– На жизнь хватает, – пояснял Кирилл. – За некоторые трюки мемодилеры платят хорошие деньги. Хотя до звезды, конечно, мне далеко.

Мемозвездами становились самые рисковые, самые отчаянные из всех. Те, что пускались в смертельно опасные авантюры и, если выходили из них целыми, продавали воспоминания по баснословной цене.

Прыжок с Ниагарского водопада. Единоборство с белой акулой. Русская рулетка с четырьмя боевыми патронами в револьверном барабане.

– Идиоты, – прокомментировал навестивший нас однажды на пару с Кириллом Фарид. – Жизнь дается всего лишь раз. В гробу деньги не понадобятся. К тебе, Кирюха, это в первую голову относится.

Фарид был самым серьезным из всех, вечно хмурым, состредоточенным, с тяжелым и цепким взглядом. Говорил не спеша, будто отмеривал слова, обдумывая каждое, прежде чем с ним расстаться. Институт закончил с красным дипломом и считался врачом от бога.

– Диагност замечательный, – частенько говорил о Фариде Вадим. – Будущее медицинское светило, как пить дать. Не то что я, коновал, и то в теории.

Звезд с неба Вадим не хватал и отдавал себе в этом отчет. Чудом закончил, с грехом пополам защитился, оттрубил полтора года стажером в частной клинике и за бесперспективностью был оттуда выперт.

– Что ж, психиатра из меня не вышло, – процитировал Вадим классиков, получив расчет. – Пора переквалифицироваться в управдомы. А лучше – в аспиранты. Не умеешь сам – учи других.

Он и в самом деле устроился по протекции в аспирантуру, где и протирал штаны до сих пор.

Фамилию следователя я так и не вспомнила.

– Протодьяконов, – напомнил Вадим, прощаясь со мной на следующее утро. – Противный тип.

«Противный тип» продержал меня в приемной добрых два с половиной часа. Я сидела в обшарпанном казенном кресле для посетителей и в который раз, мучаясь, вспоминала, как оно было.

На загородный пикник в Рощино мы отправились с Вадимом вдвоем – Маришка накануне приболела и осталась с матерью дома. Всего собралось человек тридцать – бывшие однокурсники, их знакомые и родня. Жарили шашлыки, отплясывали под гитару, пекли картошку в угольях угасающего костра. Выпивали, естественно, и спохватились далеко за полночь. У меня к тому времени ощутимо кружилась голова и тошнота подступала к горлу.

– Полтора часа в машине трястись – укачает. Давайте останемся, – предложила я. – Тут неподалеку был какой-то отель.

Энтузиазма предложение не вызвало.

– Оставайся, если хочешь, – пожал плечами Вадим. – Утром вернешься на электричке.

– Ну и останусь.

Сколько раз впоследствии я проклинала это решение. Вадим подвез меня, сонную, к отельным дверям, потом с четверть часа препирался с портье. Наконец, под руку дотащил меня до номера и уехал.

Наутро меня вышиб из сна телефонный звонок.

– Даша? Даша, это Кирилл. Немедленно приезжай!

Я вскочила с постели – настолько чужим, осипшим голосом он это сказал.

– Что случилось?!

– Приезжай, Даша. Как можно скорее. Пожалуйста.

К моему приезду Нору с Маришкой уже увезли в морг, а Вадима с нервным и физическим истощением – в больницу.

– Держись, – строго сказал встречавший в дверях Кирилл. – Держись, Дашка.

Он отступил на шаг и вдруг беззвучно заплакал. Румяное голубоглазое лицо враз осунулось, сморщилось, будто увяло.

Потом были похороны, визиты к следователю, бестолковые, бессмысленные допросы. Ментоскопия, новые допросы, и опять, и еще. Надменная глуповатая физиономия Протодьяконова, который, казалось, получает удовольствие от заполнения бесчисленных бумаг.

– Кого вы подозреваете? – не выдержав, наконец заорала я следователю в лицо. – Кого? Говорите, я хочу это знать! Я сестра, я имею право!

В ответ тот зевнул.

