* * *

Когда я переступил порог избушки, ведьма носилась по ней, лёгкая и нагая, разбрасывая покупки по ящикам.

– Нагулялся? Как голова, не прояснилась?

Я замер на пороге, подбирая рассыпавшиеся мысли. Дыхание перехватило от этого запаха – знакомой смеси тепла, дурмана и загадки, окружавшей хозяйку леса. Я сделал несколько шагов на негнущихся ногах, поймал её маленькую ладонь.

– Ничего.

Она коротко улыбнулась. Как же глубок был взгляд её зелёных глаз. Как много было в них меня самого – моего отражения, самой моей души.

– Этого следовало ожидать. Не торопись. Тебе со мной плохо?

– Наоборот. Мне здесь слишком уютно. Но ведь где-то существует и моя настоящая жизнь.

– Так пусть поборется за такого добра молодца. А пока ты – мой.

– Целиком и полностью. Вот только… Тяжело без имени.

– Велика проблема! – фыркнула Марьяна. – Будешь… М-м… Инанис!

– Чего?

– Инанис, – медленно, нараспев повторила она. И уставилась выжидающе-насторожённо.

– Нет такого имени.

– Теперь есть. Твоё.

– И что оно хоть значит?

– Понятия не имею. Но звучит мелодично. Либо оно, либо Акакий. Выбирай!

– Ладно, – усмехнулся я. – Инанис так Инанис.

– Вот и ладушки! – замурлыкала Марьяна, раскладывая на столе купленные продукты. – Ты случайно не знаешь, что такое «су-ши»? Слышала в автобусе, что очень вкусно!

* * *

С этого дня Марьяна стала рассказывать мне сказки. Иногда ведьма бормотала их за работой, иногда – за столом, но чаще всего любила говорить, пока я расчёсывал ей волосы. Сказки были странные, не похожие на обычные выдумки. В них царили тени и отзвуки; непривычные сюжеты незримо искажались, эхом отзываясь в каждой вибрации дурманящего душного воздуха. Наполненные словами, эти истории будто не имели смысла, несли лишь невнятную тоску, тревогу и… опустошение.

– Глубоко-глубоко в темноте, – говорила Марьяна, – растёт Чёрное Солнце. Каждый человек – его частичка. И весь мир существует лишь пока не наступит рассвет.

– А потом? Что будет потом?

– Пустота.

– Зловеще. Не боишься?

– Немножко. Но я ведь каждую ночь с ней играю. Как думаешь, откуда моё колдовство?

– От Солнца?

– От Пустоты.

Но чаще всего ведьма рассказывала о цветке.

– В середине ноября, под покровом первого снега, расцветает Пустоцвет. Согревает его Подступающий зимний ветер согревает его серебристые лепестки. В ночь, когда цветок родится, лезет из земли всякая нечисть да нежить. Манит её Пустоцвет, манит пустой пустое. Коли желаешь цветок тот отыскать, залей глаза водою мёртвой, опоясайся тиной болотной, да в чащу непролазную путь держи. После полуночи засверкают могильные огоньки, отведут тебя к ростку Пустоцветову. А коли обретёшь ты власть над ним, раскроются тебе Явь, Навь и Правь. Но знай: за цветок биться придётся.

Я кутался в шерстяное одеяло, слушая вой осеннего ветра за окном. Октябрь выдался хмурый и неприветливый – казалось, холод снаружи пробирается сквозь брёвна сруба, просачивается прямо под кожу, застывая в венах вязкой ртутью. Марьяна ничего не говорила просто так. Приближался ноябрь.

– Зачем тебе Пустоцвет? – спросил я однажды.

– Хочу знать, к чему всё идёт.

– В смысле?

Она толкла в ступке сушеный бурьян. Отсветы пламени свечей выхватывали из темноты изящные изгибы бледной спины.

– В общем смысле. В смысле, вообще. Ну, ты понял.

– … Нет.

Ступка нервно звякнула и отъехала в сторону. Марьяна обернулась.

– Таких, как я, в последнее время стало сильно больше. Людей, способных… На всякое.

– Ведьм, что ли?

– Нет. Не только. У каждого что-то своё, особенно сейчас. И нас чересчур много. Это нехорошо. Мне нужно узнать, к чему всё идёт.

Я кивнул. Расспрашивать дальше не стал – в голосе ведьмы слишком явственно слышалась усталость.

