– Но не веселите ее после ужина. Вы всегда так делаете, мэм. А мне потом с ней мучиться!

Слава богу! Нэнни вышла из комнаты с полотенцами.

– Наконец-то мы с тобой наедине, моя дорогая малышка, – сказала Берта, когда ребенок прижался к ней.

Девочка с удовольствием ела, тянула губки к ложке, размахивала ручками. Иногда она не выпускала ложку, а иногда, едва Берта наполняла ее, отмахивалась.

Когда суп был доеден, Берта перебралась поближе к камину.

– Ты такая сладкая! – сказала она, целуя свою теплую малышку. – Как же я тебя обожаю. Просто души в тебе не чаю.

И действительно, она так любила Малышку Би – ее шейку, когда та наклонялась вперед, ее изящные пальчики на ножках, когда они прозрачно блестели в свете камина, – и к ней снова возвращалось чувство блаженства, и она снова не знала, как его выразить и что с ним делать.

– Вас просят к телефону, – сообщила Нэнни, с триумфом выхватив у нее из рук Малышку Би.

Берта бросилась вниз. Это Гарри.

– Ох, это ты, Бер? Послушай, я буду поздно. Возьму такси и приеду, как только смогу, но, пожалуйста, отложи ужин минут на десять. Хорошо?

– Да, конечно. Ох, Гарри!

– Да?

Что она должна была сказать? Ей было нечего сказать. Она всего лишь хотела прикоснуться к нему на мгновение. Не могла же она нелепо закричать: «Сегодня был чудесный день, не правда ли»

– Что? – повторил негромкий голос.

– Ничего. Entendu^[3], – ответила Берта и повесила трубку, вновь подумав о том, как глупа цивилизация.

К ужину ожидались гости. Были приглашены супруги Норман Найт – очень солидная пара (он собирался открыть театр, а она страстно увлекалась оформлением интерьеров), молодой человек Эдди Уоррен, который только что опубликовал небольшой сборник стихов и которого все мечтали заполучить на ужин, и одна «находка» Берты по имени Перл Фултон. Чем занималась мисс Фултон, Берта не знала. Они познакомились в клубе, и Берта просто влюбилась в нее, как всегда влюблялась в красивых женщин, в которых было нечто странное.

Но кое-что досаждало: несмотря на то, что они проводили вместе время, несколько раз встречались и вели глубокие беседы, Берта никак не могла ее разгадать. До определенного предела мисс Фултон была на редкость откровенна, но существовал этот определенный предел, и дальше него она не пускала.

Скрывалось ли что-нибудь за этим? Гарри говорил, что нет. Он считал ее глупой и «бесчувственной, как это свойственно блондинкам, возможно с признаками анемии мозга». Но Берта с ним не соглашалась, во всяком случае пока.

– За этой манерой сидеть слегка склонив голову набок и улыбаться точно что-то кроется, Гарри, и я должна выяснить, что именно.

– Скорее всего, хороший аппетит, – отвечал Гарри.

Он тут же подхватывал ее размышления, добавляя что-нибудь вроде «печень, моя дорогая девочка», или «чистый метеоризм», или «болезнь почек»… и так далее. По какой-то странной причине Берте это нравилось и даже вызывало восхищение.

Она прошла в гостиную и разожгла огонь в камине, а затем собрала одну за другой подушки, которые так тщательно разложила Мэри, и принялась бросать их обратно на кресла и диваны. Это все изменило: комната сразу преобразилась. Она собиралась бросить последнюю подушку, но, к своему удивлению, прижала ее к себе крепко-накрепко. Хотя и это не погасило пламя в ее груди. Напротив!

С балкона гостиной открывался вид на сад. В дальнем конце, у ограды, росла высокая стройная груша; сейчас она была в пышном цвету и казалась идеальной, словно застывшей на фоне нефритово-зеленого неба. Берта даже издалека чувствовала, что на дереве нет ни одного бутона или увядшего лепестка. Внизу, на клумбах, красные и желтые тюльпаны с приближением сумерек склоняли к земле свои тяжелые головки. По лужайке, волоча брюхо, ползла серая кошка, а за ней – черная, как ее тень. Вид этих зверей, целеустремленных и быстрых, вызвал у Берты странную дрожь.