– Всех, милая барышня, – снисходительно поведал он. – Всех и никого конкретно. Следствие полагает, убийца был хорошо знаком с покойной. Она впустила его, запросто, посреди ночи, и он зарезал ее прямо там, на пороге. Располосовал тело ножом. Затем двинулся в детскую, и там… Все про все заняло с полчаса.

– Дальше, – процедила я. – Что было дальше?

– Дальше, милая барышня…

– Прекратите называть меня барышней!

– Как вам будет угодно. Но дальше мы можем лишь предполагать. Так вот, с большой долей вероятности убийца сразу отправился к снаффери.

– Куда? – не поняла я. – Куда отправился?

– К снаффери. Скупщику криминальных воспоминаний. В вашем деле явно работал снаффер. Расчетливый, хладнокровный профессионал.

Так я впервые услышала эти слова. «Снаффер», «снаффери», «снаффдилер». И наконец – «снафф». Некогда так называли документальные фильмы, сделанные мерзавцами, снимающими пытки и убийства на кинокамеру. Теперь кинокамеры отошли в прошлое. Преступление не было нужды фиксировать на пленку – его сохраняла память преступника.

– У снаффери он сбросил товар, – назидательным тоном поведал Протодьяконов. – И отправился восвояси. Только вот никто из бывших на пикнике к преступлению не причастен. Память заблокировать невозможно, заставить себя забыть о чем-либо – тоже. Ментоскопия показала, что на момент убийства все вернувшиеся с пикника уже спали. Так что это кто-то другой, милая барышня, кто-то со стороны. Скажите, вы полагаете, у вашей сестры были любовники?

– Постойте, – пролепетала я, пропустив «барышню» и «любовников» мимо ушей. – А как же Вадим? Он-то не спал.

Протодьяконов кивнул.

– Он – нет. Он припозднился, пока возился, простите, с вами. Вернулся в четвертом часу утра и обнаружил тела. Его память отсканирована по секундам. Так что насчет любовников?

– Да пропадите вы со своими любовниками!

Неделю спустя я уехала. Я больше не могла жить в этой квартире, рядом с враз постаревшим человеком, ссутулившимся, с трясущимися руками. Я просыпалась в кошмарах по ночам – мне снился снаффер, черная фигура с ножом. Иногда у него было лицо Кирилла. Иногда – Алика. Бывало, что меня кромсал и резал Фарид. Но чаще всего на месте убийцы почему-то оказывался Вадим. Он подкрадывался ко мне, подползал в темноте, шептал что-то поганое, глумливое и доставал нож.

Я бросила институт и устроилась санитаркой в уездную больницу под Красноярском. Я не старалась забыть, это было бессмысленно, да и ночные кошмары не позволяли. Я ждала. Не знала покоя, но терпела и ждала, когда следствие найдет, наконец, убийцу.

– Мы больше не можем занимать вашим делом оперативников, – бесстрастно сообщил Протодьяконов, когда подошла моя очередь. – Извините. Ни один из ваших знакомых или друзей к преступлению не причастен. У них стопроцентное алиби, у каждого. Работал явно сторонний человек, снаффер, профессионал.

– Нора не впустила бы незнакомца, – упрямо возразила я. – Не впустила бы, ни за что. Вы же сами говорили тогда, три года назад, что убийца был хорошо знаком с ней. Вы…

Следователь развел руками.

– Это всего лишь предположение. Весьма вероятное, но фактами не подтвержденное. Не исключено, милая барышня…

Я не дослушала.

– Сами вы барышня, – бросила я презрительно. – Где я могу ознакомиться с материалами дела?

Следователь и бровью не повел.

– Вы-то? – насмешливо переспросил он. – Вы – нигде.

– Я найду его, – сказала я на следующий день Вадиму. – Найду, чего бы мне это ни стоило. У меня есть деньги, я найму частного сыщика. Я…

Он покивал, пожевал губами, затем поднял на меня взгляд.

– Частный сыщик тут не поможет. Я уже обращался, сразу к двоим. Один сдался через три месяца, другой через полгода. «Глухарь» – так это называется на их языке. Знаешь, Даша, я расстался с друзьями. С Кириллом, с Фаридом, с Аликом. Все пошло врозь, все. Не могу заставить себя пожать никому из них руку. Нора – она ведь всегда запирала дверь изнутри, на цепочку. Отпереть ее снаружи ключом или отмычкой было попросту невозможно. Значит, Нора сама впустила убийцу. Но она никогда, понимаешь, никогда не открыла бы дверь постороннему. Только им, одному из них.

Он повернул голову и уставился на портрет Норы на стене. Я тоже бросила на него взгляд. Сестра стояла на морском берегу, стройная, гордая, загорелая. Ослепительно красивая, с распущенными золотистыми волосами до плеч.

Я невольно посмотрелась в висящее тут же, на стене рядом с портретом, зеркало. Внешне мы с Норой были похожи. Но всего лишь похожи: она была настоящей красавицей, я же по сравнению с ней – в лучшем случае хорошенькой.

– Может, у Норы был все же кто-то еще? – осторожно спросила я Вадима. – Кто-то, о ком ты не знал? Ты понимаешь?

– Понимаю, – глухо подтвердил он, спрятав лицо в ладонях. – Но даже если так. Допустим, Нора изменяла мне, ты ведь это хочешь сказать? Предположим, у нее был мужчина. Но она не впустила бы его. Я ведь звонил с дороги, последний раз за час до… Она знала, что я скоро приеду. Что бы ни говорил, что бы ни думал следователь. Что бы ни показывали ментограммы – это один из них троих. Больше некому. Каким-то образом ему удалось заблокировать память. Да, знаю, это считается невозможным. Я врач: в конце концов, мне подобные вещи известны лучше, чем прочим. И все же… Да, кстати, тебе вчера несколько раз звонил некий Денис.

– Какой еще, к черту, Денис?

– Сказал, что бывший попутчик. Архивариус.

– Ясно, – отмахнулась я. – Попутчика-архивариуса только мне не хвата…

Я осеклась. Я вдруг поняла, что не хватает мне именно архивариуса.

– Ну и задачку вы мне поставили, Даша, – задумчиво поскреб бороду архивариус. – У меня, конечно, есть связи. Коллеги, так сказать. Знакомства. Но вынести дело из архива прокуратуры…

Мы сидели за столиком неказистого кафе на Петроградской. Снаружи моросил косой дождь, торопились, прикрываясь зонтами от непогоды, прохожие. Там было тоскливо и муторно, так же как у меня на душе.

– Мне очень надо, Денис. Очень, поверьте. Я заплачу вам.

– Не в деньгах дело, – бородатый архивариус пригубил кофе. – Это ведь противозаконно. И потом, мне придется поднять все свои связи. Найти коллегу в прокуратуре, уговорить его тайком сделать копию, затем вынести ее на себе. Тоже, разумеется, тайно. Но, возможно, я бы смог вам помочь. Кстати, где вы остановились?

– У зятя, – механически ответила я. – Но я скоро съеду – сниму где-нибудь квартиру или комнату.

– Вы могли бы пожить у меня.

С минуту я молча глядела в сторону. Предложение было недвусмысленным и циничным. Неужели я похожа на шлюху, с горечью подумала я. Готовую лечь с едва знакомым мужиком в обмен на услугу. Пускай непростую услугу, пускай важную, с трудом выполнимую…

– Другого варианта нет? – по-прежнему глядя в сторону и стараясь сдержать брезгливость и гнев, спросила я. – Без проживания.

Бородатый Денис откашлялся.

– Боюсь, что нет.

– Хорошо, – повернулась я к нему, наконец. – Я согласна. Но не пожить у вас. Побывать. Так устроит?

Я прокорпела над материалами уголовного дела два месяца. Съемная распашонка на Бутлерова тонула в сигаретном дыме, пока я по десять-двенадцать часов в день вгрызалась в анкеты, протоколы, экспертизы, постановления. В результате я выучила дело едва ли не наизусть, все четыре тома с приложениями. И не продвинулась ни на шаг.

«Не думать о белой обезьяне, – раз за разом твердила я, перелистывая страницы. – Заставить себя не думать о белой обезьяне невозможно. Немыслимо – так же, как заставить себя забыть то, что помнишь. И, тем не менее, одному из них удалось. Кому? Кому именно?»