Лилия Орланд: Дом призрения для бедных сирот

Глава 1

– Сударыня! Сударыня, вам дурно? – приятный баритон прорвался сквозь окружающую темноту.

Я попыталась разомкнуть веки. Получилось далеко не с первого раза, будто я забыла, как это делать. А разлепить одеревеневшие губы, чтобы ответить, оказалось и вовсе невозможно.

Организм, словно чужой, отказывался подчиняться.

– Дайте ей что-нибудь под голову, – велел всё тот же баритон.

Почти сразу я почувствовала, как осторожно приподнимают мою шею, подкладывая под неё что-то мягкое. Вслед за этим вернулось ощущение рук и ног. А затем я открыла глаза.

Пространство вокруг было тесным и тёмным, а ещё раскачивалось, то и дело подпрыгивая. Будто я ехала в старой легковушке по бездорожью. Но ехала не одна. Надо мной склонились трое – двое мужчин и женщина.

– Поднесите фонарь поближе! – снова приказал баритон.

В полумраке я не могла разглядеть лица мужчины, только абрис, но воображение дорисовало аристократический нос и красиво очерченные губы. Слишком привычно он отдавал приказы, будто не сомневался, что их исполнят незамедлительно.

Полумрак разогнал жёлтый свет фонаря. Да, мужчина действительно оказался хорош собой. Его тёмные глаза, смотревшие прямо на меня, завораживали.

– Вот, выпейте, – он ненадолго отвлёкся, а затем приложил к моим губам горлышко термоса.

Я уловила пряный аромат трав и ещё что-то сладкое, но смутно знакомое. Послушно сделала глоток горячего чая, мгновенно пробежавшегося теплом по замёрзшему телу. Несколько мгновений спустя тепло сменилось жаром, а затем пламенем лесного пожара.

Я резко села, открыла рот и жадно задышала, стараясь хотя бы немного охладиться и погасить пламя. Но тщетно.

– Перцовый чай даже мёртвого поставит на ноги, не то что худосочную барышню, – усмехнувшись, мужчина отсалютовал мне термосом и убрал его в сумку.

Мне не понравилась эта усмешка, откровенно-снисходительная, без грамма сочувствия. Так на меня уже кто-то смотрел, но я не могла вспомнить кто. Я вообще ничего не помнила. Ни имени, ни места, ни даже куда направляется это транспортное средство. Только поняла, что это не машина. Слишком просторно, вместо сидений – деревянные лавки.

Я сумела забраться на одну из них, рядом с женщиной. Напротив сидели мужчины. Тот, с приятным баритоном, но неприятным характером, исподволь меня рассматривал. Сам при этом делал вид, что уснул. Ага, за полминуты.

Откуда-то мне были знакомы подобные уловки. Я их не любила, но тоже использовала. Память ворочалась с трудом, будто огромный каменный жернов. Я толкала его изо всех сил, но всплывали лишь смутные детали, из которых невозможно понять главное – кто я и как здесь оказалась.

Попутчики выглядели странно, словно сошли с экрана исторического фильма. Век так девятнадцатый. Неприятный тип был одет в длинную дублёнку без пуговиц, под ней виднелось серое двубортное пальто, брюки в клетку и высокий воротничок белой рубашки, прихваченный галстуком. На втором я разглядела чёрное пальто с пелериной на спине. А на голове – цилиндр.

У соседки слева я видела только подол тёмного платья, достававший почти до пола, а сверху – то ли мантия, то ли накидка. Чтобы разглядеть, мне пришлось бы повернуть голову. А я, по примеру неприятного типа, делала вид, что сплю, и наблюдала за незнакомцами сквозь прикрытые веки.

Уже в последнюю очередь догадалась рассмотреть свою одежду. Она тоже мало походила на современную. Платье светлее, чем у соседки. Мне показалось, что ткань поистёрлась от частых стирок. На бедре, где заканчивались колючие шерстяные чулки и начинались панталоны, что-то царапало кожу, то ли край заплатки, то ли неровно заштопанная прореха. Поверх платья на мне был плащ с капюшоном и завязками у горла. Слишком лёгкий по сравнению с одеждой других пассажиров. Как впрочем, и обувь явно не по погоде.

