– Малышка здорова, потому что твоя мама была способна кормить ее грудью. А вот твою маму никто не кормил, поэтому ее здоровье серьезно пошатнулось, – отчеканил папа.

– Так это ее ребенок? – спросила я.

– Да, это ее ребенок. Она родила около семи недель назад.

На следующее утро папа за руку привел меня в какой-то кабинет в больнице, где нас ждал Маркос. Тот придвинул к себе один из мягких офисных стульев, стоявших вдоль стены. Из скрытой где-то колонки доносились звуки посредственного джаза, а стеллаж в правом углу кабинета был завален развлекательными журналами для посетителей. Я осталась стоять, скрестив на груди руки, как будто, отказываясь сесть, отвергала саму возможность услышать то, что мне тут собирались сообщить, – ясно ведь было, что в таком кабинете людям не сообщают хорошие новости. Папа, Мередит и я остановились, образуя странный полукруг.

Выражение лица Маркоса не менялось на протяжении последних двух дней: он ни разу не улыбнулся, и в глазах его не было ни намека на дружелюбие. Сегодня под пиджак он надел красную рубашку. Она оттеняла цвет его кожи.

– Почему бы нам не присесть? – прозвучало это как вопрос, хотя на самом деле было указанием.

Когда мы опустились на стулья друг рядом с другом, так что наши колени соприкасались, я сильнее сжала папину ладонь. Следователь не в первый раз предлагал нам сесть на такие стулья, но в этом кабинете мы раньше не были. Кто-то, проходя по коридору, закрыл за нами дверь, и в помещении сразу стало душно. Все поплыло перед глазами, и у меня закружилась голова.

– Я хотел бы обсудить с вами следующие шаги в отношении вашей матери, – не тратя времени даром, Маркос сразу приступил к главному.

Он всегда называл маму «ваша мать». Никогда не говорил «ваша жена», обращаясь к папе, и даже не упоминал ее имени. Это было странно. Как он называл ее, когда они с папой разговаривали без свидетелей?

– Главный врач местной больницы прилетела прошлой ночью, как и ожидалось, и была столь добра, что приехала прямо из аэропорта. После…

– Что вы смогли выяснить? – перебил его папа, не в силах вытерпеть длительное объяснение.

– Мне хотелось бы предоставить вам больше информации, но расследования такого рода требуют времени, и мы должны удостовериться, что делаем все возможное. Сейчас у нас нет права на ошибку. С учетом сказанного, главный врач приступила к опросу Кейт, и в другом случае мы могли бы продолжить следственные действия, однако Кейт не прошла тест на проверку психического статуса, что ставит нас в крайне сложное положение.

Маркос говорил быстро, чтобы папа снова его не перебил.

– Причиной того, что она провалила тест, отчасти оказались сами вопросы – нужно было назвать день недели и год, и Кейт не смогла ответить правильно. Но не потому, что она психически неполноценна, – просто она годами находилась в изоляции от общества и не имеет понятия, сколько на самом деле прошло времени.

– Что вы имеете в виду, когда говорите «в изоляции»? – переспросил папа.

Маркос пожал плечами.

– Мы не можем сказать точно. Возможно, ее контакты с внешним миром были существенно ограничены, а может быть, она физически была заперта в каком-то помещении.

– То есть вы уверены, что именно по этой причине она не знает, какой сейчас день? – подала голос Мередит.

Обернувшись к ней, я вопросительно вскинула брови. На что она намекала? Что мама потеряла рассудок?

– Абсолютно, – ответил Маркос. – Существуют и другие подтверждения этой версии. К примеру, как минимум в последние пять лет Кейт не получала никакой медицинской или стоматологической помощи. Один из ее задних зубов выдернули, вероятнее всего, с помощью плоскогубцев – из-за инфекции, которая, судя по всему, распространилась на ее десны. Она не посещала медицинское учреждение ни до, ни после родов, так что ее тело сильно истощено беременностью. Пуповина была перерезана ножом или ножницами. И так далее.

Сидевшая рядом со мной Мередит дернулась всем корпусом вперед, согнувшись пополам. У нее был слабый желудок. Из-за этой особенности мы все время ее дразнили.

– Наша главная задача на ближайшее время – вернуть Кейт ориентацию во времени и окружающей среде. Если она не получит представления о настоящем времени, хотя бы приблизительного, будет практически невозможно отследить хронологию событий. К счастью, через несколько часов к нам прибудет команда экспертов, у которых имеется опыт разрешения подобных деликатных ситуаций, – заключил Маркос.

Папина ладонь обмякла, и напряжение в его теле немного спало. Когда мама исчезла, он без конца жаловался на некомпетентность нашей полиции. Папа говорил, что у них недостаточно оснащения, чтобы расследовать преступления такого масштаба, и что к расследованию нужно было привлекать ФБР задолго до того, как это было сделано на самом деле. Когда же спецы из ФБР, наконец, подключились, уже слишком поздно было искать по горячим следам. Мы всегда задавались вопросом – как все могло бы обернуться, если бы ФБР взялось за это дело раньше. Что ж, по крайней мере, на этот раз с нами с самого начала собирались работать лучшие специалисты.

– Пока не истекли семьдесят два часа с начала расследования, наша главная задача – собрать как можно больше свидетельских показаний и улик – от вашей матери и из других источников. Наши дознаватели обнаружили следы недавно покинутого автокемпинга, поэтому территория поиска была расширена – теперь мы прочесываем леса и овраги в радиусе десяти миль от этого кемпинга и заправочной станции. Дежурного с заправки уже допросили, но его ждет повторный допрос, когда прибудет команда экспертов. Несколько дальнобойщиков, ехавших в ту ночь по шоссе, также были идентифицированы в качестве потенциальных свидетелей, их допрашивают в данный момент, – добавил Маркос. – Утром нам с вами предстоит сделать заявление для прессы.

У меня не было совершенно никаких мыслей по поводу того, что мы собирались сообщить прессе о расследовании дела. Я вообще никак не могла взять в толк, почему мы должны ежедневно перед ними отчитываться.

– Как она себя чувствует? – подала я голос. Расследование было важно, но я хотела знать, что с моей мамой.

Маркос обменялся взглядом с папой. Папа заерзал на стуле.

– Она напугана до смерти, – сообщил Маркос, занимая место напротив меня. Его крупная фигура неуклюже умостилась под украшавшей стену репродукцией картины Дэвида Хокни. Он наклонился вперед, своими коленями почти коснувшись моих. – Знаю, что это сложно понять… Когда с человеком долгое время плохо обращаются, его мозг изобретает странные формы самосохранения. Плохие люди вызывают у жертвы тихий ужас, и этот тихий ужас остается с ней долгое время, даже после того, как пришло спасение.

Совсем как вчера, я подавила готовое вырваться рыдание.

– Насколько сильно она пострадала?

Папа накрыл мою руку ладонью.

– Детали не имеют значения.

Я сбросила папину ладонь.

– Нет, имеют. Из всех присутствующих тебе это должно быть ясно лучше всего. Детали решают все.

Глубоко вздохнув, папа кивнул Маркосу, сигнализируя тому, что можно продолжать.

– Похоже, что ваша мать подвергалась систематическим истязаниям в течение длительного времени.

Говоря это, Маркос не мигая смотрел мне прямо в глаза.

– Что это значит? – спросила я.

– Ее били проводами, и все ее тело покрыто ожогами и другими рубцами. Вероятно…

Его перебила Мередит:

– Прошу вас, остановитесь. Этого достаточно, – попросила она.

Для нее это все могло показаться чрезмерным, но чувства Мередит не могли идти ни в какое сравнение с тем, что испытывали мы с папой. Однажды ему пришлось съездить на опознание трупа, чтобы выяснить, не мама ли это. Я тоже наклонилась вперед и постаралась сделать лицо подобрее, потому что не хотела ранить чувства Мередит.

– Прости, Мередит, но если ты не в состоянии слушать дальше, тебе придется выйти, потому что я хочу знать обо всем, что произошло с моей мамой.

Кейт

Тогда

У меня поджилки тряслись от страха. Не потому, что раньше я не брала больших интервью, просто это должно было стать моей первой очной работой после рождения ребенка – шагом назад в ту жизнь, которую я оставила, став матерью Эбби. Я разгладила подол юбки, радуясь, что посадка у нее достаточно высока, чтобы скрыть складку на животе, попытки избавиться от которой я давно забросила. Может, необходимость втискивать свое тело во что-то, отличное от леггинсов для йоги, стала бы для меня достаточной мотивацией, чтобы сбросить эти дурацкие десять фунтов^[4] веса. Когда твоему ребенку пять, лишний вес ведь уже не спишешь на беременность.

Что, если я утратила способность ориентироваться в профессиональной среде? Однако, несмотря ни на что, моя внутренняя уверенность росла с каждым шагом, который мои новые туфли на шпильке отстукивали по тротуару. Ерунда, ничего сложного. Мне ведь случалось брать интервью даже в тюрьме.

«Ты справишься», – повторяла я про себя, шагая вперед.

Передо мной замаячил комплекс зданий «Интернационала». Их штаб-квартира находилась сразу за границей города, где главная улица превращалась в старое шоссе, с обеих сторон обрамленное разномастными бетонными зданиями. «Интернационал» недавно отреставрировал заброшенное офисное здание. От встреч в парках и собраний в церковных подвалах за каких-то два месяца они поднялись до готового объекта.

У входа висела табличка «Добро пожаловать домой», и едва я успела поднести руку к звонку, как дверь передо мной распахнула женщина. Она была молода – свежа и чиста, как кусок мыла, и от улыбки на ее левой щеке появлялась ямочка. Я тут же представила себе пространство в стилистике нью-эйдж, где со стен, украшенных изображениями женщин в позе лотоса, чьи чакры обозначены разными цветами, свисают цветные тканые полотнища. Однако стены в фойе оказались лишены всякого цвета. Они были выкрашены в неброский бежевый тон, совершенно нейтральный.

– Добро пожаловать, я Бека, – запыхавшись, выпалила женщина, словно ей пришлось бежать к двери. Ее одежда гармонировала с окружающими стенами – юбка ниже колен и простая футболка, и то и другое – в оттенках бежевого. – Здесь нет нужды стучаться в двери. Наши двери всегда открыты и не запираются.

– Благодарю, – ответила я, делая шаг внутрь. – Я Кейт.

Бека кивнула.

– Я знаю. Мы ждали тебя.

– Спасибо, что нашли время провести для меня экскурсию.

– Нет проблем, – улыбнулась Бека. – Мне это в радость.

Двойные двери, которыми оканчивалось фойе, вели в просторный, широкий зал. Все внутри выглядело минималистично и сияло стерильной чистотой и порядком. Ни малейших признаков курящегося ладана и горящих свечей, которые я ожидала увидеть. Вместо этого в воздухе витал сосновый аромат чистящего средства «Пайнсол». В задней части помещения штабелями были уложены дюжины алюминиевых стульев, а спереди разместился деревянный подиум. Из зала три двери вели в другие части здания. Повсюду были расставлены раскладные столики, рядом с некоторыми стояли белые пластиковые стулья. Во всем помещении не было ни одной детали, намекающей на тепло или комфорт. Никакой персонализации. Тем не менее что-то в этом месте казалось притягательным.

– Что за этими дверьми? – поинтересовалась я.

Бека жестом указала на первую дверь слева.

– Эта дверь ведет в кафетерий. Всех, кто приходит к нам, мы кормим трижды в день. – Указав на следующую дверь, Бека сказала: – А здесь расположены все наши детокс-палаты.

– Можно заглянуть? – попросила я разрешения.

– Разумеется, – согласилась Бека.

Я была шокирована тем, как легко она согласилась, но постаралась скрыть удивление. Большую часть прошлой ночи я провела, репетируя свои реакции на потенциально враждебное отношение, с которым я на сто процентов ожидала столкнуться, начав копать поглубже. Но это было просто чудесно. Я мысленно улыбнулась. Лео должен был остаться доволен.