– Вы слишком оптимистично настроены, Алексей Николаевич, – усмехнулся Алексеев. – Ситуация совсем иная, чем вам представляется. Японцы ведь могут выставить до двадцати пяти дивизий, если развернут резервные бригады, как и мы. И вам это хорошо известно. Пока силы неприятеля составляют чуть больше четверти – три дивизии в Первой армии Куроки на реке Ялу и четыре дивизии во Второй армии Оку у Дагушаня, что сейчас штурмуют, пока безуспешно, Далинский перевал. Против нас всего семь дивизий, а мы против них можем выставить одиннадцать, причем не оголяя Владивосток. Этих сил вполне достаточно, чтобы сбросить японцев в море одной частью, а второй выдавить обратно в Корею. И тем достичь победы…

– Какой победы? Они залижут раны и двинут еще восемнадцать дивизий, а мы уже понесем невосполнимые потери.

– Мы их будем бить по частям, а не позволять им бить нас по частям, если станем «накапливать» силы.

Ехидство прорвалось, Алексеев не успел его сдержать, а Куропаткин побагровел. Теперь терять было нечего, и Евгений Иванович решил выговориться.

– Все необходимое японцы получат морем: патроны, снаряды, пулеметы, винтовки, пушки, боевые корабли. За их спиной Англия и Америка, которые вложили в их страну огромные деньги и поставили многое на их победу в этой войне. А три прибывающих корпуса при таком раскладе ничего не значат – будет восемнадцать наших дивизий против двадцати пяти японских. И это при нехватке патронов и снарядов – расход боеприпасов чудовищный, это бой под Бицзыво показал. Не солдатскую кровь лить понапрасну, а избивать врага ружейным, пулеметным и орудийным огнем!

У Алексеева перехватило горло, но он справился со спазмом и стал чуть ли не умоляющим тоном говорить:

– Сейчас Первый и Третий Сибирские корпуса начали наступление на Дагушань. Мы должны сбросить японцев в море. Если этого сейчас не сделать, то японцы перебросят подкрепления и дойдут до железной дороги. Им кровь из носа нужно немедленно брать Инкоу. Это единственный, а потому важный порт, который позволит им выиграть войну с нами. Тогда они смогут беспрепятственно доставлять судами грузы, а не таскать их на спинах носильщиков через всю Корею по тропам.

– А флот будет на это спокойно смотреть?

Куропаткин посмотрел с таким ехидством в глазах, что Алексеева пробрало, и он вскипел:

– Флот воюет и будет воевать, но он погибнет в условиях полной блокады. Пока вы соберетесь с силами, японцы возьмут Порт-Артур – мы только начали завозить снаряды и продовольствие, запасов на четыре месяца. Никак нельзя дать японцам возможность укрепиться на Ляодуне, это будет гибелью для флота: железная дорога как питательная пуповина, по ней идет уголь из Янтайских копей, а без него корабли просто не смогут выйти в море и сорвать вражеские переброски! А я останусь в Порт-Артуре, потому что именно со мной связывают надежды на победу в морских сражениях. И я это уже доказал, причем не раз!

Алексеев «чисто случайно» тронул большой белый крест Георгия II класса, и, видимо, этот жест в сочетании с пламенным спичем произвел на Куропаткина впечатление. А может, и завуалированная угроза – император Николай Александрович был вторым самодержцем после Петра Великого, что искренне если не любил, то относился с благоволением к русскому флоту, строительство которого шло с размахом.

– Продвижение на Дагушань – задумка генерала Фока…

– Наступление разработал мой полевой штаб – генералы Жилинский и Флуг, а Фок выполняет мой приказ как главнокомандующего, ведь Третий корпус, что обороняет Квантун, в моем распоряжении, как и дивизия во Владивостоке. Вся ответственность на мне – и я отвечу, если наступление провалится. Но мне нужно три дивизии, не меньше, ибо японцы готовятся начать десант. Как только определится его место, я брошу в бой этот резерв. Я ведь моряк. Какой прок держать броненосец в порту как резерв, если он нужен в бою, который ведет эскадра!

