Шло время, осваивалась зима. Застыли ручьи, замолкли птицы, покрылись инеем песчаные берега. Песня Рассвета кормила волчат собственной кровью и согревала дыханием. День за днем лед проникал вглубь пещеры, и детеныши слабели. Зима подбиралась все ближе.

«Одной из нас суждено уйти», – поняла Песня Рассвета и решила: пусть это будет зима.

Отправилась она к океану.

– Ты привел в наши края недобрую гостью. Незваную гостью. Жестокую гостью. Довольно ей пировать, пусть уходит туда, откуда пришла!

Заворчал тот, попробовал встать на дыбы, да так и замер, скованный льдом.

– Не моя в том вина, но и заслуги здесь нет. Пришла зима по дороге хо́лода, да так полюбила твой край, что скрыла ее от тепла. Сыщешь дорогу – вернется к вам лето.

Глубоко задумалась Песня Рассвета: не мысль переплыть Великую Воду ее страшила – боялась она надолго оставить волчат.

– Я приду к тебе завтра, – ответила она океану и вернулась домой.

Долго думала Песня Рассвета, чем помочь своим детям. Тонкая корка льда на стенах пещеры росла день ото дня, и только теплый мех матери спасал волчат от смерти.

«Так тому и быть», – решила Песня Рассвета и сбросила шерсть. Укутала в нее волчат, а сама бросилась к берегу океана и растворилась в его водах.

Долго странствовала она по Великой Воде, но нужную дорогу отыскала. Вернулось лето в наши края, прогнало зиму, да так здесь и поселилось. Стережет дорогу к нему Песня Рассвета, которой в награду за подвиг океан разрешил стать своей частью.

А детеныши ее выжили, потому что теплее материнской любви нет ничего в мире. Выжили и первыми встретили Куати – стали людьми.

С тех пор народ нашего племени оборачивается в волчью шерсть, чтобы выжить, а в собачью – чтобы согреться…

Пока не смолкал голос Старой Асиге, не прерывали движения и ловкие ее пальцы. Ткалось одеяло, складывалось из нитей, узлов и слов, но Маква и Вагош давно про него забыли – они и как дышать вспомнили, лишь когда старуха замолчала.

– Песня Рассвета говорила с океаном?! – потрясенно спросил Маква.

– Она его переплыла?! – воодушевился Вагош.

– И это все, что вы вынесли из моего рассказа?! – возмутилась Старая Асиге, а потом коротко вздохнула. – А впрочем… Если запомните хоть это, уже прок будет. Да, Песня Рассвета говорила с океаном, и да, переплыла его, и подозреваю, что не единожды. И все ради своих волчат.

– А почему океан больше с нами не говорит? – Глаза Маквы влажно блеснули в свете костра.

– Было бы о чем! – фыркнула Старая Асиге. – С вами и волна болтать не станет.

– Волна тоже умеет разговаривать? – прищурился Вагош. – Ты это придумала, Асиге!

Тут бы ей разозлиться и наградить его подзатыльником, но она снова вздохнула. На этот раз протяжно и с присвистом.

– Может, и придумала, да только не я. Слушайте же…

II. Вторая сказка

Жила-была в племени девушка, которую все называли не иначе, как Лукавой Сиху. Была она до того хороша, что солнце задерживалось на небосводе, чтобы полюбоваться ее красотой. Тени кедров, на закате простиравшиеся до самого океана, завидовали длине ее кос. Ночь не могла соперничать с их чернотой. Цвет ее кожи был нежнее персикового оттенка, который принимает вода на рассвете. В лесу не сыскать было молодого деревца со стволом тоньше талии Лукавой Сиху. А веками омываемые водой камни, как ни старались, не могли стать округлее ее бедер.

Не было во всем племени девушки красивее Лукавой Сиху, смешливее и талантливее. Корзины, сплетаемые ее тонкими пальцами, были прочнее скал и изящнее побегов молодых трав.

Больше всего на свете Лукавая Сиху любила петь. А больше, чем петь, – юного Нуто. Он же любил ее и того сильнее.

Лукавая Сиху мнила себя счастливее всех на свете. Не знала она, что есть у нее соперница – не одной ей запали в душу черные глаза Нуто, не одна она мечтает соединить с ним судьбу.

Соперницей Лукавой Сиху была Прибрежная Волна.

Давно заприметила она Нуто, давно познакомилась с его силой и принялась украдкой баюкать в прибое. Прибрежная Волна бережно несла вдоль берега его кедровое каноэ, услужливо выбирала для него самую жирную рыбу и подавала прямо в руки прекрасные перламутровые раковины. А Нуто собирал из них ожерелья для Лукавой Сиху.

Как могла снести такое Прибрежная Волна?

Однажды Нуто случилось задремать у самого края берега. Сморила его тяжкая работа, привлек к себе прогретый солнцем песок. Улучила Прибрежная Волна момент – да и слизнула юношу в пучину. Насилу Нуто боролся с течением, впустую напрягал немалые свои силы, зря старался перекричать рокот – и выплыть не мог, и ко дну не шел.

Пришло ему на помощь любящее сердце Лукавой Сиху: шепнуло оно ей, что грозит Нуто опасность.

Не помня себя, прибежала она на берег и видит: бьется ее любимый в жестоких объятиях Прибрежной Волны.

Бросилась Лукавая Сиху на колени, воздела руки к небу и прокричала:

– Проси чего хочешь, о Прибрежная Волна, только отпусти Нуто!

Вспенилась та, забурлила, швырнула в лицо девушке пригоршню мелких камней.

– Ничего мне от тебя не надобно! Его хочу!

Возмутилась Лукавая Сиху:

– Да как же это? Невеста я ему! Отдавай мое по праву!

Поднялась Волна и того выше, а потом вдруг опала и ласково зарокотала о берег:

– Не гневайся попусту, Лукавая Сиху. Знаешь ли ты, что это я загоняла к нему в сети лучшую рыбу? Отдай мне Нуто, и я буду каждый день выбрасывать ее для тебя на берег.

Девушка призадумалась: не одолеть ей соперницу силой, только хитростью.

– Ты славно потрудилась для нас, Прибрежная Волна, но я вовсе не ем рыбу. Посмотри, как тонка моя талия: Лукавой Сиху достаточно грибов и ягод. Верни мне Нуто!

Волна опять вспенилась, ощетинилась дикой кошкой, но чуть погодя вновь опала.

– Как блестит на твоей шее ожерелье из раковин! Знаешь ли ты, что это я вылавливала их для Нуто? Уступи мне жениха, и я буду выбрасывать на берег чистый жемчуг!

Лукавая Сиху сняла ожерелье с шеи и положила на берег.

– Благодарю тебя за дары, но я принимала их лишь затем, чтобы не обидеть Нуто. Посмотри на мои косы: Лукавая Сиху прекрасна и без жемчуга. Верни жениха!

Поднялась волна до того высоко, что закрыла собою солнце. Потемнел берег, поднялся ветер, заскрипели вековые сосны.

– Не видать тебе больше Нуто! Проси, чего хочешь взамен, – вот и все твое право!

Гордо поднялась с колен Лукавая Сиху, мотнула головой, только косы по спине хлестнули.

– Ничего ты не можешь дать Лукавой Сиху, Прибрежная Волна, всё у нее есть! Но так уж и быть: не хочешь вернуть жениха, так хоть корзину омой – по дороге сюда я уронила ее в песок. Пусть и от тебя будет польза!

Разъярилась Волна пуще прежнего, униженная перед Лукавой Сиху.

– Уговор есть уговор, неси сюда корзину!

А Лукавой Сиху только того и было надо. Не успела Прибрежная Волна успокоиться и согнать с себя белую пену, как девушка вернулась с корзиной, на ходу ее доплетая.

– Вот, да хорошенько ее омой!

Взревела волна так, что скалы вдали зарокотали, ударила со всей силы по дну корзины… да так в ней и осталась.

Потому что не было во всем племени девушки красивее Лукавой Сиху, смешливее и талантливее. Чтобы спасти любимого, сотворила она настоящее чудо – сплела такую корзину, сквозь которую и вода не смогла пройти.

– Будешь знать, как воровать чужих женихов! – воскликнула Лукавая Сиху и понесла корзину к лесу.

Взмолилась тут прибрежная волна:

– Не губи меня, Лукавая Сиху! Свободен твой Нуто, не трону я его больше!

– Нуто не тронешь, а племя голодом заморишь! Знаю я тебя: затаишь обиду, и не видать нам рыбы!

Лукавая Сиху знай себе шла прочь от берега.

– Буду пригонять косяки вдвое больше прежнего!