– Значит, придётся достать цветок.

– Значит, так.

Марьяна отвернулась, продолжая работу, а я не мог оторвать взгляда от точёной фигуры, от её почти белоснежной спины. На ней тут и там, будто капельки сочащейся из-под кожи тьмы, проступали родинки. Наблюдая за гибким телом ведьмы, за её текучими движениями, я мысленно чертил незнакомые, притягательные созвездия. Или, может быть, тянул провода, чтобы понять, откуда взялось электричество, заставившее мурашки бегать под кожей. В тот момент я был готов достать для неё любое сокровище.

* * *

Человек пришёл в начале ноября. Широкий ворот его пальто скрывал нижнюю часть лица, а шапка, натянутая лоб, прятала причёску. Впрочем, несколько темных вьющихся прядей всё-таки выбивались. Остановившись на пороге избы, он заинтересовано уставился на меня. Взгляд его глаз, серых, как небо над нашими головами, заставил неуютно поёжиться.

– Позови её.

– Кто вы?

– Она знает.

Я повернулся к избушке, уже набрал воздуха в грудь, но Марьяна опередила слова. Она спрыгнула со второго этажа, как всегда, нагая.

– Заходи, Кость!

Человек скрестил руки на груди.

– Сначала оденься.

Ведьма лишь повела плечами.

– Так веселее!

Он нахмурился, по-бычьи склонив голову. Марьяна поджала губы.

– Твоя взяла, евнух.

Она снова исчезла на втором этаже. Человек перешагнул порог и захлопнул дверь прямо у меня перед носом.

Я прождал чуть больше часа, когда Марьяна и её гость показались на улице. Он наградил меня хмурым взглядом, она – тревожным.

– Значит, первый снег?

– Значит, так.

– Тогда – скоро увидимся.

Он побрёл прочь, с трудом протискиваясь через переплетённые ветви кустов. Мы наблюдали за ним с крыльца, пока не воцарилась полная тишина. Ведьма тяжело вздохнула.

– Кто это был? – спросил я.

– Инквизитор, – буркнула Марьяна, скрываясь в темноте избы. – С проверкой приходил. Хотел узнать, насколько плохо себя веду.

– А ты?..

– Изображала хорошую девочку! – хихикнула ведьма, разжигая жаровню.

– Он мне не нравится.

– Ты ему тоже. Взаимность изумительна, правда?

Некоторое время мы провели в тишине. Марьяна возилась с зельями, а я наблюдал за движениями её ловких тонких пальцев.

– Ему нужен цветок?

– С чего ты взял?

– Первый снег.

Пальцы замерли над очередной баночкой.

– Может, в прошлой жизни ты следователем работал? А что, внимательный, въедливый…

– Ему нужен цветок? – настойчиво повторил я.

Ведьма подняла на меня взгляд, по-птичьи склонила голову на бок.

– Ты злишься.

– Меня выставили за дверь, как нашкодившую собаку.

– Я не хотела, чтобы он слишком уж обращал на тебя внимание. Вряд ли агенту понравился бы воскрешённый человек. Это… Немного больше того, что мне дозволено.

– А что, меня как-то можно отличить от других?

– Нет, но Костя бы стал задавать вопросы, стал бы подозревать и копаться. А так – я отвлекла его голыми бедрами и смешными пузырьками.

– Значит, я не нашкодившая, а секретная собака?

Марьяна звонко расхохоталась.

– Точно, Ин. Ты именно секретная собака!

Я улыбнулся.

– И всё-таки, ему нужен цветок.

Ведьма покачала головой.

– Не совсем. Ему нужно, чтобы цветком никто не воспользовался.

– Разумно.

– Ты согласен с Костей?

– Нет. Разумные меры не всегда подходят.

Марьяна улыбнулась, и я заметил смутную тень вины в её взгляде.

– Спасибо, мой хороший.

* * *

– Ты не дашь мне никакого оружия?

Мы сидели вдвоём на крыльце избы, наблюдая за медленным полётом искристых кристалликов. Болота вокруг покрывал первый ноябрьский снег.

– Зачем?

– За Пустоцвет придётся сражаться.

– Да… – она легко спрыгнула вниз, к краю поляны. – Сейчас, где-то здесь у меня был…

Склонившись на прямых ногах, Марьяна извлекла из заледеневшей болотной тины длинный меч с лезвием из бледной стали.

