Алексей Небоходов: Хроники 302 отдела: Эффект кукловода

Глава 1

Я проснулся с привычной досадой и мерзким зудом от убожества вокруг. Квартира, куда я попал, заняв тело советского бармена, походила на музей социалистического реализма, и экспонаты подбирались с язвительной иронией.

На стене висел старый ковёр с таким вычурным узором, будто это тайное послание инопланетян. Рядом стояла глянцевая стенка – мечта советского обывателя, словно годами пропитанная жиром чиновничьих ладоней. Пластиковая столешница на тонких ножках казалась способной выдержать удар ядерной боеголовки. На подоконнике медленно умирал алоэ, явно стыдясь своего растительного происхождения. Стулья, испещрённые непонятными пятнами, одним видом вызывали у меня брезгливость.

Эти чупырлы не представляли себе, насколько жалкой была их жизнь. Радовались каждой мелочи, будто нахаляву получили билет в рай. Стада непуганых бегемотов вокруг верили в своё светлое будущее и прочие нелепые сказки, льющиеся в их уши ежедневно из каждого утюга.

Я лениво встал с кровати и подошёл к косо висевшему зеркалу. Отражение встретило меня холодным взглядом серо-голубых, почти ледяных глаз. Худощавое лицо с острыми чертами, губы презрительно искривлены. Я застегнул верхнюю пуговицу белоснежной рубашки, поправил воротник. Костюм советского бармена сидел идеально, словно сшитый на заказ. Конечно, иначе и быть не могло: я профи, безупречный актёр в дешёвом спектакле для идиотов.

Каждое утро я играл роль образцового советского гражданина, доброго бармена, любящего своё дело. В действительности я просто манипулировал глупцами, зная, что они никогда не заподозрят ничего большего. Смешно и грустно одновременно.

Мои мысли оборвал телефонный звонок. Чёрт бы побрал эти советские аппараты, тяжёлые как кирпич, с раздражающим звоном, от которого хотелось кого-нибудь убить. Я нехотя поднял трубку и холодно произнёс:

– Панов слушает.

Голос на том конце дрожал от усердия и рабского почтения:

– Александр, доброе утро! Клиент прибыл успешно, ждёт указаний. Какие будут распоряжения?

Я раздражённо закатил глаза. Эти кретины из будущего снова прислали очередного горе-путешественника, мечтающего поправить дела за счёт прошлого. Как будто я тут только для того, чтобы подтирать за ними сопли.

– Запоминай, – сухо и чётко произнёс я. – На три дня отправляешь его в адаптационную квартиру. Легенда стандартная: документы есть, работа в строительном тресте. Пусть даже нос на улицу не суёт, пока лично не дам инструкции. Понял?

– Да, Александр, всё будет исполнено! – отрапортовал голос.

– Свободен, – бросил я и с облегчением повесил трубку.

Я вздохнул, стараясь прогнать раздражение. Эти идиоты портили настроение, но такие моменты подчёркивали мою власть. Они были всего лишь пешками в моей игре, и это приятно холодило нутро.

Неспешно позавтракав, я снисходительно смотрел на остатки дешёвого кофе на дне чашки. Вкус отвратительный, но символически прекрасный. Всё здесь было таким же дешёвым и наивным, как этот напиток, который советские граждане принимали за настоящий кофе и пили с детской радостью, будто каждый раз выигрывали в лотерею.

Особенно забавно было наблюдать, как просто управлять доверчивой толпой. Покажи им дефицитную колбасу, и они пойдут за тобой хоть в ад, уверенные, что дорога ведёт прямо в светлое завтра. Обманывать этих лохов было даже скучно, но именно в этом заключалось особое удовольствие: тонкость манипуляций, искусство управления человеческим стадом доставляли почти физическое наслаждение.

Закончив завтрак, я аккуратно встал из-за стола и тщательно проверил содержимое карманов. Паспорт советского образца был аккуратно потрёпан – так, чтобы не вызывать лишних подозрений. Пропуск на работу, мелочь для автобуса, ключи – ничего лишнего. В моей жизни не было места случайностям.

Перед выходом я по привычке оглядел квартиру. Всё было на месте. Педантичность всегда оставалась моим верным союзником, не позволяя оставить следов, способных раскрыть мою сущность. Запер дверь и повернул ключ, испытывая лёгкое удовлетворение от завершённого утреннего ритуала.

На улице меня встретил привычный московский пейзаж конца семидесятых – пасмурное небо, серый асфальт и толпы людей с одинаково безразличными и при этом нелепо оптимистичными лицами. Спешащие служащие, рабочие с мутными взглядами, мамаши, тащащие вопящих детей в сад, бабки, ворчащие у подъездов. Всё это напоминало зоопарк, в котором звери не догадывались о своём заточении.

Проходя мимо, я испытывал циничное удовольствие. Истинный кайф – двигаться среди тех, кто даже не подозревает, что рядом идёт охотник. Я управлял их неосведомлённостью, словно дирижёр оркестром. Игра велась по моим правилам, и выигрыш всегда был моим.

На остановке я слился с толпой, настолько естественно, будто был рождён среди этих серых фигур. Они были частью моей гениальной постановки, в которой я – главный герой, а они – бездумная массовка.

Автобус подъехал, визжа тормозами, двери со скрипом открылись. Я шагнул внутрь, готовый продолжить спектакль очередного дня.

Толкаясь в автобусе, мысленно возвращался к тому последнему вечеру в Москве две тысячи двадцать пятого года, когда мой привычный мир рухнул, похоронив под собой безнаказанность и свободу. Воспоминания были острыми и чёткими, словно картины, вырезанные ножом и бережно хранимые памятью.

Я помнил ту ночь до мельчайших деталей. Тёмный переулок неподалёку от шумного проспекта, тусклый свет фонарей на грязных стенах старых домов, гул автомобилей вдалеке. Не торопился, ждал момента, когда миниатюрная блондинка с испуганными глазами свернёт в узкий, скрытый от чужих глаз проход.

Цыпочка была идеальна – нежная и беззащитная, словно специально созданная для моей игры. Она нервно оглядывалась, ускоряла шаг, прижимая сумочку. Её страх тянулся ко мне тонкой, невидимой нитью. Я уже предвкушал её покорность, тихие, отчаянные просьбы, которые только усиливали моё желание.

Всё произошло стремительно, будто многократно отрепетированное представление. Я приблизился бесшумно, ухватил её за локоть, развернул к себе, наслаждаясь её испугом. Девушка задрожала, тихо прошептав что-то бессвязное и обречённое. Я улыбнулся, осознавая абсолютность, но краткость своей власти, подобной вспышке спички во тьме.

Прижав её к стене, чувствуя под пальцами холодную шероховатость штукатурки, неторопливо задрал подол её платья. Ткань дрожала в руках, а кожа девушки покрылась мурашками от моих прикосновений. Кружевные трусики легко скользнули вниз, лишив её последней защиты и символа приличия.

Я почти ощутил вкус победы, вдохнул воздух, пропитанный страхом и властью, но именно в этот момент меня настигла неожиданность. Мощный удар в спину сбил с ног, тяжёлое колено придавило лопатки, стальные пальцы грубо заломили запястья за спину. Сквозь шум в ушах и болезненные вспышки перед глазами различил приглушённые команды людей в масках и тактических костюмах и тихие всхлипы девушки, отдалённые и теряющиеся в наступившем хаосе.

Ощущение было мерзким и унизительным – тело вдруг перестало подчиняться мне, став беспомощной куклой в чужих руках. Впервые я почувствовал поражение – горькое и абсолютное. Но вместе с горечью быстро пришло осознание: это не конец, а лишь начало новой партии, где ставкой будет моя жизнь.

Позже, сидя в тесной комнате, пропахшей металлом и казённой чистотой, я молча смотрел на стену. За ней, я знал, находились следователи. Вопросов почти не задавали – и так всё было ясно. Исчезнувшие женщины стали головной болью всего московского руководства. Улик было немного, но достаточно, чтобы превратить остаток моей жизни в тюремное прозябание или тихое исчезновение.