– А жемчуг и раковины? Все себе заберешь, нам ничего не оставишь! Все тише становился рокот океана – Лукавая Сиху шла вперед без оглядки.

– Ты женой не успеешь стать, а я тебе на каждую волосинку по жемчужинке отыщу!

Остановилась Лукавая Сиху в паре шагов от леса.

– Так уж и быть, отпущу тебя, но помни: мой Нуто!

…До сих пор слагают легенды о свадьбе Нуто и Лукавой Сиху – о столах, что ломились от рыбы с икрой, и о косах невесты, до того увитых жемчугом, что пришлось подружкам их придерживать.

Тем подружкам жемчужины и достались: со дня свадьбы и до самой смерти не притрагивалась Лукавая Сиху к рыбе и не носила на шее раковины – не могла Прибрежная Волна подарить ей ничего дороже их жизни с Нуто.

Оставила после себя Лукавая Сиху красивую сказку, добрую память и секрет плетения корзин, которые не то что воду – счастье удержат.

Дочь Тандербёрда

Юный Кватко поднимался все выше и выше в горы. Остались позади родной скалистый пляж и ровный гул океана. Закончились ельники, по которым ему так нравилось пробираться, ощущая, как пружинит под ногами усыпанная иглами земля. Давно исчез запах дымка́ от деревень, лишь ветер дул ему в лицо, иногда принося медовый аромат цветочных полян.

Кватко шел вперед и боролся с собой. Больше всего ему хотелось схитрить и повернуть назад. Ну кто об этом узнает?.. Неужели оно стоит того – замерзнуть здесь, сбиться с пути и одичать из-за глупого спора?

Подумаешь, пообещал, что изготовит себе копье из ветви самой высоко растущей сосны! Сосен этих вокруг – не перечесть, махнул топориком – и в обратный путь. Кватко еще мог представить, что Лони и Макки увязались за ним следом, чтобы убедиться: он точно ушел, а не обманул их и спрятался в скалах. Но вот что они полезут за ним в горы…

«Кто узнает? Я! Я буду знать», – снова и снова повторял себе юноша, забираясь все выше.

Не получится верного копья, если начать его со лжи. Пока вырезать будешь, всю кожу с ладоней снимешь. А потом оно подведет, непременно подведет: мимо врага пролетит да соплеменнику в спину вонзится… и добро бы тем соплеменником оказался Лони. А если отец или брат?

Нет, Кватко – дурак, конечно, что в спор этот ввязался, но попусту рисковать не станет.

Вот и взбирался юноша все выше в горы. Ночами жег костры и укрывался листьями папоротника, днем шел, опираясь на выпрошенную у старого кедра палку. Нельзя лес калечить без спросу – этому Кватко еще в детстве крепко выучили. Если дерево гибнет, чтобы из него дом возвели или каноэ построили, – это доброе дело. Старая сосна, зная, что под корень ее рубят ради того, чтоб новую жизнь подарить и почести ей оказать, не разозлится. Весло само станет ложиться в руку, стены дома надежно сберегут от ветра. А вот если дереву просто так сучья ломать да ветви рубить, оно обидится, и будут стрелы мимо цели лететь, а каноэ – воду черпать. Надо с деревом поговорить сначала, про нужду свою рассказать, помочь ему чем: рассохшуюся ветвь бережно срубить, короеда спугнуть. Вот и посох свой Кватко не силой взял, а добротой: птенчика у земли нашел и в гнездо вернул. И птичке меньше забот, и кедру – старики малышей любят, это все знают.

Очередной день пути клонился к вечеру, когда в нос Кватко впервые за долгое время ударил очень знакомый, а оттого совершенно неожиданный запах: где-то поблизости жарили мясо. Юноша застыл на месте в нерешительности – соплеменникам здесь делать нечего, один он такой дурак, а людям племени нутка и подавно. Вражда между ними и квилетами давно себя исчерпала, и бояться Кватко было вроде нечего – что с него взять, кроме рубахи со штанами и топора? Но все равно юноше было не по себе.

– Эй! Есть тут кто?

По горам разошлось эхо, вспорхнули в воздух испуганные птицы, закатное солнце скользнуло чуть ниже, и лучи его ослепили юношу. Кватко выронил посох и зажмурил слезящиеся глаза, а когда наконец проморгался, то обнаружил, что на тропе он стоит не один.