Зейнеп Сахра: Круассан с любовью

Zeynep Sahra

Ayçöreği

First published by Ren Kitap Yayın Dağ. San. Tic. Ltd. Şti.

Russian translation rights arranged through Kalem Agency and Andrew Nurnberg Literary Agency.

Перевод с турецкого: Иван Александров

© 2016 Zeynep Sahra

© И. Александров, перевод, 2025

© Диана Бигаева, оформление, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Моему мальчику…

Желаю доброй ночи сотню раз… ^[1]

Уильям Шекспир

1. Первое воспоминание

Спроси я, какое ваше самое первое воспоминание, что вы ответили бы?

Мне было, наверное, четыре или пять. Я сидела, как воробушек, на стене у нашей калитки и ждала его. Пятка розовых уличных шлепанцев, которые были мне немного велики, ритмично стучала о стену. Мой взгляд был прикован к концу улицы – как будто, если я отвлекусь, он придет позже. Я не сводила глаз с поворота, хотя от восходящего солнца они уже начинали слезиться.

Спеша на работу, люди выходили из аккуратных домов с садиками, выстроившимися по обеим сторонам улицы, и иногда закрывали мне обзор. Тогда я хмурилась.

Долгие минуты проходили в ожидании, но вот он наконец появился в конце улицы, держа в руке маленький белый пакет. Я спрыгнула со стены, которая была вдвое выше меня, стукнулась коленками о землю, но не обратила внимания. Зашагала к нему, волоча штанины тонкой пижамы по земле. И, едва дойдя, тут же начала ворчать, полная нетерпения:

– Почему ты так задержался?

– Что я мог поделать, Сахра, сегодня они поздно включили печь.

Он заметил, что мой любопытный взгляд направлен не на его лицо, а на пакет, и с улыбкой вынул из него бумажную упаковку. Когда он достал оттуда содержимое, выражение моего лица развеселило его еще больше. С теплой улыбкой он протянул мне подарок.

– Ну, держи, мелкая.

Я взяла подношение обеими руками, крепко сжала пальцы, чтобы не уронить. Прежде чем откусить в первый раз, мне нравилось подносить лакомство к носу и вдыхать глубоко-глубоко – так, чтобы аромат наполнил все тело. Зажмурившись от сладкого запаха корицы, я услышала его смешок.

Я открыла глаза, нетерпеливо разорвала круассан в форме полумесяца ^[2] надвое и протянула одну половину ему. Мы сели на тротуар у наших домов.

– Никто на свете не любит круассаны так же сильно, как ты, – заметил он, наблюдая, как жадно я лопаю тесто.

Он смотрел на меня, а лучи солнца, падавшие ему на лицо, придавали глазам светло-зеленый оттенок. Он улыбнулся, продемонстрировав неполный набор зубов, и протянул мне свою половину круассана. Я без колебаний впилась в нее зубами, от чего его улыбка сделалась еще шире.

– В следующий раз, когда захочешь круассан, скажи мне перед сном. Не надо с утра пораньше швырять камешки в мое окно.

Дожевывая последний кусочек, я откинула волосы, упавшие на лицо, и кивнула. Тишину улицы нарушало щебетание просыпающихся птиц. Когда он встал, черный шлепанец соскользнул у него с ноги – он, должно быть, второпях надел папины. Он поправил пояс пижамных штанов и велел мне идти домой.

Я встала, когда он направился к калитке соседнего двора. И заявила:

– А я каждый день хочу, чтобы ты покупал мне круассан.

Мой тонкий голосок не сильно отличался от щебета птички.

Он улыбнулся и ответил:

– Хорошо, буду покупать.

Его зеленые глаза смотрели на меня. Я нетерпеливо добавила:

– Но ты будешь покупать их мне каждый день! Вечно. Понял?

Его улыбка стала шире. Я снова поглядела на щербину на месте недостающего зуба. В то время я сама с нетерпением ждала, когда же молочные зубы начнут выпадать и у меня.

– Вечно?

Не задумываясь, я с ухмылкой кивнула:

– Да. Потому что я очень их люблю.

Слово «очень» я произнесла протяжно, раскинув руки в стороны, чтобы показать всю силу своей любви. Но он закатил глаза, будто я сморозила глупость:

– Ты не будешь любить круассаны вечно, Сахра!

Я пожала плечами и упрямо сказала:

– Буду!

Он так же упрямо прищурился:

– А если появится что-то, что ты полюбишь больше?

Я ненадолго задумалась. Он говорил про что-то невозможное. Как дождь из шоколада. Я точно знала, что шоколадный дождь – невозможная штука, потому что папа так мне и сказал: открывать рот и ждать бесполезно – шоколад с неба не посыплется. Так же бессмысленно было ожидать, что откуда-то вдруг возьмется нечто такое, что я полюблю больше круассанов.

Но вместо того, чтобы объяснять ему, насколько это глупо, я снова упрямо пожала плечами:

– Ты просто пообещай, что будешь покупать мне круассаны всегда-всегда!

Он с шумом выдохнул, словно утомился со мной спорить:

– Всегда-всегда я не смогу, Сахра. Однажды ты выйдешь замуж.

Я нахмурилась, не понимая, с чего это вдруг должно помешать ему покупать мне угощение. Выпятив нижнюю губу, я задумалась, а затем пожала плечами и заявила так, будто это была самая понятная вещь на свете:

– Тогда я выйду замуж за тебя.

