Спросил, знает ли Л, что является триггером. Временами это очевидно: когда думает о чем-то неприятном, он нарастает, как снежный ком. Но иногда она чувствует себя нормально, даже хорошо, и приступ наступает внезапно, прежде чем она осознает, что это происходит.

Спросил, принимала ли она лекарства в прошлом. Сказала, что пробовала СИОЗС^[9], но это не помогло (тошнота, бессонница). Она спросила о бензодиазепинах^[10]. Хотелось чего-нибудь на крайний случай, когда паническая атака неминуема.

Я объяснил коварство бензодиазепинов: они вызывают сильное привыкание. Нельзя использовать регулярно или в течение длительного времени. Необходимо проходить терапию, чтобы выявить первопричину. Препараты – сиюминутное средство, настоящее лекарство – терапия. Предписанная пробная доза транквилизатора предназначена только для экстренного применения.

Услышав это, Л заметно расслабилась: вздохнула, откинулась на спинку дивана. Заметил, что она все еще одета в куртку – странно, так как очень душно, а мой кондиционер сломан. Спросил, не хочет ли она ее снять. Л поколебалась, затем подчинилась.

Потребовалось время, чтобы собраться с мыслями: Л, конечно, хорошо замаскировалась косметикой и украшениями, но декольте и руки под ними были черными и синими. Л вся в ужасных синяках и ссадинах.

Спросил, не хочет ли Л что-нибудь мне рассказать. Сначала изобразила непонимание. Я спросил прямо, как она пострадала. Казалось, Л вспомнила про синяки, но отмахнулась от них, как от пустяка – просто поранилась сама. Уточнил, как.

Л нервно пожала плечами.

– Так глупо, я просто… у нас в квартире бетонные ступени, ведущие в спальню. Была поздняя ночь. Я спустилась на кухню за водой, была немного пьяна, оступилась на ступеньке и упала.

Спросил, обратилась ли она в больницу. Л моргнула, засмеялась, сказала, что нет, это была просто глупая оплошность. Я осторожно уточнил, имеет ли Курт к этому какое-либо отношение.

Л покачала головой, в ее глазах стоял страх.

Я заметил слабые следы отпечатков пальцев на шее. Сказал, что не думаю, что Л откровенна со мной. Л все больше нервничала, настаивала, что говорит правду. Я указал на шею, спросил, откуда взялись отметины, и Л замолчала.

Сказал, что понимаю, как это, должно быть, ужасно, но напомнил, что она сказала, что доверяет мне больше, чем кому-либо другому. Очень важно, чтобы Л говорила мне правду.

Л приняла защитную позицию. Заявила, что рассказала все, что можно было рассказать, потом замолчала, избегая моего взгляда. Мы зашли в тупик.

В этот момент я применил тактику, которая, возможно, была сомнительной, но – учитывая серьезность ситуации – я использовал ее, поскольку знал, что она будет эффективной. Пригрозил прекратить нашу совместную работу. Сказал, что отношений не будет, если Л лжет. Если она не может быть честной, я не смогу ей помочь.

Л встала и сказала, что на сегодня нам пора заканчивать. Объявил ей, что не буду выставлять счет за сеанс, но ей следует серьезно подумать и решить, хочет ли она сказать правду и двигаться дальше или готова расстаться прямо сейчас.

Л начала плакать. Сказала, что расскажет мне все; несмотря на то, что у нас было всего несколько сеансов, наши отношения уже очень важны для нее. Умоляла меня не бросать ее. Я предложил салфетки – вместо этого Л рухнула мне на грудь. Подождал, пока она успокоится, затем усадил ее. Попросил рассказать реальную историю.

Это случилось в прошлый четверг. Они пошли ужинать с мамой, чтобы отпраздновать помолвку. Л заранее нервничала: Курт и Карен не ладят. Спросил почему.

– Я не знаю, на самом деле. – Л вытерла глаза. – После папы мама перестала доверять всем мужчинам, включая Курта. Курт знает, как много значит для меня ее мнение, как сильно я ценю ее одобрение. Может быть, он чувствует в ней угрозу. После ужина Курт был в ужасном настроении. Иногда с ним такое случается, когда он находится под большим давлением. Но я подумала, что, возможно, смогу вывести его из этого состояния. Итак, мы… Боже, это так неловко! Ну, Курт и я… иногда наша сексуальная жизнь немного… нетрадиционна?

Я попросил уточнить.

Л порозовела.

– О боже! Я никогда не говорю о подобных вещах. Но думаю… если вы считаете, что это важно… – Нервно вдохнула. – Курту нравится быть агрессивным. И ему нравится, когда я, ну… покорная. Когда я играю эту роль.

Это ни в малейшей степени не удивительно – напрямую соотносится с восприятием Л секса из родительского моделирования. Попросил Л продолжать.

Она заговорила, заламывая руки.

– Он бывает довольно грубым. Разговаривает со мной свысока. И заставляет меня делать вещи, унизительные вещи, в местах, где нас могут увидеть или даже застукать. Это часть острых ощущений.

Спросил, нравится ли ей это.

– Конечно! – быстро проговорила Л. (Это также неудивительно: Л, скорее всего, в отрицании, убеждает себя, что наслаждается дисбалансом власти – знакомым отголоском родительской динамики. Основываясь на истории, я тогда задался вопросом, пробовала ли Л когда-нибудь другую, более нежную версию секса.)

– Просто у нас всегда был такой секс, – продолжила Л. – В первый раз, когда мы были вместе…

Л замолчала, побледнев. Снова почувствовал, что она что-то скрывает от меня. Попросил ее описать воспоминание, которое она только что увидела.

Взгляд Л метнулся назад. Покачала головой, вымученно улыбнулась.

– Это неважно. Дело в том, что в четверг вечером он был агрессивен. И я смирилась с этим, как делаю всегда, только на этот раз я не могла перестать думать о вас.

– Обо мне?

– Я имею в виду наш разговор об актрисе, с которой он переспал. Я все время думала о том, как вы сказали, что мне нужно прямо поговорить с ним об этом. И по мере того, как это происходило, я… я начала чувствовать, что, возможно, это ненормально. Возможно, мне действительно сто́ит поговорить с ним об этом. Поэтому я подождала, пока он… ну вы знаете… и я подумала: ладно, теперь он чувствует себя лучше. Спокойнее. Может быть, что бы с ним ни происходило, это прошло. Поэтому позже, когда мы ложились в постель, я спросила, спал ли он с ней. Изменил ли он мне.

– Что он сказал?

Л покачала головой.

– Он отрицал это.

– Он солгал вам?

Кивнула.

– И что же произошло потом?

Голос Л стал тихим:

– Он по-настоящему разозлился. Сказал, не может поверить, что я способна обвинить его в чем-то подобном.

– Такое часто случается, когда кто-то чувствует себя виноватым. Это был газлайтинг^[11].

Л кивнула.

– И я просто молчала, потому что в моей голове все время крутились мысли: «Но я знаю, что это правда!» и: «Это не тот Курт, которого, как мне казалось, я знала». Наверное, несмотря ни на что, я надеялась, если спрошу прямо, он сломается и извинится. Преисполнится раскаяния и будет молить меня о прощении. Пообещает, что это никогда больше не повторится. Но лгать мне в лицо? И его ярость…

В любом случае, думаю, ему не понравилось, что я замолчала. Казалось, это разозлило его еще больше. Он начал кричать, какая я неблагодарная. Что я ревнивая, собственница, которая все выдумывает. Я действительно не помню, что произошло дальше… думаю, возможно, я заблокировала это.

Только помню, как внезапно его руки оказались на мне. Он начал трясти меня, пытаясь заставить ответить. А я ничего не говорила. Может быть, я плакала? Я просто помню, что чувствовала себя… оцепеневшей. И его рука схватила меня за горло – прямо здесь, – и вот тогда я по-настоящему испугалась. Я сделала шаг назад… наверное, не понимала, что стою так близок к краю. Я шагнула с верхней ступеньки и упала навзничь.

Он не толкал меня. Он не пытался причинить мне боль. Это была просто… ужасная ошибка. Я упала и, наверное, потеряла сознание. Я очнулась внизу, в объятиях Курта. Он поддерживал мою голову и твердил, как ему жаль. Вел себя именно так, как я и надеялась. Только уже было слишком поздно.

– Лила, вы могли серьезно пострадать.

– Нет, со мной все было в порядке, правда. И в любом случае, это была моя вина. Необходимости ехать в больницу не было. Я не хотела, чтобы это выплыло наружу и люди задавали вопросы, а потом старались исказить историю. Я была в синяках и немного в крови, но сейчас мне лучше. Просто больно. – Л обхватила голову руками. – И унизительно.

Я заговорил осторожно.

– Лила, то, что Курт сделал с вами, тот факт, что он схватил вас за шею, пытался задушить – это очень опасный сигнал. Вы ведь знаете, что его действия классифицируются как жестокое обращение, верно?

Л начала было протестовать, потом сдалась:

– Знаю.

Она признала Курта насильником: важнейший первый шаг. Я поблагодарил Л за доверие ко мне, подтвердил свою позицию в качестве ее союзника.

Л обхватила себя руками.

– Я продолжаю убеждать себя, что этого не может быть. Я думала, что знаю, куда движется моя жизнь. Думала, что знаю мужчину, за которого выхожу замуж. А теперь… Просто чувствую себя в ловушке.

Я подался к ней.

– Я знаю, вы чувствуете, что не можете избежать этого, но вы можете. И вы должны.

Л внимательно наблюдала за мной, будто пытаясь прочесть истинные намерения, стоящие за моими словами. Пытается понять, может ли она действительно доверять мне.

– Я помогу вам выпутаться из этого, Лила, – заверил я ее. – Я сделаю все, что потребуется.

Л затаила дыхание, не сводя с меня глаз. И на мгновение, такое короткое, что мне, возможно, почудилось, мне и впрямь показалось, что я увидел что-то новое в выражении ее лица: любовь.

8

– Итак, внимание всем, мы готовимся к длинному дублю, начиная со сцены в спальне Дика и Розмари. Это означает – закрытая съемочная площадка: только необходимый персонал. Всем остальным: большое спасибо, вы на сегодня свободны. – Это Иден: наушники, надетые как ободок для волос, и очки, похожие на защитные, куртка-бомбер застегнута на молнию до подбородка. Готова к большому погружению.

Руперт наблюдал за ней, теребя большим и указательным пальцами пуговицу на дедушкином кардигане, застегивая и расстегивая его, превращая петлю в бесполезную зияющую рану. Он с тревогой оглядел съемочную площадку, снова ощущая себя очевидным любителем, которого они неохотно терпели, незваным гостем в их элитном и непроницаемом конклаве. Он никогда не будет – не сможет – соответствовать.

Почувствовав, что за ним наблюдают, Курт оторвался от разговора с Майком, ассистентом. Их глаза встретились, и у Руперта скрутило живот.

– Ты можешь идти, Руперт. – Курт многозначительно кивнул.

Руперт нервно сдвинул очки на переносицу и повернулся, глубоко засунув кулаки в карманы, когда выходил из комнаты.

Было ошибкой соглашаться на эту работу – теперь он понял. Если это и означало быть писателем, что ж, подобное не для него.

В самом начале, когда он подписывал контракт, эта возможность казалась воплощением мечты. Его первой профессиональной работой стало сотрудничество с его героем! Со времен «Игры в ожидание» Руперт Брэдшоу был поклонником Курта Ройалла номер один. Этот фильм, по ощущениям, был новой вехой в мире кино. Подобные истории были именно тем, что необходимо рассказывать; и Руперт был уверен, что он тот писатель, который их напишет. Вместе они с Куртом взяли бы индустрию штурмом.

Но это было тогда, еще до того, как Курт Ройалл сокрушил его душу.