На всем протяжении своей истории вплоть до конца XIX века Корея была преимущественно сельскохозяйственной страной, стремившейся жить в изоляции^[9] от остального мира, и это ей хорошо удавалось. С 1392 года в стране правила династия Ли, но в XVI веке она пережила два крупных вторжения со стороны Японии. Когда японцы ушли, Корея вернулась к суровому традиционному укладу – она мерзла до костей зимой и жарилась на солнцепеке летом, правящие кланы из поколения в поколение враждовали друг с другом. По конфуцианскому канону, согласно которому внешняя политика считалась продолжением внутрисемейных отношений, Корея исторически хранила верность Китаю, своему «старшему брату». До 1876 года свою ближайшую соседку Японию она считала дружественной ровней. Но в начале января того года на волне экспансионистской политики, которая будет двигать Японией следующие семьдесят лет, Токио отправил в Корею военный отряд, чтобы «заключить договор о дружбе и торговом сотрудничестве». И после короткой и безуспешной попытки сопротивления 26 февраля корейцы этот договор подписали. Он обязывал Корею открыть свои порты для Японии, а ее граждан наделял экстерриториальными правами^[10].

Уязвленные корейцы стали советоваться с другими соседями, как сбросить с себя это унизительное иго. Китайцы посоветовали договориться с какой-нибудь из западных держав, «которая послужит противоядием», лучше с Америкой, поскольку та вроде бы не имела никаких территориальных притязаний к материковой Азии. Двадцать второго мая 1882 года Корея подписала с Соединенными Штатами договор о «дружбе и торговле». Как выразился один американский историк, ведущий специалист по тому периоду, в результате «Корея оказалась в океане интриг, над которыми была не властна». Разъяренные японцы теперь все больше вмешивались во внутрикорейскую междоусобную борьбу. Интерес проявляла и Британия, желающая сохранить статус Китая как «старшего брата» Кореи, чтобы противостоять влиянию России на Дальнем Востоке. К 1893 году Корея последовательно подписала серию договоров о торговле со всеми крупными европейскими государствами. Японцы четко определили свою цель: министр иностранных дел Японии открыто заявил, что Корею «нужно нанести на японскую карту». Понимания у Токио не было только в одном: как этого добиться без противоборства с какой-нибудь из великих держав.

Проблему решил Китай. Все более грубое вмешательство Пекина в корейские дела, его притязания на определенную власть над Сеулом вызвали волну антикитайских настроений и всплеск расположения к японцам, которые теперь могли рассчитывать на поддержку хотя бы части корейского народа. В 1894 году Япония решила ковать железо, пока горячо, и высадила в Корее свои войска. Сеульское правительство в смятении и панике попросило Пекин помочь подавить вспыхнувшее восстание^[11] военной силой. Японцы в ответ двинули морскую пехоту прямо на столицу. Корейские власти, окончательно и безнадежно загнанные в угол, стали умолять обоих соседей уйти. Но японцы почуяли запах победы. Они прислали дополнительный контингент.

Последние годы номинальной независимости Кореи приобрели черты опереточного абсурда. Власти, неискушенные ни в дипломатии, ни в современной силовой политике, дергались и барахтались в сетях, которые опутывали их все туже и туже. Китай признал свою неспособность дать японцам военный отпор в Корее. Токио держал местные власти за горло, все крепче сжимая хватку, пока в 1896 году король не сделал попытку вырваться, укрывшись в российской миссии в Сеуле. Там, в убежище, король издал указы о казни всех своих прояпонски настроенных министров. Японцы временно отступили.

Следующие семь лет Петербург и Токио боролись за власть и концессии в Сеуле. Исход этой борьбы решила сокрушительная победа японцев в Цусимском сражении – в нескольких милях от Пусана. В феврале 1904 года Япония ввела в Корею большую армию. В ноябре следующего года страна стала японским протекторатом. Британия, демонстрируя характерный для того периода колониальный цинизм, благословила захват Японией Кореи в обмен на поддержку своего владычества в Индии. Уайтхолл признал право Японии «принимать такие меры по управлению, контролю и защите Кореи [название страны тогда по-английски писалось через С – Corea], какие сочтет надлежащими и необходимыми», чтобы обеспечить свои «первостепенные политические, военные и экономические интересы».

Так независимость Кореи стала фикцией. В последующие годы в страну неиссякаемым потоком текли японские чиновники и иммигранты. В Корее вводилась японская система образования, прокладывались автомобильные и железные дороги и канализация. Но корейцы – ярые националисты – ни малейшей благодарности не испытывали. Неуклонно росло вооруженное сопротивление, за которым стоял необычный союз ученых-конфуцианцев, бандитских кланов, христиан и крестьян, страдавших от колониальных властей. В 1908 году антияпонская партизанская армия достигла пика своей численности – 70 000 человек. Но сразу после этого ее разбили безжалостно подавлявшие повстанческое движение японцы. Корея превратилась в вооруженный лагерь, где сплошь и рядом проводились массовые казни и повальные аресты и пресекалось любое несогласие. Двадцать второго августа 1910 года корейский император подписал отказ от всех своих прав на суверенную власть. Япония ввела собственные титулы для знати и учредила свое военное правительство. В течение следующих тридцати пяти лет, несмотря на упорное вооруженное сопротивление скрывавшихся в горах националистических отрядов, многие из которых были коммунистами, японцы удерживали свою деспотическую ненавистную корейцам власть над страной, которая в 30-х годах XX века стала важным плацдармом для экспансии на север, в Маньчжурию.

Однако, несмотря на то что Китай теперь погряз в междоусобной войне воевод-тупанов, а Россия была занята строительством новой жизни после революции, еще до Второй мировой стало ясно, что в силу своего географического положения на стыке трех великих держав Корея останется незатухающим очагом напряженности и соперничества. Американский историк Тайлер Деннетт прозорливо писал в 1945 году, за несколько месяцев до окончания войны на Дальнем Востоке:

Многие из факторов международной обстановки, которые привели к падению Кореи, либо сохранились неизменными за прошедшие полвека, либо, скорее всего, проявят себя вновь, как только на востоке восстановится мир. Японию с ее жаждой власти удастся приструнить, но не навсегда. Возможно, в следующем поколении Япония снова будет иметь большое влияние в Тихоокеанском регионе. Россию же полуостров, скорее всего, будет интересовать не меньше, чем сорок лет назад. И вполне вероятно, этот фактор окажется важнее, чем когда-либо прежде. Стоит ожидать, что и традиционная вовлеченность Китая в дела этого региона тоже сохранится^[12].

И вот война резко заканчивается – и Японская империя идет с молотка. Корейцы, освободившись от японского владычества, стали ждать исполнения обещания, данного «тремя великими союзниками» в Каирской декларации 1943 года, что «в свое время» Корея станет свободной и независимой.

Решение высадить войска, чтобы тоже поучаствовать в оккупации Кореи, Америка приняла только под самый конец войны. Японская колония в сложных переговорах о зонах оккупации, которые вели участники «Большой тройки» в 1943–1945 годах, не фигурировала. Американцам всегда нравилась идея «опеки» над Кореей, как над Индокитаем и некоторыми другими колониальными владениями на Дальнем Востоке. Их привлекала перспектива обозначить некий период, в течение которого попечители в лице великих держав, в данном случае Китая, Штатов и СССР, будут «просвещать» зависимые народы и «готовить к самоуправлению», «защищая их от эксплуатации». У британцев и французов, не забывавших о собственных империях, эта идея отклика не находила. С дальнейшим ходом войны раздумья о будущем внутреннем устройстве Кореи отошли на второй план, оттесненные растущим беспокойством о внешних силах, которые будут это устройство определять. Еще в ноябре 1943 года один из подкомитетов Госдепартамента высказал опасения, что Советский Союз, вступив в войну на Дальнем Востоке, может воспользоваться возможностью втянуть Корею в свою сферу влияния:

Корея может показаться соблазнительно удобным случаем применить советскую концепцию должного обращения с колониальными народами, чтобы существенно увеличить экономические ресурсы советского Дальнего Востока, получить незамерзающие порты и занять господствующую стратегическую позицию по отношению к Китаю и Японии… ‹…› Советская оккупация Кореи создала бы совершенно новую стратегическую обстановку на Дальнем Востоке с возможными далеко идущими последствиями для Китая и Японии^[13].

Как очень верно подметил американский историк Брюс Камингс, «“совершенно новую стратегическую обстановку на Дальнем Востоке” создал вовсе не интерес к Корее со стороны CCCP – он-то проявлял его уже не одно десятилетие, а заинтересованность Штатов»^[14]. Однако к началу Потсдамской конференции в июле 1945 года предсказуемые трудности вторжения на «внутренние территории» Японии вызывали у вооруженных сил США немалую головную боль. Штаты считали японские войска, все еще дислоцирующиеся в Корее и Маньчжурии, достаточно крепким орешком для Красной армии и были только рады переложить эту задачу – и бремя неизбежных потерь – на русских. Во всяком случае, Пентагон стоял на позиции, что Корея не представляет долгосрочного стратегического интереса для Штатов.

Однако всего три недели спустя их взгляд на Корею кардинально изменился. Две атомные бомбы, взорванные в Хиросиме и Нагасаки 6 и 9 августа, вынуждали Японию сдаться. Советская Красная армия ломилась через Маньчжурию, встречая ожесточенное сопротивление Квантунской армии. Вот тогда Вашингтон и пересмотрел свои представления о том, насколько желательно и целесообразно будет отдать Советам изрядный кусок Кореи. Поздним вечером 10 августа 1945 года, через сутки с небольшим после бомбардировки Нагасаки, Координационный комитет Госдепартамента, Военного и Военно-морского министерств спешно вынес единодушное решение: Соединенные Штаты должны участвовать в оккупации Кореи. Два офицера, составлявших проекты указов комитета, вгляделись в мелкомасштабную настенную карту Дальнего Востока и заметили, что 38-я параллель делит страну почти пополам. К югу от этой черты располагалась столица, лучшие предприятия сельского хозяйства и легкой промышленности, а также больше половины населения. Некоторые члены комитета, в том числе Дин Раск, будущий госсекретарь США, высказали соображение: если русские это предложение отвергнут, Красная армия, пробравшись на юг через Маньчжурию, успеет захватить всю Корею, прежде чем передовые американские отряды высадятся в Инчхоне. В эти недели, на фоне первых нерешительных стычек начинавшейся холодной войны, внезапное предложение американцев о раздельной оккупации Кореи послужило пробным шаром для проверки планов СССР, касающихся Дальнего Востока.

К облегчению комитета, русские без всяких возражений согласились ограничить свое продвижение 38-й параллелью. Красная армия добралась до этого рубежа почти за месяц до того, как в Южной Корее должны были высадиться первые американцы, и там остановилась. Стоит отметить: если бы Москва отклонила американский план и оккупировала Корею целиком, вряд ли американцы смогли бы или стали бы форсировать решение дипломатического вопроса. Ни для той ни для другой стороны в этот период полуостров сам по себе интереса не представлял – он был важен только как способ прощупать взаимные намерения. Начиналась серьезная борьба за политический контроль над самим Китаем. По сравнению с определявшимися сейчас судьбами и границами великих стран Корея почти ничего не значила. Сталин вполне удовлетворился половиной. Ни разу за все пять последующих лет СССР не выказал желания поставить на кон власть и престиж Москвы в прямом состязании с американцами за распространение советского влияния к югу от 38-й параллели.