– Какие гадкие существа эти кошки! – пробормотала она и, отвернувшись от окна, принялась расхаживать по комнате.

Запах нарциссов заполнял теплую комнату. Слишком сильный аромат? Ох, нет. И вот, словно побежденная, она рухнула на диван, прикрыв глаза руками.

– Я слишком счастлива, слишком! – прошептала она.

Под ее веками словно отпечаталось изображение прекрасного грушевого дерева в полном цвету – символ ее собственной жизни.

У нее действительно было все. Она была молода. Гарри и она любили друг друга как никогда, прекрасно ладили и были хорошими друзьями. У нее была очаровательная малышка. Им не нужно было беспокоиться о деньгах. Они владели великолепным домом с садом. Их друзья – современные, интересные личности – писатели, художники и поэты, люди, не остающиеся в стороне от социальных вопросов, – именно такие, какие им были нужны. А еще были книги и музыка, и она нашла замечательную портниху, и летом они ездили за границу, а их новая кухарка готовила самые превосходные омлеты…

– Я – нелепа. Нелепа! – Она села, почувствовав вдруг головокружение, некое опьянение. Должно быть, все из-за весны.

Да-да, из-за весны. Она ощутила такую усталость, что с трудом смогла заставить себя подняться наверх и переодеться.

Белое платье, нить нефритовых бус, зеленые туфли и чулки. Это был экспромт, пришел в голову за несколько часов до того, как она оказалась у окна гостиной.

Ее платье, как лепестки, мягко шелестело во время ходьбы. В передней она поцеловала миссис Норман Найт, которая снимала причудливое оранжевое пальто с вереницей черных обезьян по подолу и вверх по груди.

– …Почему, ну почему средний класс так чопорен и совершенно лишен чувства юмора? Дорогая моя, я добралась сюда по счастливой случайности – Норман стал этой случайностью, защитив меня. Мои дорогие обезьянки так расстроили пассажиров поезда, что один из них поднялся с места и просто пожирал меня взглядом. Он не смеялся – ему было не до этого, хотя я бы не возражала. Нет, он просто таращился на меня, и это вызвало у меня скуку, смертельную скуку.

– Но соль этой истории в другом, – сказал Норман, вставляя в глаз большой монокль в черепаховой оправе. – Ты ведь не возражаешь, если я расскажу об этом, Личико? – (Дома и в кругу друзей они называли друг друга Личиком и Мордочкой.) – Соль в том, что, когда ей это надоело, она повернулась к женщине рядом и спросила: «Вы тоже никогда не видели обезьяну?»

– Ах да! – залилась смехом миссис Норман Найт. – Разве это не бесподобно?

И еще забавнее было то, что теперь, когда она сняла пальто, то действительно выглядела как очень умная обезьяна, которая сама сшила это желтое шелковое платье из банановой кожуры. А ее янтарные серьги болтались в ушах как маленькие орешки.

– «Эта грустная, грустная осень! – сказал Мордочка, остановившись перед коляской с Малышкой Би. – Когда коляска заезжает в зал…» – Он не стал продолжать цитату.

Раздался звонок. Это пришел худой и бледный Эдди Уоррен в состоянии острого тревожного расстройства (как обычно).

– Я ведь по адресу, не так ли? – спросил он.

– Думаю, да, надеюсь, что да, – живо нашлась Берта.

– У меня случилась такая ужасная история с шофером. Он был очень зловещим. Я не мог заставить его остановиться. Чем громче я стучал и звал на помощь, тем быстрее он ехал. А в лунном свете его несуразная фигура с приплюснутой головой, склонившаяся над небольшим рулем…

Он вздрогнул, снимая огромный белый шелковый шарф. Берта заметила, что носки у него тоже белые – просто очаровательно.

– Как ужасно! – воскликнула она.

– Да, было действительно ужасно, – вторил Эдди, следуя за ней в гостиную. – Я чувствовал, что путешествую сквозь вечность на вневременном такси.

Он был знаком с семейством Норман Найт. На самом деле он даже должен был написать пьесу для них, когда все сложится с театром.

– Ну что, Уоррен, как там пьеса? – спросил Норман Найт, опустив монокль, чтобы дать глазу на короткое мгновение вынырнуть на поверхность, прежде чем снова прикрыть его.

И миссис Норман Найт добавила:

– Ах, Уоррен, что за прелестные носки!

– Я рад, что они вам понравились, – сказал он, уставившись на свои ноги. – Кажется, они сильно побелели с тех пор, как взошла луна. – И он обратил свое худощавое грустное лицо к Берте. – Знаете, луна взошла.

Ей захотелось прокричать в ответ:

– Конечно же взошла и делает это часто-часто!

Он на самом деле был очень привлекательным человеком. Как и Личико, сидевшая у камина в своей «банановой кожуре», и Мордочка, куривший рядом… Стряхнув пепел, он произнес:

– «И как жених замедлил…»^[4]

– А вот и он.

Входная дверь с грохотом хлопнула. Гарри крикнул:

– Приветствую вас. Встречаемся через пять минут внизу.

И они услышали, как он взлетел вверх по лестнице. Берта не могла сдержать улыбку: это было в его духе. В конце концов, что изменят какие-то пять минут? Но он притворялся, что они важны сверх всякой меры. Потом он приложит все усилия, чтобы войти в гостиную идеально спокойным и собранным.

Гарри так любил жизнь. О, как же она это ценила. И его страсть к борьбе со всеми препятствиями, которые вставали перед ним на пути, к очередным проверкам силы и мужества – это она тоже понимала. Даже если иногда он казался людям, плохо знавшим его, чуточку нелепым. Правда, бывали моменты, когда Гарри бросался в бой там, где никакого боя и в помине не было…

Берта болтала, смеялась, и только когда в комнату вошел Гарри – идеально спокойный и собранный, как и ожидалось, она вспомнила, что Перл Фултон до сих пор не появилась.

– Может, мисс Фултон забыла?..

– Вполне вероятно, – сказал Гарри. – У нее есть телефон?

– Ах! Подъехал кэб. – И Берта улыбнулась улыбкой собственницы: она всегда испытывала нечто подобное к подругам-находкам, которых не удавалось разгадать. – Она просто живет в такси.

– Ну если так, ей грозит ожирение, – спокойно ответил Гарри, позвонив в колокольчик, чтобы подавали ужин. – Серьезная угроза для блондинок.

– Гарри, прекрати! – предупредила Берта, подняв на него смеющийся взгляд.

Они еще немного подождали, смеясь и разговаривая, но уж слишком непринужденно, чересчур равнодушно. И тут вошла мисс Фултон, вся в серебре, с серебряным ободком, сдерживающим ее светлые волосы, и улыбнулась, слегка склонив голову набок.

– Я опоздала?

– Нет, вовсе нет, – ответила Берта. – Проходите. – И она повела ее под руку в столовую.

Что же было такого в прикосновении этой прохладной руки, способной раздуть пылающий огонь блаженства, с которым Берта не знала, что делать?

Мисс Фултон не смотрела на нее; впрочем, она вообще редко смотрела на людей. Ее глаза были полузакрыты, и странная легкая улыбка то появлялась, то исчезала с ее губ, словно она предпочитала слух, а не зрение. Но Берта неожиданно поняла – как будто между ними случился самый долгий, самый откровенный взгляд, как будто они сказали друг другу: «Вы тоже». Она поняла, что Перл Фултон, помешивающая великолепный красный суп в серой тарелке, испытывает то же самое.

А что остальные? Личико и Мордочка, Эдди и Гарри, их ложки мерно поднимались и опускались, они подносили к губам салфетки, крошили хлеб, управлялись со столовыми приборами и вели беседы.

– Я увидел ее – это престранное маленькое создание – на «Альфа-шоу». Она не только обрезала свои волосы, но, кажется, еще и отхватила довольно большой кусок от ног, рук, шеи и даже от своего маленького носика.

– Вроде бы у нее интрижка с Майклом Оутом.

– Это который написал «Любовь и зубные протезы»?

– Он задумал пьесу для меня. Один акт. Один актер. Герой решается покончить с собой. Он приводит все доводы за и против. И лишь только он принимает решение, делать это или нет, как занавес опускается. Весьма неплохая идея.