Я ощутимо мёрзла. Изображать спящую становилось всё сложнее, так и хотелось сунуть руки под мышки, чтобы хоть немного согреться.

Поэтому приходилось отвлекаться, чтобы не выдать себя ненароком и не нарваться на беседу. Инстинкт и рефлексы подсказывали не общаться с попутчиками. Они меня не знают, но, если начнут задавать вопросы, я наверняка ошибусь.

Я пыталась вспомнить, какую одежду предпочитала прежде, раз эта кажется мне устаревшей. В памяти, увы, ничего не всплывало, кроме слова «джинсы», ни о чём мне не говорящего. Зато физически я ощущала полную гармонию, словно носила это платье долгое время, почти не снимая.

То, что происходило со мной, казалось до того странным и нелогичным, что напрашивалось одно-единственное разумное объяснение – это сон. Ну разумеется, сон. И как я раньше не догадалась? Во сне не действуют законы логики и вообще никакие законы.

Скоро я проснусь, и не будет ни этой тряски, ни холода, ни пристального взгляда типа напротив. Решив, что я уснула по-настоящему, он разглядывал меня, уже не таясь. Ну и пусть, во сне это не имеет никакого значения.

Вскоре мне стало теплее, и я улыбнулась. Ну вот, что и требовалось доказать – это был дурной сон. Утром сварю кофе и залезу в интернет, чтобы посмотреть, к чему может сниться такая ерунда.

Транспорт резко дёрнулся, и я проснулась. В последнюю секунду сумела удержаться на лавке, чтобы не свалиться прямо к ногам неприятного типа.

Фонарь уже не горел. В этом не было необходимости. Сквозь занавески пробивался свет наступившего утра.

Я была накрыта дублёнкой с пряным мужским запахом и ароматом дорогого парфюма. Так вот почему согрелась во сне.

– Спасибо, но не следовало, – смутившись, стянула дублёнку и отдала мужчине.

Он равнодушно пожал плечами и положил её на колени, даже ничего не ответив. Ну и зачем это сделал, если ему всё равно? Испугался, что я замёрзну до смерти, и придётся ехать рядом с трупом?

Я тоже пожала плечами – мысленно. У меня были проблемы поважнее.

Попутчики уже подхватили вещи и собрались выходить. Мужчина в цилиндре первым отодвинул занавески и открыл дверь, которая оказалась ровно между окошками.

На меня пахнуло морозной свежестью. Белое сияние снаружи не оставляло сомнений – на улице сейчас царит самая настоящая зима. Не знаю, почему я так легко одета, но это явное упущение. Может, и не стоило сразу возвращать незнакомцу тулуп.

Однако снова одалживать его я не стала, да и не успела бы. Незнакомец тоже ушёл. Я осталась одна. Осмотрелась. На лавке рядом со мной стоял саквояж. Красивый такой, старинный, кожаный, с бронзовыми заклёпками. Настоящий раритет. Правда, сильно потёртый. Им явно часто пользовались.

Раз его не забрали, значит, мой. Я открыла саквояж, чтобы посмотреть, что внутри. Вдруг увижу свои вещи и что-нибудь вспомню. Однако ничего особенного не нашла. Смена белья, ещё одно платье, гребень.

Так, а это что? Я вытащила на свет прямоугольный свёрток. Обёрточная холстина перевязана бечёвкой. Попыталась развязать узелок, но непослушные от холода пальцы плохо сгибались. Никак не удавалось справиться.

– Так, барышня! – от окрика свёрток упал на пол. – Долго ты тут рассиживать собираешься? Мне разгружаться надобно и дальше ехать.

В распахнутую дверь заглянул мужичок в тулупе и лохматой шапке в тон такой же лохматой бороды.

– Извините, – я подобрала свёрток, подхватила саквояж и по скрипучим ступенькам спустилась на улицу.

И остановилась, рассматривая нечто, одновременно похожее и не похожее на карету. Она вовсе не напоминала сказочную. Ни тебе изогнутых рессор, ни колёс с тонкими спицами, ни королевского герба на двери.

Больше всего это походило на большой короб, поставленный на длинные полозья. В эту недокарету были впряжены три лошади, тоже совсем не сказочные – серые, грязные, с выражением тоскливой усталости на мордах.

– Отойди от кибитки! Не ровён час зашибу! – крикнул мужик.

Я испуганно отскочила, поскользнувшись на взбитом копытами и полозьями снегу. Едва сумела удержать равновесие. Кибитка пронеслась мимо, обдав меня снежным крошевом.

Передо мной открылось большое бревенчатое здание в два этажа. Брёвна потемнели от времени, но наличники на окнах радовали белизной. Надпись на длинной широкой доске гласила «Почтовая станция «Сосновый бор».

Из труб на крыше шёл полупрозрачный дымок. Значит, внутри тепло.

Подумав о тепле, я тут же ощутила, как мороз пощипал щёки, огладил вдоль талии, прошёлся по ногам. Вот какой умник придумал зимой чулки носить вместо колготок? Платье, хоть и было длинным, совершенно не грело.

Я перехватила окоченевшими пальцами саквояж и направилась к небольшому крылечку. Металлическая ручка на двери была обернута тряпкой. Меня порадовало это ноу-хау для тех, кто путешествует без перчаток. Не хотелось бы примёрзнуть и остаться на крыльце, в двух шагах от тепла.

Я потянула дверь на себя. В ноздри ударили запахи свежей сдобы и кофе. Сделала шаг и остановилась на пороге, не уверенная, что мне стоит сюда заходить.

Если это кафе, то придётся что-то купить. А я не знаю, есть ли у меня деньги. Даже думаю, что их нет.

Конечно, можно уговорить сотрудников, чтобы позволили мне посидеть в уголочке, погреться. Если повезёт, может, и кипятка нальют.

Однако я не уверена, что выдержу пытку ароматами. Судя по всему, я не ела со вчерашнего дня или даже дольше. Желудок требовательно заурчал, подтверждая.

– Не стойте на пороге, барышня, тепло выстудите, – произнёс из помещения певучий женский голос.

Это приглашение войти или требование выйти? Я решила истолковать в свою пользу, всегда можно сказать, что ошиблась.

Стоило закрыть за собой дверь, как меня окутало блаженное тепло.

Помещение было просторным, рассчитанным на большую компанию. Из него вели две двери, если считать ту, через которую я вошла, то три. У стены стояла массивная русская печь с лежанкой. Из-за занавески торчала чья-то босая нога.

Печная заслонка была отодвинута, и полная женщина в цветастом платье, подпоясанном передником, перемешивала угли длинной кочергой.

– Проходите, барышня, садитесь, я скоро управлюсь и подойду, – тем же певучим голосом предложила она.

Я с радостью воспользовалась её предложением и заняла ближайшую к печи лавку. Саквояж поставила на пол, а свёрток положила на колени, обхватив руками.

Как начать разговор, я не знала, поэтому молчала, продолжая рассматривать помещение.

Вдоль стены рядком стояли вёдра с водой. На открытых полках – глиняная посуда. С потолка свисали вязанки чеснока и лука, а ещё душистые травы.

Поворошив угли, женщина отошла к столу, на котором лежал большой, обсыпанный мукой кусок теста. Подхватив уже заполненный противень, она поставила его в печь и задвинула заслонку.

Утерев со лба пот тыльной стороной ладони, хозяйка обернулась ко мне.

– Добро пожаловать, барышня, чаёвничать будете, али обеда подождёте?

Я хотела отказаться, признаться, что у меня нет денег, поэтому я тут тихонько посижу, если она позволит. Однако сногсшибательный аромат, идущий от стоящего на подоконнике медного таза, заполненного уже готовой выпечкой, лишил меня силы воли.

– Я почаёвничаю, спасибо, – а потом, может, и обед подожду. Надо разобрать саквояж. Вдруг там всё же найдётся немного денег.

– Проходите в горницу, – женщина кивнула на одну из дверей. И сама пошла вперёд, чтобы её открыть.

Чуть промедлив, я послушалась. Подхватила вещи и двинулась за ней.

Горница оказалась светлой комнатой с тремя окнами. На подоконниках в горшках чахли герани или что-то на них похожее. В простенке уместился буфет. Вдоль стен вытянулись широкие лавки. А по центру стоял покрытый скатертью стол с подвинутыми к нему стульями.

– Вы располагайтесь, пока самовар не поспел, – женщина неопределённо махнула рукой, предлагая положить вещи, куда мне захочется.