Поев, завернулась в одеяло и завалилась на лавку, стоящую у стены. Ужас от пережитого никак не отпускал, между лопаток саднило, ныло плечо, которым меня приложили об стену. Колотило от страха. Не потому, что я, скорее всего, убила этого громилу, а потому, что меня могут найти и отправить за это на каторгу. И тогда мать останется одна. Вот что страшно! Кто о ней позаботится?

Семья от неё отказалась, когда она в подоле принесла меня. В сытые годы с ней вроде бы начала здороваться сестра, но как только наше положение ухудшилось, сразу же оборвала все связи и сказала на пороге не появляться. Кузенам и кузинам запретила с нами знаться. Вот такая у меня тётка, умеет выгоду считать.

Больше пойти не к кому. Деда с бабкой в живых нет. Кроме тётки – ещё трое дядьёв, но они не помогут. Один моряком пошёл, его ещё поди найди. Второй просто сгинул, а третий пожаднее тётки будет: из отчего дома выгнал ту сразу же, как дед с бабкой померли. То есть умерли. Ещё большой вопрос – сами или он помог. Так что к дядьке соваться бесполезно, матушка как-то пыталась, так он даже калитку не открыл, через закрытую послал. А больше пойти не к кому.

До утра я так и не спала, ворочалась с боку на бок на жёсткой узкой лавке. Хоть мы и постелили на неё стёганое одеяло, а всё равно неудобно. Да и спина болела нещадно…

А утром в дверь напористо постучали, и я покрылась липкой испариной, поняв, что за мной пришли.

Глава 4. Зоя

Двадцать пятое цветеня, в день окончания турнира в Альтарьере

Вскочила и замерла в ловушке комнаты. Окно – жалкая щель, в которую не пролезть, дверь одна, никуда не деться.

Допрыгалась зайка Зойка.

– Зо́йчик, открой! Я это… – пробасили за дверью.

Сердце заухало в груди, как взбесившийся филин, когда я узнала голос. Не может быть! И чего ему надо?

Перед глазами каруселью пролетели воспоминания. Первое свидание, когда Трайдар сводил меня на поляну с подснежниками и подарил алую ленту. Первая летняя ярмарка, куда уговорил пойти, невзирая на страх перед ищейками отца. Первый поцелуй в начале лета. Первый танец, когда казалось, что вместе с нами кружатся в вихре мелодии сами звёзды. Первая ночь в лесу, наполненная пряными запахами осени и любовью. Первое предательство, когда на исходе зимы я узнала, что он женится. Первая боль, от которой несколько месяцев не знала, куда деться.

Зойчиком меня называл только он, и я теперь ненавидела это прозвище так же горячо, как ненавидела то, что Трайдар со мной сделал.

Но я не из тех, кто боится глядеть боли в лицо, поэтому распахнула дверь и посмотрела на незваного гостя. Такого же статного и златокудрого, как раньше, разве что немного раздобревшего. Ну так не удивительно. Жена-то кормит, старается.

– Далеко вы забрались… – окинул он взглядом до позорного нищую комнату за моей спиной. – Это, кстати, тебе.

Он протянул мне резной ларец, но я не шелохнулась. Просто смотрела в голубые глаза, бывшие для меня когда-то целым небом, и молчала.

– Зойчик, ты… может, выйдешь? Есть разговор… Только обещай никому не рассказывать.

– Обещаю, – легко согласилась я.

Трайдару я могла пообещать что угодно.

Я вышла и прикрыла за собой дверь. Любопытно было выслушать, хотя я примерно догадывалась, зачем он пожаловал. Говорят, жена его на сносях и плохо переносит беременность. Лежит, мается, на боли жалуется.

– Слушай, тут дело такое … Я знаю, что когда деда Абогара кабальд зашиб, нелегко вам пришлось. И знаю, что стоило подойти к тебе… помочь как-то… Но вот веришь, так стыдно мне было, что даже поглядеть на тебя не мог. Я ж это всё не со зла. Отец пригрозил меня из дома выгнать, когда я о свадьбе с тобой заговорил. А куда мужик без дома? Нищету плодить-то?.. Зойчик, я понимаю, что ты на меня злишься. Но ведь люблю я тебя. До сих пор забыть не могу. А по-другому я не мог поступить. Ты уж прости…

Эти слова разбередили старую рану. Именно их он мне сказал, когда я пришла спросить, врала ли молва, что он с Инкой помолвлен. Оказалось, что молва не врала. Трайдар врал, а молва – нет.

«По-другому я не мог поступить. Ты уж прости…»

Я словно заново это пережила. Казалось бы, столько месяцев прошло, а до сих пор – как ножом под сердце.

Трайдар виновато посмотрел на меня, а потом снова заговорил:

– Мы ж не чужие. Тебе деньги нужны, я понимаю. Я б тебе помогал. Ну… ежемесячно.

– В обмен на что? – сипло спросила я, разглядывая его новую расшитую рубаху.

Небось, жена вышивала, глаза ломала, а он в этой рубахе ко мне пришёл.

Мразь.

– Ну как же… На ласку. Тоскливо мне без тебя. Душа болит. Родная ты мне, – он коснулся рукой моего лица, и я даже не дёрнулась. И даже не залепила ему пощёчину в ответ.

Рано. Слишком рано.

– Деньги мне нужны, это так, – согласилась я, изо всех сил сдерживая злую усмешку. – А что душа болит – понимаю. У меня тоже болит. Нужно с этим что-то сделать, да?

Он воодушевился. Видимо, не ожидал такого ответа. Улыбнулся залихватски, приосанился, упёрся рукой в стену возле моей головы и ласково проговорил:

– Ты бы знала, как я скучал.

– Ты бы знал, как я ждала, что ты придёшь, – также ласково проговорила в ответ.

Трайдар с облегчением выдохнул. Скандала ждал? Не в том я положении, чтоб скандалить по пустякам.

– Подарок-то возьми. Там эти, гребни. И пояс вышитый.

Я взяла. А чего б не взять-то, если дают?

– Матушка болеет тяжело. Деньги на лекарство очень нужны. И на зелье… противозачаточное… – проворковала я, испытующе глядя на предателя.

Даже намёк на беременность его всегда пугал, так что на зелье бывший обычно не скупился. Он и теперь обрадованно кивнул, достал из кармана кошель, хотел вынуть пару монет, но я опередила. Ласково сжала кошель в кулаке, забрала себе целиком и с нежностью сказала:

– Спасибо, Трайдар. Я сбегаю к целителю сейчас, еды куплю, матушку накормлю, потом на работу в Приказ схожу. А ты жди сегодня на нашем месте. Я к вечерней зорьке приду. Обязательно приду.

И улыбнулась, сверкая глазами.

– А сейчас?.. – слегка нахмурился он.

– А сейчас я с матушкой. Уход ей нужен. А вечером приду. Ты только жди. Ну всё, не стой тут, а то ещё увидит кто, донесёт твоей жене.

Кто мог его увидеть в этом закутке под крышей самого захудалого доходного дома? Кому было до него дело на задворках самого злачного квартала Альдарота? Но он опасливо оглянулся и кивнул. Правильно, Инке такое совсем не понравилось бы. А что не нравится Инке, то не нравится и семи её братьям. И как Трайдар вообще осмелился прийти?

Непуганая мразь.

Он кивнул и быстро ушёл, а я заперлась изнутри и залезла в кошель. Негусто. Но лучше, чем ничего. Зато теперь у меня наскреблось целых шесть золотых, а этого уже хватит не просто на зелье, а на приём у целителя-мага. Да, у слабенького, но тем не менее. А значит, мама будет здорова!

Я улыбнулась своим мыслям и принялась за дело. С тоской посмотрела на похудевшее матушкино лицо с запавшими, слезящимися от горячки глазами. Пробудила её от лихорадочного сна, обтёрла, одела в платье и потащила к целителю. На дом-то куда дороже вызвать, а мама хоть вяло, но ноги переставляла. Ослабела совсем. Я с трудом волокла её на себе, но монеты звенели в кармане, а значит, всё будет хорошо.

До лечебницы мы добирались целую вечность. Уж и солнце припекать начало, и улицы заполнились людьми.

Сели в приёмной и принялись ждать. Целитель вызвал нас ближе к полудню, когда обессиленная матушка дремала у меня на плече. Жар от неё шёл, как от печки, но помощь уже близко. Я втащила её в комнату, где среди сотен баночек и пузырьков расположился за добротным столом плешивый кряжистый целитель.

Он осмотрел матушку, поводил над ней руками и сказал:

– Хм. Тут у нас тяжёлый случай воспаления лёгких на фоне чахотки. Понадобится три сеанса лечения, каждый по пять золотых.

Я застыла. Его слова ударили, как лопасть мельницы по голове зеваки.

– Но ведь… пять золотых приём… – нервно сглотнула я. – У меня только пять золотых.

– Барышня, за один присест такое не вылечить. Я с тебя даже денег брать не буду за осмотр, иди, ежели не веришь, к другому целителю. Только поторопись. Жить ей осталось хорошо ежели сутки.

– Какие сутки? – задрожала я. – Она же сюда сама, своими ногами дошла!

– А завтра уже никуда не дойдёт. И в сознание не придёт, спать будет. Нет, ты сюда спорить со мной пришла или чего? Я тебе всё сказал – три сеанса по пять золотых. Не желаешь – уходи. У меня очередь.

– Погодите, – запаниковала я. – А за пять золотых нельзя вылечить? Ну, или как-то… ну… подтолкнуть к выздоровлению?

– Нельзя, – отрезал целитель, недовольно поджав мясистые губы. – Надо три сеанса с разницей в три дня. Ежели сегодня будет первый день лечения, то приводи на четвёртый и на седьмой. А иначе толку не будет. И учти, ежели второй раз ты её не приведёшь, то дней через пять-шесть она скончается.

– А я могу… отработать? За первый сеанс заплатить, а за второй и третий – отработать? – с дикой надеждой спросила я.

– У меня вас таких отработничков – целый полк, да был бы толк. Ежели ты такая работница умелая – дак иди и наймись к тому, кто тебе деньгами заплатит. Мне десяток поломоек ни к чему, – резко ответил целитель.

Я понимала, что он прав, но обидно было до тонтеровых мостиков. Целитель внезапно шагнул ко мне, сгрёб в охапку ворот рубахи и принюхался.

– Вы чего? – дёрнулась я, отодвигаясь.

– От вас обеих плесенью разит, – недовольно буркнул он. – Чахотки у тебя пока нет, но скоро будет, ежели место жительства не смените. Плесень организм изнутри разъедает, нельзя жить с ней рядом. Никаких лекарств не хватит, ежели каждый день ею дышать, – его голос немного смягчился, и он посмотрел на меня почти по-доброму: – Сделаем так. Ты мать оставляй, плати пять золотых. Обычно я за госпитализацию беру два золотых в день, но в вашем случае, так и быть, возьму полтора. Питание, лечение – всё будет обеспечено. На три дня. Через три дня приходи и вноси ещё четыре золотых. Посмотрим, может этого и хватит. Ежели организм крепкий, то, может, она и оправится раньше.

– Тогда вот… шесть золотых… За четыре дня, – благодарно прошептала я. – Спасибо, господин Куранде́р.

– Хорошо. Через четыре дня приходи. Но имей в виду: ежели вернёшься туда, где вы сейчас живёте, то всё по новой начнётся. Ищи другое место. Ежели твоя мать каким-то чудом встанет на ноги за четыре дня, то заберёшь её. Но состояние у неё плохое. Воспаление уже перекинулось на другие органы. Сколько дней у неё жар?

– Десятый пошёл.

– Плохо. Очень плохо. Раньше надо было приходить! Неизвестно, как она на лечение отреагирует, а я – не всесильный. С того света не возвращаю. Ну всё, иди и работать мне не мешай.

Я оставила матушку у целителя и вышла на улицу. До Приказа почти бежала, не хватало ещё, чтоб оттуда уволили за опоздание. Но моего отсутствия никто не заметил. А я мыла полы и усиленно думала. Пыталась придумать, как с неба молока надоить.

Что же делать? Откуда взять столько денег? Не просто на лечение, а на новое жильё, чтоб оно было сухое и желательно зимою тёплое?

В голову ничего толкового не лезло, хотя одна задумка всё ж таки появилась. Если повезёт…

Закончив работу, я вернулась к себе, наскоро помылась, поела, надела чистую одежду и наконец отправилась на свидание с Трайдаром. Только по пути зашла на пять минуточек переговорить с одним старым знакомцем. Он, конечно, удивился, увидев мой цвет волос и стрижку, но спрашивать ничего не стал.

К «нашему» с Трайдаром месту я подходила, тяжело дыша от волнения. Удастся ли мне его убедить? Посмотрим.

Бывший возлюбленный вольготно разлёгся на стёганом одеяле. Крошечную полянку в густых зарослях караганы невозможно найти случайно. Кажется, будто перед тобой сплошная стена кустарника, но если продраться внутрь, то там кроется уютное местечко, надёжно спрятанное от посторонних глаз. Весной, когда карагану обметало буйным жёлтым цветом, здесь было особенно романтично. И пахло сладко, будто в медовой лавке. Громко жужжали насекомые, но им до нас не было никакого дела.