Укол достиг цели – генерал опять побагровел. Но задумался, и Алексеев хорошо понимал его мысли. Ситуация беспроигрышная, если пошлет дивизии. Выиграет Фок сражение, и Куропаткин объявит, что без его помощи не было бы победы. Проиграет – вся вина падет на наместника, который будет признан дилетантом в сухопутной войне, а командующий Маньчжурской армии станет полностью автономным в своих решениях.

А вот если помощь не будет оказана и японцы перережут железную дорогу в случае удачной высадки нового десанта, то крайним сделают именно Куропаткина, так как Алексеев с его морскими победами сейчас в фаворе.

Алексей Николаевич быстро просчитал возможные расклады и произнес:

– Хорошо, Евгений Иванович, я отправлю вам Четвертый Сибирский корпус генерала Зарубаева, эшелоны с войсками прибыли полностью. А еще выделю Первую Сибирскую пехотную дивизию…

Глава 5

– Вот и хорошо, что вы можете меня видеть, Митрофан Александрович. – Фок крепко пожал руку лежащего генерала Надеина – старика крепко контузило разорвавшимся снарядом. Но дело свое его дивизия выполнила – бригада японской инфантерии, к тому же изрядно поредевшая после неудачной высадки у Бицзыво, была полностью смята стремительной атакой пехоты.

Наступление русских предварял мощный удар артиллерии по двум деревенькам и небольшой китайской крепости, где попытался укрепиться японский пехотный полк. «Бог войны» показал себя в полной красе – противник был вначале ошарашен мощью огня, содрогнулся и позже даже впал в панику. Еще бы – наверное, впервые в этой войне русскими сюда было стянуто более сотни пушек калибра 76 мм и крупнее, вплоть до шестидюймовых полевых мортир. От попадания чугунных бомб весом в полтора пуда каждая, снаряженных даже не пироксилином, а черным порохом, глинобитные домики разносило в куски, только пыль в разные стороны шла…

– Жаль старика, но война есть война, а у японцев тоже имеются пушки. Вернее, здесь имелись, но полностью нами выбиты, как видно. Крепко им тут досталось. – Фок прищурил глаза, как сытый кот, обозревая картину побоища. Война ведь не только кровавый ужас – гибель врага порой вызывает такой прилив адреналина и всплеск позитивных эмоций, что даже самые страшные картины кажутся великолепными. Совсем как любил приговаривать один французский король по поводу казненных, тушки которых раскачивались на виселицах долгими месяцами на страх противникам: «Ничто не пахнет так приятно, как труп врага либо изменника».

На захваченных русскими японских позициях сейчас копошились солдаты и китайцы – такое важное дело, как сбор трофеев, всегда нужно выполнять централизованно, под строгим контролем. Так оно и понятно, ведь если не уследить, то все «арисаки» будут растащены, а если винтовки оставят, то кинжальные штыки к ним «приватизируют» самым беззастенчивым образом, слишком уж ценны ножи.

С этим явлением Фок начал бороться еще при Бицзыво, причем очень простыми и эффективными мерами – угрозой разжалования унтеров и фельдфебелей, если в роте будет найден хоть один японский штык. А также весьма суровым наказанием для офицеров – отказом в представлении к чинам и орденам. И этого оказалось вполне достаточно, штыков сдавали даже больше, чем винтовок, так как у японцев ими были вооружены все нижние чины. Про боеприпасы и орудия говорить не приходится – все подсчитывалось тщательно, неисправное отделялось, полки за сданные трофеи получали некоторую толику денежного вознаграждения от казны. Да и награды соответствующие: чем больше сдадут, тем лучше.

Видны были снующие по позициям фотографы – снимки будут изданы всеми ведущими газетами, и репортеры старались выбрать самые выигрышные ракурсы, благо трупы японских солдат лежали вповалку. Но встречались и группы сибирских стрелков, что стояли рядом с погибшими товарищами – тела лежали вразброску, со скатками шинелей, с ранцами на спинах и котелками. Прежде здоровые молодые мужики сейчас были убиты, и горестно взвоют их родные и близкие, получив извещения.

Потери неизбежны, и будут они большими или не очень, зависело в определенной мере и от него самого. Японцы ведь пока сражаются до конца, боевой дух высок, и ожесточение таково, что сибирские стрелки пленных не брали, потому что те не сдавались. А потому просто перекололи всех сопротивлявшихся штыками.

– Николай Александрович, принимайте дивизию. – Фок повернулся к командиру 5-го ВС стрелкового полка полковнику Третьякову. – «Варяга» мне нужно, будем считать генерала Надеина временно выбывшим из строя. А вы теперь при нем начальником Первой бригады, благо должность вакантна. Дело вы знаете прекрасно, так что моя дивизия в надежных руках. Следующий чин получите быстро – нужно только подождать возвращения наместника из Ляояна. Да и генерал Куропаткин не станет возражать против вашего производства в генерал-майоры. Это вам будет наградой за победу при Бычих… Название-то какое, созвучное с Бицзыво.

Фок усмехнулся, посмотрев на побагровевшего Третьякова – какой же полковник не мечтает стать генералом, он и сам таким был. Если нет здорового честолюбия, то в армии делать нечего, такие офицеры быстро превращаются либо в законченных циников, либо в беспринципных карьеристов. Последние особенно опасны, ибо страшнее любого врага.

– Дивизию берегите – в ней мои солдаты, они для меня как родные дети и внуки. Больших потерь не допускайте, нельзя проливать лишнюю кровь. Запомните это, когда генералом станете! Как говаривал великий Суворов, воюют не числом, а умением! И пушками с пулеметами, ибо скоро именно они станут диктовать ход полевых сражений!

– Я это уже понял, ваше превосходительство. Не думал, что в бою пулеметы окажутся настолько полезными…

– Это их еще мало, а вот когда в каждом батальоне будет по десять стволов, а потом и полсотни, вот тогда войска в землю закапываться начнут. И совсем иная война пойдет, не так, как в восемьсот двенадцатом году: поля сражений опустеют, ибо все прятаться начнут. А кавалерийские атаки практически исчезнут как таковые – с сабельками на пулеметы в атаку не пойдешь. Но не конница, на марше драгуны и конные егеря намного любую пехоту опередят, а в бою уже будут спешиваться, чтобы коней не потерять.

– Страшные вещи вы говорите, ваше превосходительство!

– А вы сами над этим подумайте, Николай Александрович, какие баталии нас всех впереди ожидают. Просто поразмышляйте, и к этой новой войне уже сейчас нужно офицеров и солдат готовить, заранее. Не стесняйтесь свои мысли на бумагу вносить, а то в академиях всегда к прошлой войне готовят, не думают над тем, какая она в будущем будет. Вы ведь когда учились, то больше над опытом Крымской войны размышляли, как инженер, и над осадой Плевны, где наши генералы массу ошибок допустили. Которые вроде как и рассматривать нельзя, ибо участники тех событий живы, а напоминать им о том и оттаптывать мозоли чревато последствиями. Ведь так? И давайте обойдемся без чинов, разговор у нас приватный.

– Вы правы, Александр Викторович, многие вопросы лучше не затрагивать, особенно Плевну. Вроде четверть века прошло, но слишком свежи впечатления от той многомесячной осады!

– Потому нам и надо вести подготовку к будущей войне, причем уже не против японцев, а их учителей. А навыки нарабатывать именно здесь, среди маньчжурских сопок. И опыт наш смело распространять, ибо он кровью уже оплачен. И учтите, пока идет война, к нам поневоле столичные генералы прислушиваться будут, но как она закончится, то все наши предложения станут гласом вопиющего в пустыне!

– Вы совершенно правы, Александр Викторович. – Третьяков нахмурился. Видимо, он припомнил подобные случаи.

Фок снова окинул взглядом поле недавнего боя и заговорил, может быть, чуть резче, чем следовало.

– Не пытайтесь штурмовать те позиции, где японцы укрепились и окопались. Блокируйте резервным полком и саперами, подтягивайте тяжелую артиллерию и долбите из всех стволов гранатами и бомбами. Шрапнель бесполезна против укрывшейся в траншеях пехоты, а любая атака на неподавленную оборону, особенно на пулеметы, чревата только потерями, а не победой.

Фок тяжело вздохнул, но дальше заговорил не столь напористо: