А сама убрала к стене два стула из четырёх, оставшиеся немного отодвинула, чтобы садиться было удобнее. Достала из буфета две чайные пары, поставила на стол. Окинула натюрморт внимательным взглядом, поправила сбившийся край скатерти и направилась к выходу, пояснив:

– Меня Асиньей зовут. Зовите, не стесняйтесь.

Оставшись одна, я положила вещи на лавку. На одном её краю уже лежала большая, неопрятная куча одежды, покрывающая дорожную сумку. Вторым гостем станции явно был мужчина. Только они умеют быстро создавать художественный беспорядок.

Я расположилась на другом краю лавки, благо она была длинной. Сняла плащ, аккуратно сложила. Достав из саквояжа гребень и маленькое зеркальце, поправила волосы. Ещё бы умыться с дороги, а то я так растерялась, что забыла спросить Асинью, где это сделать.

Однако сначала нужно посмотреть, что в свёртке. Может, удастся пролить свет на происходящее.

Я развязала бечёвку, развернула холстину. В ней оказалась большая тетрадь в твёрдом переплёте. Раскрыв её на первой странице, увидела надпись, сделанную по диагонали от руки, крупными красивыми буквами: «Моей драгоценной Иде».

Следующая страница начиналась словами «Моя дорогая Лайса», написанными другим почерком. Дальше шли пустые страницы. Похоже, некая Лайса сделала подарок Иде, чтобы та вела дневник и фиксировала всё, что с ней происходит. Однако что-то помешало.

На всякий случай я пролистала тетрадь, из неё выпало ещё несколько листов.

Сверху лежал конверт, адресованный градоначальнику Соснового бора, некоему Берриану Монту. Я отложила его в сторону и тут же выбросила имя из головы.

Взяла первый лист, вверху которого крупными буквами было написано «ПАСПОРТ». Общая информация напечатана типографским способом, а индивидуальные данные владельца вписаны от руки. Бумага была плотной, с гербом в виде незнакомого мне животного в короне. Паспорт много раз складывался вчетверо и выглядел довольно потрёпанным. Мне казалось, что такой документ должен быть книжкой, а не просто листком бумаги, пусть и плотной. Однако придираться я не собиралась. Если паспорт обнаружился в моём саквояже, значит, он мой. И я наконец узнаю, кто я такая и как меня зовут.

Аделаида Вестмар, двадцать пять лет, волосы светлого колера, глаза голубые…

Я снова достала зеркальце. Из отражения на меня смотрела девушка с таким описанием. Следовательно, меня зовут Аделаида.

Ещё в паспорте указывался рост, вес, место рождения, образование…

Хм, оказывается, я окончила Женскую гимназию Министерства народного просвещения. Было сложно осознавать себя учительницей, но паспорт – документ серьёзный. Интересно, какой предмет я преподаю?

Следующий листок являлся назначением Аделаиды Вестмар директрисой дома призрения для бедных сирот Сосновоборского уезда с… завтрашнего дня. То есть я буду руководить детским приютом?

Час от часу не легче.

Последней была подорожная, выданная всё той же Аделаиде Вестмар для проезда от столицы до Соснового бора. Чтобы попасть сюда, я преодолела путь почти в триста вёрст и получила на проезд девять серебряных и шесть медных монет. Деньги мне выдали ровно до почтовой станции «Сосновый бор», а отсюда меня заберёт приютский возница.

Это известие меня обрадовало. Значит, деньги на обед вполне могли быть. Нужно только поискать получше.

Я выложила из саквояжа содержимое и принялась исследовать карманы и кармашки. Затем развернула платье, шаль, заштопанную во многих местах. Перетряхнула и нижнее бельё, каждую вещицу по очереди.

Что ж, похоже, деньги у меня действительно были только ДО этой станции. А дальше следует ждать возницу из приюта.

Наверное, мне нужно всё же отказаться от выпечки и подождать транспорт. Не стоит попадать в некрасивую ситуацию в первый же день. Репутацию приютской директрисы стоит беречь. Мне ещё письмо мэру относить.

Я начала сворачивать сорочку, чтобы положить в саквояж, и именно в этот неудачный момент открылась дверь. В горницу вошёл тот самый неприятный попутчик, который то помогал мне, то насмехался.

Глава 2

Он окинул меня быстрым взглядом, который задержался на сорочке, а затем приподнял левую бровь и усмехнулся.

– Нет, благодарю, я бы предпочёл полотенце, – полотенце ему действительно пригодилось бы.

Незнакомец явно нашёл, где умыться. С влажных волос стекали капли, бежали по шее и груди, верх которой виднелся в распахнутом вороте рубашки.

Я не сочла нужным отвечать на очередную насмешку и отвела взгляд. Смотреть на незнакомца не хотелось. Точнее хотелось, потому что он был привлекателен, хорошо сложён, и ещё эти капли так дразняще скользили по коже.

Я раздражённо закинула в саквояж одежду единой кучей, сунула бумаги в тетрадь и бросила её сверху. Резко закрыла сумку и села рядом, отвернувшись к окну.

Тип подошёл к другому концу лавки, где лежала та самая неопрятная куча из одежды. Ну конечно, это его вещи. Не зря он мне сразу не понравился. Невоспитанный неряха.

Впрочем, сейчас у меня в сумке примерно та же картина…

– Асинья! – гаркнул тип так, что я подскочила на лавке и повернулась к нему.

– Ну что вы кричите?! – возмутилась. – Нельзя ли вести себя потише?

Незнакомец мои слова попросту проигнорировал, что возмутило ещё больше. Правда высказаться я не успела.

Спустя секунду дверь распахнулась, и к нам заглянула хозяйка.

– Где этот бездельник? – тип с ходу начал предъявлять претензии. – Я же просил развесить мои вещи! И полотенце принести!

– Сейчас, господин Монт, сию секунду! – Асинья поклонилась и исчезла за дверью.

Значит, незнакомца зовут Монт. Ой, извините, «господин Монт» – мысленно я произнесла это противным голосом, ещё и рожу скорчила. У меня этот «господин» не вызывал никакого уважения и вообще положительных эмоций. А излишний пиетет Асиньи только добавлял праведного возмущения.

Запугал женщину грубым поведением, вот она и кланяется.

– Я слышала, что воспитанные мужчины ведут себя вежливо, – сказала словно бы сама себе, но громко и с ядовитым сарказмом.

– А я слышал, что воспитанные женщины помалкивают, пока их не спросят, – отбрил тип раздражённо, и тоже не глядя на меня.

Я аж задохнулась от возмущения. Что он вообще себе позволяет? Нахал! И только набрала воздуха, чтобы сообщить, что думаю о его поведении, как дверь открылась снова.

В комнату вбежал босой мужичонка с всклокоченными волосами и бородой. В коротких, до щиколоток, несуразных штанах с заплатками и широкой длинной рубахе, к которой так и просился пояс. В руках он держал полотенце. С порога мужичонка начал кланяться, а как подбежал к типу, бухнулся на колени. Полотенце при этом поднял вверх, протягивая мерзавцу.

– Простите великодушно, господин Монт! Нечистая меня свалила, не иначе. Ждал, ждал, да и уснул! – мужичонка, приподнявшись, чтобы выдать оправдательную тираду, снова склонился к полу, но перестарался и крепко приложился лбом.

Даже я услышала, как он крякнул от боли. Однако тип никак не отреагировал на унижение и травму человека, продолжая копаться в своей дорожной сумке. Как будто именно это было сейчас самым важным.

– Как вам не стыдно так себя вести!? Ему же больно! – я бросилась к мужичонке.

Подхватила под руку, помогая подняться. Он вяло сопротивлялся и смотрел на меня полным недоумения взглядом. Как будто происходящее было самым что ни на есть естественным ходом вещей, и это я сейчас нарушала его права, а не мерзавец Монт.

Как можно довести живого человека до такого состояния?!

– Вставайте, уважаемый, нечего стоять на коленях перед этим… – я сделала паузу, пытаясь подобрать слово политературнее, но так и не договорила. – Надо осмотреть вашу голову. Наверняка шишка выскочит, вы так бумкнулись об пол. Как бы сотрясения не было.

Поднять его на ноги мне удалось, а дальше произошло и вовсе немыслимое. Мужичонка вырвался, подскочил к неприятному типу и спрятался за его спиной.

– Господин Монт, чаво это с ней? – расслышала я.

И растерялась. Со мной что? Это что с ними?

– А это, – тип язвительно усмехнулся и смерил меня оценивающим взглядом, – сударыня изволит демонстрировать модную нынче в столице идею о всеобщем равенстве и братстве.

– Чаво? – переспросил мужичонка.

– А того, брат Стешка, – серьёзным голосом, полным сарказма, ответил Монт, – что сударыня считает, будто между нами нет разницы. И относиться к нам с тобой следует одинаково. Даже, я бы сказал, к тебе получше должно быть отношение, судя по строгой отповеди, высказанной мне.

– Ой, барышня, – Стешка покачал головой, словно услышал нечто из области фантастики, – замуж бы вам надо, да деток побольше. Тогда все эти идеи из головки-то повылетят, как делом займётесь.

Сам он, высказывая мне эту точку зрения, наконец подал Монту полотенце и принялся разбирать его одежду, аккуратно складывая в саквояж. А затем поклонился и исчез за дверью.

Поведение обоих меня ошарашило и на время выбило из колеи. Может, действительно я не права, и люди не должны быть равными во всём. Я ведь совсем ничего не помню. Хотя в глубине души зрела уверенность именно в моей правоте. Заблуждались эти двое. Однако обосновать это я пока ничем не могла, поэтому промолчала.

Монт же будто забыл обо мне. Он вытирался, не торопясь, основательно. Лицо, шею, руки сначала промакивал, затем тщательно растирал. Я поймала себя на том, что слежу за ним, словно загипнотизированная этими движениями.

И тип это тоже заметил. Его довольная ухмылка послужила мне ушатом ледяной воды.

Я сделала вид, что вовсе не пялилась, а выжидала удобный момент, чтобы спросить:

– Не подскажите, где здесь можно умыться?

Сжала кулаки, внутренне готовясь дать отпор. Если он ещё раз усмехнётся, я за себя не ручаюсь. Неприязнь к Монту, вызванная постоянным напряжением, росла в геометрической прогрессии. Не знаю, встречались ли мне раньше настолько раздражающие попутчики, но уверена, что этот точно занял бы призовое место.

К счастью, тип не стал усугублять и просто махнул полотенцем.

– Проходите сени насквозь, за следующей дверью – умывальня.

Я уже собралась вежливо его поблагодарить, как Монт добавил:

– Вряд ли вам понравится, но тут у нас не столица. Почему вы уехали так далеко от дома? От кого-то бежите? Полиция? Жених? Муж?

– Нет! – я возмутилась таким нелепым подозрениям.

В паспорте значилось, что я незамужняя. Да и с полицией у меня вряд ли есть проблемы. Конечно, стопроцентной уверенности не было, но я не чувствовала себя преступным элементом.

– Тогда что вы здесь делаете? – не отставал Монт.

Я задумалась. Стоит рассказать о своём назначении или обойдётся? Этого типа я не знаю, он мне не нравится, значит, я не обязана ему что-либо рассказывать.

Поэтому я отправилась умываться, оставив вопрос без ответа. За спиной послышалось негромкое хмыканье, но оборачиваться, чтобы убедиться в этом, я не стала.

Умывальня мне действительно не понравилась. Монт оказался прав. Не знаю, к чему именно я привыкла, но это мрачное сырое помещение внушало опасения.

Окошко было маленьким и находилось почти под потолком. Мне показалось, что оно не застеклено, поскольку оттуда сильно тянуло холодом. Помещение выстыло. Я коснулась небольшой чугунной печи. Сегодня её точно не топили.

Деревянный пол был мокрым, приходилось ступать осторожно, чтобы не поскользнуться. Половицы при каждом шаге скрипели и прогибались, под ними что-то хлюпало.

В конце помещения, как раз под окошком располагалось возвышение с широкой крышкой посередине. Интуитивно приподняв её, я поняла, что угадала. Это были «удобства».

Забираясь на возвышение, я чувствовала себя эквилибристом, балансирующим на тонком канате. Одно неверное движение – и рухну вниз. Вот господин Монт посмеётся, когда меня будут вытаскивать из ледяной ямы.

К счастью, всё завершилось благополучно. Немного повеселев, я приступила к умыванию. Здесь оказалось проще.