Идалия Вагнер: Миша и Лиза за тридевять земель

Глава 1. Приплыли

Из этой карусели кошмарных снов казалось невозможно выбраться.

Миша снова и снова видел отвратительное перекошенное белое лицо в предрассветной мгле и слышал тяжелые шаги. Воины и охотники его племени так не ходят, пропустить такой неуклюжий шум было совершенно непростительно. Это страшно и странно чувствовать, как тяжелая дубина опускается на голову, на секунду вышибая из тебя дух. Но дубина только скользнула по голове, потому что юркое тело маленького африканца само сделало то, чему учили отец и старшие мужчины в племени. Тело подалось чуть в сторону, а правая нога в молниеносном выпаде ударила в то место, которые мужчины особенно берегут – в низ живота.

Страшный человек только охнул и рухнул на землю. Но он был не один. Второй мужчина прикончил ударом ножа собаку, защищавшую хозяина, и ринулся на выручку первому. Ловкий черный парень, который никак не желал попадать в плен, делал все, чтобы избежать удара короткой толстой палицей. В какую-то секунду ему даже показалось, что удастся вырваться из расставленной западни и удрать, поскольку он все же находился в знакомом лесу.

Но враг за спиной оправился слишком быстро, и когда неугомонный черный собрался уже нырнуть в чащу леса, первый мужчина сзади набросил на него мешок.

Миша в своем сне явственно чувствовал, как задыхается в пыльном мешке, как по ребрам резво стучат палки.

Удар сапогом в область под коленом заставил закричать, даже удары дубинками казались не такими чувствительными. Пленник продолжал неистово сопротивляться, и двум белым мужчинам так и не удавалось до сих пор упаковать его в мешок. Черный парень яростно старался сбросить его со своей головы, а черные свободные руки и ноги вращались с немыслимой скоростью, стараясь поразить своих мучителей. Судя по коротким вскрикам по одного, то другого мужчины, удары иногда достигали цели.

Мише случайно получилось поймать рукой копну жестких волос одного мучителя, это была удача, потому что стало возможным наносить удары по голове злодея. В какой-то момент пленник почувствовал под рукой глаз. Он с силой надавил на него ногтями, но мужчина с коротким воем вырвался, схватился ручищами за шею пленника и принялся душить.

Потом вся троица, не удержавшись на ногах, свалилась на землю. Рука здоровенного мужчины продолжала сжимать шею молодого пленника, а безжалостные удары тяжелой обувью по ребрам вышибали дух. После лютого удара в висок сознание попавшего в засаду померкло и наступила чернота.

Миша уже не видел, как оба страшных человека, тяжело дыша после непростой схватки, поднимались с земли, еще несколько раз со злостью попинали неподвижное черное тело и принялись упаковывать добычу в мешок, тщательно увязывая его веревками.

Потом охотники за рабами потащили свой тюк в лагерь, поспешно утирая кровь с лиц. Нужно было быстрее уносить ноги, потому что африканская деревня находилась совсем недалеко, и на место битвы могли выйти деревенские жители. Еще одно столкновение было бы лишним, этот черный стервец и так их измотал, да еще чуть не выдавил глаз Дугласу.

А на Мишу навалился уже следующий сон. Он твердо знал, что этот сон тоже точно про него. Он оказался совсем голый, избитый, окровавленный среди других мужчин в каком-то темном вонючем помещении. От запаха рвоты, мочи и крови кружилась голова. Каждая точка в его теле болела, особенно горело где-то сзади в районе лопатки. Казалось, там был свежий ожог, и как раз этой раной он лежал на шершавом полу. Нахлынуло воспоминание, как после зверского избиения его клеймили раскаленным железом.

Он чувствовал, что рядом с ним слева и справа почти вплотную лежали такие же голые мужские тела. Сосед справа тягостно стонал и ворочался с боку на бок, каждый раз задевая своих братьев по несчастью. Сосед слева кого-то звал, а потом принимался взывать к богам. Кто-то плакал, кто-то молился, кто-то проклинал мучителей. Сосед справа снова повернулся и задел своего другого соседа, а тот принялся ругаться на незнакомом наречии.

Миша ясно чувствовал тяжесть оков на ногах, под которыми остро болели раны. Он вспомнил, как его хлестали по ногам кнутами, а потом надели оковы, и пришлось долго брести по пыльной дороге. Оковы растирали свежие раны, и кровь стекала тонкими струйками на землю. Страшные белые люди шли по краям длинной шеренги пленников и подгоняли тех, кто двигался не слишком усердно. И это было ему очень знакомо, он уже когда-то брел также в колодках под жарким африканским солнцем.

Злые собаки, которых учили не помогать хозяину на охоте, а загонять черных людей, ярились, ощущая запах свежей человеческой крови. Им нравился этот запах. Такие собаки страшнее своих хозяев.

Вдруг кто-то из мужчин, который лежал недалеко и был оковами связан с Мишей, вскочил с места и что-то закричал на своем языке. Этот рывок, пришедшийся по свежим ранам Миши, заставил подскочить на месте от боли. Но над самой головой оказался деревянный уступ. Новый удар, пришедшийся на старую рану, оказался таким сильным, что сознание сочло за благо покинуть несчастного.

Потом во сне снова навалились те двое мужчин, которые подкараулили Мишу, когда он возвращался из соседней деревни от любимой бабушки. Она как раз в очередной раз рассказывала страшную давнюю историю, как ее старшие дочери ходили за водой и не вернулись. На том месте, где обычно набирали воду, остались лежать только бусины с браслетов девочек. Отправляя внука домой, она еще раз напомнила, чтобы он был осторожен. Он, как всегда, обещал, … но не выполнил.

В страшные сны ворвались жуткие картины на старом суденышке, перевозившем рабов в неведомую даль. Миша снова и снова брел вместе со своими товарищами по несчастью наверх на палубу. Там их ждало новое издевательство. Абсолютно голых, израненных мужчин окатывали ведрами соленой воды. Вода смывала грязь, но выдержать страшную резь было невозможно, и на палубе стояли стон и крики. Миша вздрагивал и тоже кричал, вспоминая то, что пришлось пережить.

Потом на некоторое время отвратительные картины отступали, и Миша снова видел родное отделение полиции в далеком дальневосточном городе, привычные картины рабочего дня, свою любимую супругу Лизоньку и их шестилетних двойняшек, которые радостно верещали, вися на шее папочки и рассказывая свои важные детские новости. Рядом всегда стояла родная мамочка, которая с гордостью смотрела на своего сыночка и его прекрасную семью.

Картинки мирной жизни были недолгими, и снова двое белых мужчин молотили дубинами по ребрам, запихивали в вонючий мешок, вели в караване и заталкивали по сходням на старый корабль, перевозящий рабов.

Потом во сне к Мише подходил белый мужчина с усталым лицом и смазывал глубокие гноящиеся раны жгучей мазью. Терпеть пронзающую боль было невозможно, и над палубой обшарпанного судна стоял крик сотен мужчин, угнанных из родных мест.

Совсем рванными, разрозненными фрагментами нахлынуло воспоминание о продаже невольников. Миша видел себя со стороны, как его окатывали водой, как заставляли наконец прикрыть наготу и надеть одежды белых людей, как начали давать вдоволь пить, как толстый белый мужчина ходил между лежавшими на земле обессиленными черными людьми и заставлял мазаться пахучей мазью и кричал, что они должны выглядеть хорошо и блестеть, как новенький цент.

Этот белый, которого называли масса Сайлас, пихал время от времени кого-то из мужчин, которые недостаточно четко выполнял его требование. При этот он безостановочно орал, что покупателям нравятся крепкие, гладкие рабы, которые приятно лоснятся на солнце, потому он не позволит никому выглядеть плохо, чтобы не терять денежки, которые надеется выручить за них.

***

Вот примерно на середине гневной тирады массы Сайласа о том, что он научит паршивых рабов уважать своего хозяина, Миша почувствовал, как на лоб легла прохладная рука и женский голос прошептал:

– Нельзя сдаваться, Мишаня. Борись, любимый.

И сразу страшные кошмары улеглись. Миша уже был готов открыть глаза, но в это время кто-то крикнул «Жрачка, негодяи! Живо!» и послышался дружный металлический звон, который он никогда не перепутает ни с чем. Этот лязг кандалов он слышал в свой странный вояж в Африку 18 или 19 века (*роман «Три Африки для Миши и Лизы»). Он так и не смог разобраться, какой конкретно это был век ни тогда, когда собирал свой дружный черный отряд, без которого не смог бы выжить в том аду, ни после того, как по какому-то удивительному сценарию вернулся домой, в свое время.

После того невероятного путешествия он почти каждый год возвращался в Африку и вместе с женой Лизой искал то место, где беглые рабы устроили свое селение Камни. Так было и в этот раз. Миша точно помнил начало отпуска, авиаперелет в Москву, рейс до Марракеша. Они с Лизой весь год планировали путешествие по Марокко.

Начиналось все отлично, это Миша точно помнил. Их встретил проводник, который должен был провезти путешественников по отдаленным деревенькам. Поселили их в Марракеше в небольшом домике, выполненном в национальном стиле, где за ними ухаживала приветливая негритяночка Мака.

Дальше Мише не получилось углубиться в воспоминания, потому что кто-то остановился рядом и босой ногой очень больно пнул его в бок, оглушительно крича почему-то по-английски, который Миша немного знал:

– Не сдох еще, паршивец?

Что-то подсказывало Мише, что ему не понравится то, что он сейчас увидит, но на грубую реплику пришлось отреагировать и открыть глаза.

Предчувствие не обмануло. Он увидел склонившегося к нему чернокожего парня, державшего в руках бадью с чем-то неаппетитно пахнущим. Увидев открытые глаза, парень проворчал:

– Не, не окочурился еще тощий. Жри давай, бедолага. Ох, и разукрасили тебя Том и Тоби. Они могут!

Прямо на землю рядом с ворохом прелой травы, на которой лежал Миша, упали две лепешки.

Не очень долгое пребывание в рабовладельческой Африке научило Мишу держать язык за зубами и не реагировать на странное обращение и обычаи. Он ничего не сказал грубому официанту, дождался, когда он отойдет к следующему человеку и лежа принялся осматриваться. На то, чтобы хотя бы сесть, пока сил не было.

В полутемном большом сарае сидели или лежали человек двадцать чернокожих. И они вряд ли собрались здесь, чтобы показать заезжим белым туристам какое-то местное шоу под национальным колоритом. Да и не было белых туристов, в этом Миша убедился, поднеся свою руку к глазам. Рука была черной. Вторая рука, которую он поднес для контроля, тоже не была белой, а подростковой черной рукой.

Чуть приподняв голову, он увидел худые мальчишеские ноги, а на них кандалы. Из одежды на нем были ветхие грязно-серые полотняные штаны, подпоясанные веревкой. Они были в пятнах крови, а в одном месте было понятно, что штаны прилипли к ране, и это место особо сильно болело. Обуви не наблюдалось.

Миша резко прикрыл глаза и мерно задышал, восстанавливая вдруг сбившееся дыхание. Оглашать вслух те слова и конструкции из великого могучего русского языка, которые пролетали в мозгу, не стоило. Они были действительно могучими. Вслух сквозь зубы вылетело только «Капец. За что опять?»

Бедный дважды попаданец прислушался к звукам вокруг. Когда из сарая вышел со своей бадьей громкоголосый разносчик пищи, лишний шум прекратился, и стали слышны немногочисленные голоса обитателей. В одном углу разговаривали об оставленном доме на знакомом диалекте, в другом – совсем непонятно на каком языке общались две женщины.

Сколько мог видеть Миша, народ был весь чернокожий и очень скудно одетый. Практически все мужчины были в таких же как у него полотняных штанах. Женщины были видимо чуть дальше, он только слышал их голоса. Естественно, все были в кандалах, которые при любом движении начинали позванивать.

Хаос и непристойщина в голове потихоньку успокаивались, уступая место разумным вопросам: