Пекарня оказалась на удивление уютной. На первом этаже расположились кухня из светлого камня с большой печью, кладовая для хранения продуктов, удобные полки и ящики, вся необходимая для пекарского дела утварь. Ближе к входной двери – стеклянная витрина и прилавок, вкусно пахнущий добротным деревом. На втором этаже небольшая спальня, которая вмещала в себя кровать, старинный резной комод на изогнутых ножках, слегка потертое кресло, в котором теснились разноцветные подушки с кисточками, низкий столик для чаепития и отдельный вход в ванную комнату. В доме было много света и много цветов. Я быстро обжила свой новый уголок, наполнив его необходимыми мелочами, личными вещами и своим присутствием. Сидеть без дела я не привыкла, поэтому уже через пару дней помыла кухню, прочистила печь, закупила продукты, рассчитала, какую цену нужно установить на свои товары, и испекла первую партию хлеба и булочек. Повесила над дверью зачарованный колокольчик, сложила буханки, батоны и кексы в плетеные корзины и выставила их на уличную витрину. Запах свежей выпечки сразу привлек прохожих, и дело пошло. Горожане меня приняли быстро, со многими я успела подружиться, время закружилось, и незаметно пролетело три года. В прошлом году я скопила достаточно средств, выкупила здание у Гертруды и повесила у входа вывеску – «Булочки на улочке».

Каждое утро я вставала пораньше, замешивала тесто, выпекала первую партию булочек и относила их в кафе мадам Фелл. Затем бралась за пшеничные лепешки с семенами тимьяна и розмарина, батоны, печенье, кексы и пироги. Тут я отпускала магию, и поварешки сами мешали начинку в плошках, из кладовки прилетали необходимые продукты, венчики кружили в мисках, ножи резали, терки терли, а печь пыхтела. И сегодняшнее утро – не исключение. Не считая дерзкого разгрома на кухне от моего рыжего компаньона.

Я достала первую партию булочек из печки, когда мой зачарованный дверной колокольчик звякнул жалобно и с надеждой. Слишком рано для посетителей. Вытерла руки о полотенце, скинула фартук и вышла из кухни. На пороге стояла пожилая женщина, седые волосы были убраны под черную шляпку, глухое черное платье застегнуто под самый ворот, морщинистые руки сжимали трость. Она неуверенно оглядывала пустой прилавок.

– Простите, хлеб еще не готов, – сказала я, улыбаясь, – я открываю лавку чуть позже.

Женщина вздрогнула от моего голоса, втянула голову в плечи, словно ее застали на месте преступления, ее тонкие бледные губы дернулись, но она промолчала.

– Вы можете подождать за столиком, – я постаралась добавить в голос как можно больше мягких нот.

Женщина спешно кивнула и отошла к столику для посетителей. Дверной колокольчик звонил с надеждой, а значит, ей нужна моя помощь. Колокольчик никогда не ошибался, я всегда знала, с чем пожаловал ко мне тот или иной человек. Я вернулась на кухню и юркнула в кладовую. На одной из полок нашла основу для печенья, быстро замешала со специями и закрыла глаза. На самом деле, кроме бытовой магии, был у меня еще один Дар. Дар, о котором нельзя было говорить вслух, запретный в нашем королевстве. Я обладала силой Слова. Могла зачаровать то, что я делаю своими руками, вложить в предмет одной мне известный смысл, любые желания, темные и светлые, добрые и жестокие, могла исцелить Словом и могла разрушить. А когда чувства внутри меня были слишком яркими, я могла вложить заклятие в само Слово. Было время, когда маги Слова жили свободно, пользовались силой, не скрывались от дознавателей. Но однажды одному из них пришла в голову мысль, что у него хватит сил свергнуть Короля и захватить власть, ведь у него есть Слово. Все это случилось задолго до моего рождения, заговор пресекли, но теперь маги, в которых просыпалась эта сила, обязаны были явиться в Королевскую службу дознания, чтобы им запечатали Дар. Лишили их возможности пользоваться Словом, отнимая часть их души, пряча ее под печатью. После процедуры многие маги уединялись, поступали на службу в монастыри, рано уходили из жизни, потому что потеря магии – это рана, которую невозможно заполнить, магия неотделима от жизненных потоков, она – сама суть человека.

Помню тот день, когда я поняла, какой Дар во мне проснулся. В Северные Земли пришло короткое лето, и мы с соседскими мальчишками бегали по деревне. Йорген, здоровяк и задира, нашел под крыльцом старого храма котенка. Тощего, жалобно пищащего, с торчащими ребрами и погрызенными рыжими ушами. Он принялся перекидывать его с руки на руку, забавляясь, смеясь над его испуганным визгом. Я не могла подобного вынести. Пыталась выхватить котенка из рук Йоргена, скакала вокруг него – безрезультатно, он был больше меня раза в два!

– Давай, малявка, отними! – кричал он мне, уворачиваясь, а потом толкнул меня одним легким движением своей лапищи, и я упала в дорожную пыль, больно ударившись коленками, содрав ладони о камушки. Обида затопила меня, выстрелив в сердце от тех самых разбитых коленей, и я крикнула Йоргену, вкладывая в слова всю свою боль, все свое негодование и смятение, все свое искреннее желание:

– А ну отдай котенка и проваливай!

И Йорген вдруг замер. Дернулся как-то неестественно, подошел ко мне рубленым шагом и сунул в руки несчастное животное, а потом развернулся и побежал прочь. Я сначала не поверила своим глазам, прижала к себе пищащий комок и словно ошалела от радости. Помчалась домой, забыв про разбитые колени, мне хотелось скорее рассказать родителям, как я утерла нос этому задире Йоргену! Сначала я не поняла, почему от моего рассказа отец стал чернее тучи, а мама заплакала. Я никогда не видела, как она плачет. Потом они долго спорили, отец все время повторял что-то про долг, а мама – про сердце. Гораздо позже, перед сном, мама пришла ко мне в комнату. Я сидела на кровати и читала, наевшийся вдоволь котенок спал у меня на руках. Мама рассказала мне про Дар и про то, чем это опасно. Я сильно испугалась, но мама прижала меня к себе и пообещала, что они с отцом никому не позволят меня обидеть. Так мы стали заговорщиками, преступниками по меркам нашего государства. Родители скрыли мой Дар, я научилась контролировать его, а мама часто повторяла: «Неважно, какая у тебя сила, важно то, как ты ее применяешь».

И сейчас мне бы спрятать свой Дар, пользоваться безопасной бытовой магией, забыть о том, что вне закона, ведь я могу навлечь на себя гнев Королевской службы дознания, а дальше – сырая темница и в лучшем случае – печать, а в худшем – казнь! Но мой Дар и моя душа неразделимы. А душа моя не может пройти мимо беды. Поэтому я поглубже вдохнула, потянулась к своему Слову и искренне пожелала спокойствия для этой пожилой женщины, совсем немного, только чтобы ей сейчас хватило сил рассказать мне, зачем она пришла на самом деле. Сила отозвалась моментально, обдала меня теплом изнутри, потекла по венам, наполняя легкой радостью, пальцы на руках закололо. Уже спустя пять минут я доставала из печки готовое печенье.

– Угощайтесь, пока первая партия хлеба не испеклась, – протянула печенье женщине, снова улыбаясь как можно мягче.

Она посмотрела на блюдце в моих руках с сомнением, но после недолгой внутренней борьбы все же кивнула. Ну все, дело сделано, осталось только подождать. Я ушла за прилавок, чтобы не смущать посетительницу своим присутствием, но наблюдать за ней не перестала. Вот женщина закрыла глаза, сделала глубокий вдох и замерла. На выдохе тревожная складка между бровей разгладилась, уголки губ расслабились, плечи немного расправились, пальцы перестали так судорожно сжимать трость. Когда посетительница открыла глаза, в них уже не было того испуга, что прежде, взгляд был ясный, хоть и печальный. Она еще немного посидела молча, глядя в окно, а после повернулась ко мне.

– Мне говорили, что у вас лучший хлеб в городе, – начала она, – а я все никак не могла до вас дойти.

– Раз говорят, что лучший, значит так и есть, – я кивнула утвердительно, выходя из-за прилавка.

– Я уже не молода, дорога дается мне непросто.

Женщина замолчала, и я не стала ее торопить. Она снова повернулась к окну, сложила руки на столе и словно забыла обо мне. Кому-то нужно больше времени, чтобы открыться. А у кого-то слишком тяжелые раны, чтобы можно было легко говорить о них. Я оставила посетительницу в одиночестве и снова занялась утренними делами: разложила готовый хлеб по корзинам, заполнила витрину. Упоительный запах свежей выпечки вперемешку с запахом корицы, персикового повидла и горячей вишни возбуждал аппетит. Колокольчик над дверью звякнул решительно и задорно, и в пекарню влетела мадам Фелл.

– Ами, милая, у меня ранние посетители, я зашла за булочками, – защебетала она с порога, – ммм, какой запах! Какой запах! Хорошо, что в мои годы можно не следить за фигурой, иначе я бы не вынесла соседства с тобой! – Гертруда засмеялась, подмигивая мне и беря поднос с круассанами.

– Вы прекрасно выглядите, мадам Фелл!

Впрочем, мои комплименты были ей уже не нужны, она лишь махнула юбкой и так же стремительно выпорхнула из лавки. Ее легкость и восторженная радость разрядили слегка гнетущую обстановку. Я обратила взор на мою посетительницу.

– Ну вот, все готово, – обвела я рукой прилавок, приглашая женщину подойти ближе, – что бы вы хотели попробовать для начала?

Она медленно встала, опираясь на трость. Было видно, что шаги даются ей с трудом, словно на ее плечах лежит непосильная ноша, пригибая ее к земле. Витрину она разглядывала долго, не решаясь сделать выбор.

– Заверните мне вон те пирожки, – наконец произнесла женщина, – они с вишней?

– Да. – Я достала упаковочную бумагу.

– Мой сын любил пирожки с вишней. – Она приняла сверток из моих рук, прижимая его к груди, ненадолго замолчала, то ли подбирая слова, то ли решая – стоит ли вообще их говорить. – У вас тут тепло. Если честно, мне давно не было так спокойно. Могу я иногда приходить к вам, чтобы посидеть за столиком?

Я чуть не хлопнула в ладоши от ее слов. Сработало! Я давно хорошо владею Даром, но каждый раз радуюсь, когда все выходит так гладко. Пусть одного раза мало, чтобы помочь этой женщине, но это вовсе не беда. Так случается, когда проблема уже давно проросла в душе человека, накрепко сковала его сердце, сроднилась с ним.

– Всегда буду рада видеть вас в моей лавке. – Сдерживая слишком яркие, неуместные сейчас эмоции, я спокойно улыбнулась.

Я могла бы дать посетительнице еще печенья с собой. Но это опасно, эффект может быть непредсказуем, ведь я не знала, что у нее случилось. Что заставило ее одеться в печальные черные одежды, вздыхать тяжело, словно грудь ее обвита стальными обручами, что так давит на нее, сгибая ее спину, прижимая голову к груди в безмолвном поклоне. Нет, пусть лучше она приходит ко мне. Так я смогу медленно разгадать ее, успокоить ее сердце, а после и помочь.

Женщина покинула мою лавку, бережно держа в руках пакет с пирожками. А дальше день закрутился в привычном ритме – посетители, улыбки, комплименты, детский смех у витрины с пирожными, короткие перерывы на чай и закатные лучи сквозь открытые окна, окрасившие стены в малиновые цвета. Я отпустила магию, села за столик для посетителей, наблюдая, как тряпки протирают витрину, метелка кружится по полу, а лейка поливает цветы. На душе было светло и спокойно, я всегда чувствовала себя так в конце дня. Мне нравилось дарить радость людям, видеть их улыбки, слышать веселье в их голосах. Южане щедры на комплименты и эмоции в отличие от вечно хмурых северян. Посидев еще несколько мгновений, я заглянула в кладовку, проверила запасы, записала, что нужно докупить, и со спокойной душой отправилась в спальню. Завтра воскресенье, у пекарни выходной, как раз схожу на рынок. Уже засыпая, на краю сознания увидела, как мелькнул рыжий хвост, бок окутало приятным теплом, и под мерное мурчание магического компаньона я заснула.