балансировала на стуле и наматывала на светильник тканевую гирлянду из осенних листьев, а вторая порхала от столика к столику и, преисполненная надежды, спрашивала: «Панини с ветчиной и сыром?» Все как обычно. Успокаивает.

Лиз снова опустила глаза на злосчастный лист. Тельма его дочитала и уже хотела подвинуть его обратно подруге, но потом заметила выражение лица Лиз.

– Хочешь, я оставлю у себя? – мягко спросила Тельма.

– Если тебе несложно, – быстро выпалила Лиз, у которой от облегчения гора с плеч упала. – Я знаю, что это глупости, но что-то в этом конверте такое… такое…

– Зловещее, – с уверенностью и решительным спокойствием сказала Тельма. – Я тебя понимаю.

Лиз с благодарностью посмотрела на подругу: спокойный, ободряющий вид, волнистые короткие волосы (среди темных прядей пробивается все больше и больше седины). Тельма всегда понимала, понимала ее бесчисленное количество раз, поэтому даже спустя шесть лет, как они перестали работать в школе, они все еще приходят сюда на кофе каждый четверг.

– И ты никому про это не говорила? – спросила Тельма, убирая письмо в свою сумочку.

– Ни одной душе, – Лиз рьяно потрясла головой, вспоминая, как она судорожно, чуть ли не виновато запихивала письмо на дно сумки. Она инстинктивно хотела спрятать эту ядовитую бумажку туда, где ее никто не увидит. Точно не Джен, которая в агонии репетировала с детьми спектакль. И уж точно не Кейли Бриттен. Строго говоря, Кейли как директриса и как, собственно, адресат письма имела право знать о нем. Но когда Лиз представляла, как серые, широкие глаза бегают по этим горьким словам, щеки начинали пылать. – А что? Думаешь, стоило? – спросила она Тельму. – Стоило рассказать, что появился второй конверт?

Тельма замотала головой.

– Нет! – сказала она. – Письмо, которое выронили, и письмо, которое отправили, – это разные вещи. Нам стоит быть осторожнее. – Тельма положила ладонь на руку Лиз: – Ты правильно поступила.

Лиз вяло улыбнулась, чувствуя, как к горлу предательски подступают слезы. Она сделала глоток кофе и постаралась взять себя в руки. Как же близко к сердцу она восприняла этот пренеприятнейший конверт – даже выпалила всю историю Дереку, хотя собиралась по минимуму посвящать его в школьные дела.

Лиз взволнованно нахмурилась:

– Я не понимаю, зачем Донна Чиверз продолжает слать эти письма.

Тельма посмотрела на подругу:

– Не думаю, что это она.

– Но на летней ярмарке ты сказала, что это Донна.

Тельма кивнула:

– Тогда я так подумала. – А потом серьезно признала: – Очевидно, что я ошиблась.

Лиз нахмурилась еще сильнее:

– Может, стоило кому-то рассказать? Ведь дети тоже могли подобрать его! – В ее голосе уже прорезалась злость.

– Но не подобрали, – спокойно сказала Тельма.

Она понимала чувства Лиз. Они почти всю жизнь провели в школах и выучили сотни детей: как читать, как шнурки завязывать, как отыграть рождественский спектакль, как тщательно мыть руки после туалета. Правильнее сказать, что детей они воспитывали. Как и Лиз, Тельма чувствовала, что в школу пробралось что-то злое, что-то, чему там не место.

– Скажи-ка еще раз, – попросила она, – где ты его нашла?

– У класса «Вяз» в коридоре первоклашек около сцены, – сказала Лиз. – Где у Марни Баркер раньше были занятия с особенными детками.

– А где именно? Прям посередине?

Лиз потрясла головой.

– Сбоку, – сказала она, – под лавочкой.

– На перемене, да?

– Я шла в учительскую.

– Ты вряд ли помнишь, – сказала Тельма, – но, может, успела заметить, лежал ли он там до перемены?

– Нет, – уверенно ответила Лиз. – Я выходила убрать книжки. Я уверена, что заметила бы или дети первые подобрали.

– А кто мог идти по коридору?

Лиз нахмурилась, стараясь вспомнить.

– Женщина из офиса, Николь, – она несла меню на обед. Бекки Клегг передала записку Джен. Да там вечно толпа, кто угодно мог его выронить.

У Тельмы появилась идея.

– Если его выронили, – сказала она.

– Я же сказала, конверт лежал на полу.

– Его могли специально положить туда.

Лиз одарила подругу непонимающим взглядом.

– Сама подумай. Если ты хочешь передать кому-то анонимное письмо – директрисе, например, – и при этом минимизировать риск, что тебя рассекретят. Разве оставить письмо, чтобы его нашел кто-то другой, не самый безопасный вариант?

– На нем не было имени получателя.

– Именно! Ведь так тот, кто его найдет, непременно откроет, чтобы выяснить, что это за конверт. И увидит и получателя, и сам текст. Первое письмо тоже спрятали среди призов лотереи, помнишь?

– Кстати! – Громкий возглас Лиз привлек внимание нескольких человек, а Тельма от неожиданности пролила кофе. – Чуть не забыла! Банти!

Она кратко пересказала Тельме, что видела.