– Вот. Должен помочь.

Я взялся за мокрую рукоять двумя руками.

– Слишком тяжёлый.

– Это же оружие, его всегда тяжело нести.

– А у тебя там где-нибудь не ржавеет Калашников? Или, на худой конец, Макаров?

Судя по её растерянному взгляду, Марьяна не поняла вопроса.

– Сколько тебе лет?

– У девушек такое не спрашивают. У ведьм – тем паче. Бери меч, ты же сам о нём просил.

* * *

Вечер всё никак не хотел наступать. Казалось, солнце в нерешительности топчется по небосводу, позабыв, в какую сторону ему следует двигаться. Марьяна продолжала работать над зельями, сохраняя видимость спокойствия. Я разглядывал клинок, мрачно поблескивающий в холодных ноябрьских лучах. Снег не прекращался.

– Когда ты возьмешь цветок и будешь знать всё…

– Да?

– Узнаешь и о моём прошлом?

– Обязательно! – ведьма похлопала меня по ладони, но в её глазах снова отразилась вина.

* * *

– Ты не пойдёшь со мной? Твоя ворожба была бы кстати.

– Прости, – Марьяна убрала за ухо непослушную прядь. – Живым туда путь закрыт.

– Удобно, что я подвернулся под руку в нужный момент.

Ведьма на миг замерла, потом кивнула, на мой взгляд, чересчур беспечно:

– И не говори! Нам обоим очень повезло!

Я сунул меч в ножны.

– Когда вернусь, ты всё расскажешь. Обещай мне.

Марьяна заложила руки за спину.

– Обещаю.

Солнце село. Я шагнул за порог, и дверь избы, не скрипнув, затворилась за спиной.

Много раз до я думал об этой ночи, представлял её в самых мрачных красках. Думал, будет царить непроглядная тьма, а впереди разверзнется непролазная чаща кошмарного леса, наполненная жуткими голосами собирающихся к цветку мертвецов.

На самом же деле лес застыл, будто лёд или стекло. Каждый шаг, каждый вдох отдавался звенящим острым эхом в сердце болот. Я протянул руку к еловым лапам, и они задрожали от легкого прикосновения. Пространство завибрировало, словно потревоженная паутина. Идти пришлось осторожнее, пробираться всё глубже, руководствуясь интуицией.

– Ты пронизан вибрациями Пустоты, – сказала ведьма, прежде чем я отправился на поиски, – Просто иди, не разбирая дороги. Цветок сам тебя позовёт.

Вот я и шёл, продираясь через остекленевшие кусты. Краски и звуки постепенно истончались, растворялись в окружающей неподвижности. Небо стало безжизненно чёрным, а деревья, трава и первый снег смешались в аморфно-серое нечто, настолько плотное и однотонное, что в нём невозможно было различить отдельные составляющие. Идти больше было некуда – самой тропы не существовало.

Но в том, что осталось от леса, была странная жизнь. Когда Марьяна говорила о нежити и нечисти, мне представлялись кикиморы, скелеты и домовые, с которыми придётся биться насмерть. Я ошибался.

Они двигались в тенях, неслышные, невидимые пристальным взглядом. Заметить их можно было лишь на периферии зрения, когда взгляд делался бесцельным и бесстрастным – образы, которые невозможно было различить, обозначить, понять. Фигуры, расплывчатые и зыбкие, тонкие и длинные, едва уловимые и совсем крошечные, брели по болотной чаще, приближаясь к…

К неподвижной глади трясины, лежавшей прямо передо мной. Я разжал пальцы, и бесполезный меч стремительно погрузился на дно. Разумеется, за цветок Пустоты нужно было сражаться не с другими желающими.

А с самой Пустотой.

Я сделал ещё шаг и погрузился в болото.

* * *

Трясина, глубокая и тёмная, поглощала меня с ужасающей скоростью. Звуки леса исчезли, а вскоре пропал и холод ледяной воды. Не осталось ничего, лишь пустота нарастала, абсолютного отсутствия, полного и бесчувственного вакуума.

«Как же здесь хоть что-то найти? Как мне двигаться в этом месте? Как я…»

Мысли путались, рассыпаясь на глазах, как некачественный конструктор. Пустота, голодная и всепоглощающая, пожирала их, обесцвечивая, обесценивая.

«Вот почему живым сюда не попасть. Они бы просто не выдержали».