На краю катастрофы вспомнились те, кто мог помочь – безумные учёные, ставящие эксперименты на грани фантастики и реальности. Случайный контакт с ними стал моим спасением. Предложение оказалось заманчивым: переместить сознание в тело советского гражданина, далёкого от подозрений и преследований, в мир, где никто не знал моего лица и преступлений.

Побег этот не был попыткой начать честную жизнь – я прекрасно понимал, что изменить свою природу невозможно. Я хотел вновь ощутить вкус полной свободы, стать хищником, незаметно правящим наивной стаей.

С улыбкой вспомнив свой выбор, я вышел из автобуса в привычное московское утро. Шаги были спокойны и уверены – никто здесь даже представить не мог, кем на самом деле являлся тихий и приветливый бармен Александр Панов. В этом мире моё прошлое не существовало. Скрытый за безупречной маской советского гражданина, свободного от подозрений и слежки, я снова наслаждался абсолютной властью хищника среди беспечной добычи.

Первые мгновения после переноса сознания оказались не такими приятными, как в дешёвых фантастических романах. Очнулся я не в уютной постели, а на холодном грязном полу подвальной комнаты, наполненной тяжёлым запахом алкоголя и табака.

Я не сразу понял, почему тело не слушается. Боль была настолько яркой, словно кто-то ломал кости и вырывал нервы. Судорожно хватая воздух, я кашлял, чувствуя, как капли пота смешиваются с грязью пола.

Понимание происходящего приходило обрывками. Моё сознание перенесли в тело неудачника-бармена, умиравшего в момент перемещения. В голове вспыхивали чужие воспоминания: прокуренный бар, драки, долги и отчаяние. Для моих целей выбор был идеальным – никчёмная личность, не привлекающая внимания властей.

Первые недели прошли в напряжённой адаптации. Я тщательно изучал нюансы советской реальности, учился говорить на языке, полном идеологии и фальшивого оптимизма. Сначала раздражало всё – от нелепых слоганов на стенах до притворных улыбок продавщиц, ловко обсчитывающих покупателей.

Постепенно я почувствовал себя в гигантском муравейнике, где люди бегают, не замечая, что все дороги сходятся в одной точке. Они называли это социализмом, но на деле система напоминала плохо отлаженную машину, где каждый винтик крутился впустую, а весь механизм скрипел, готовый рассыпаться в любой момент.

Примитивность системы стала моей спасительной лазейкой. Быстро разобравшись в привычках этого общества, я понял его главную слабость: достаточно было просто подстраиваться, улыбаться, повторять лозунги и вовремя кивать. Никто и не подозревал, что за маской приветливого бармена скрывается человек совсем иной породы – тонкий манипулятор с далеко идущими планами.

Постепенно я занял место обычного сотрудника небольшого бара в тихом районе Москвы. Работа идеально подходила мне: ежедневный доступ к множеству людей, среди которых легко находились подходящие жертвы – одинокие, отчаявшиеся, ищущие утешения в алкоголе или простом разговоре.

Пропавшие пьяницы и женщины никого не интересовали. Они давно привыкли, что о них не вспоминают. Именно такие становились моей добычей – лёгкой и незаметной для общества. Я с наслаждением играл роль доброго собеседника, которому доверяли тайны и страхи, даже не догадываясь, как я собираюсь использовать их откровения.

Вскоре бар превратился в ночную точку, где тайком продавали алкоголь. Меня называли «хорошим человеком», рекомендовали друзьям, охотно делились проблемами и секретами. Каждый вечер за стойкой был актом театрального спектакля, где я мастерски изображал друга и внимательного слушателя.

За безупречной маской скрывался человек, которого яростно искали в будущем. Здесь он получил полную свободу и безнаказанность, возможность осуществлять самые запретные желания. Я чувствовал себя настоящим хищником, терпеливо выслеживающим добычу, чтобы нанести точный, смертоносный удар.

Каждая новая жертва укрепляла моё превосходство. Я безжалостно выбирал тех, кого не хватятся и чьё исчезновение не вызовет общественного резонанса. Мне даже не приходилось тщательно скрывать следы – общество само обеспечивало их уязвимость и ненужность.