На этот раз задумался он:

– Но, чтобы жениться, нужно любить кого-то.

– Ты что, меня не любишь?

– Люблю, но… Знаешь, мой папа говорил, что если по-настоящему любишь кого-то, то рядом с ним не можешь дышать. А рядом с тобой я дышать могу.

Теперь уже я уставилась на него, сердито сдвинув брови. Я думала. Думала. Думала. Потом широко раскрыла глаза и громко скомандовала:

– На счет «три» задержи дыхание, ясно?

Он не понял.

– Давай-давай, сделай, как я сказала! – нетерпеливо повторила я.

Он снова закатил глаза, словно ему было скучно заниматься всякой ерундой, а затем недовольно сказал:

– Ладно.

Я досчитала до трех. Он набрал в грудь воздуха, точно собирался нырнуть, и надул щеки. Глядя на его забавную физиономию, я рассмеялась, а затем быстро пробежала через садик к своему дому. На пороге обернулась и крикнула прямо в его покрасневшее и надутое лицо:

– Видишь, теперь я могу выйти за тебя замуж!

Я еще не знала, что это воспоминание – самое первое – сформирует всю мою жизнь. Я не знала, что несколько простых слов, которые родились в моей детской голове, на долгие годы превратятся для меня в мечту – в последнее, о чем думаешь перед сном. И уж точно я не могла знать тогда, какая же это боль – безответно любить кого-то, кто находится на расстоянии вытянутой руки. Особенно если тот, кого ты любишь, – старший брат твоей лучшей подруги…

А еще, само собой, я и представить не могла, что, когда я сбегу из нашего уютного Чыкмаза, и моя жизнь столкнется с жизнями других людей, в нее совершенно нежданно ворвутся загадочная Бабочка и – но это не точно – избалованный Ромео и перевернут ее с ног на голову.

Ну и самое главное. Мне предстояло обнаружить, что найти нечто такое, что можно любить сильнее круассанов, не так уж невозможно.

2. Тупик

«Я полюбил вероятность твоей возможной любви…»

Эта строка, хоть и не совсем отражала основную тему стихотворения, была моей любимой. Словно краткое содержание моей жизни. Шесть слов украшали первый разворот каждой моей книги и любой листочек-закладку во всех моих тетрадях. Я настолько сроднилась с этой строкой, будто ее написал не Йылмаз Эрдоган ^[3], а я сама. Иной раз я даже злилась на него за то, что он растиражировал эту фразу для широкой публики.

Дожидаясь Эрву в саду, я устала следить за стрелками часов и вместо этого начала разглядывать яркие гортензии, выстроившиеся в ряд. Даже в вечернем мраке они выделялись. В голове снова крутилась та самая строка… Каждый раз, когда в потоке мыслей возникал перерыв, мне вспоминалось его лицо, и я со вздохом повторяла про себя эту фразу.

Очередной из бесчисленных случаев, когда меня вывел из мечтательности его запах – тот, что заглушал все ароматы мира.

– Наша ведьма снова заставляет тебя ждать, да?

Хотя я выросла, постоянно видя его лицо, каждый раз при взгляде на него сердце у меня заходилось, точно впервые. Он наклонился завязать шнурок, а я, прислонившись к садовой калитке, пыталась контролировать дыхание, чтобы привести пульс в норму.

Вдох носом, выдох ртом…

Но ритмичные вдохи не помогали успокоиться, а лишь сильнее наполняли мои легкие его запахом. Я неловко улыбнулась и кивнула. Он поморщился, показывая, что слегка недоволен. Выпрямившись, ухватился за дверную ручку и крикнул в глубь дома:

– Эрва! Сахра тут уже одеревенела! Не выйдешь через десять секунд – уйдем без тебя!

Договорив, он подмигнул мне. Пока он, повернув голову, слушал ответ Эрвы, я уже мысленно прокручивала в голове его подмигивание в замедленном повторе.

Спустя несколько секунд он перепрыгнул через пять ступенек крыльца и направился к садовой калитке. Его темная рубашка развевалась на теплом летнем ветерке, и, будь за спиной еще красный плащ, он выглядел бы как настоящий супергерой. Хотя для меня он был таким и без плаща. Мое прижатое к калитке тело напрягалось все сильнее с каждым его шагом, и я снова скомандовала себе: «Вдох носом, выдох ртом…»

Он остановился, прежде чем пройти мимо, и повернул ко мне голову. Ярко-зеленые глаза мигом развалили едва обретенное мной внутреннее равновесие.

– Хоть раз уйди, не дождавшись ее, и она перестанет заставлять себя ждать. Понимаешь?

Он был прав. Куда бы мы ни шли, Эрву всегда приходилось дожидаться – в школу, за покупками, в кино, на прогулки, даже в магазин. Я жаловалась, но всегда ждала, потому что она была самой лучшей подругой, которая только могла достаться мне в этом мире.

– Ты знаешь, я не уйду без нее, Ахмет-аби ^[4].

Голос мой звучал тихо, как писк котенка. Он покачал головой:

– Я-то знаю, а вот ей знать необязательно.

Затем его лицо снова приняло милое выражение. Он сделал шаг ближе ко мне и с лукавым видом, словно делясь секретом, прошептал:

– Кроме того, раз уж мы ее балуем, хотя бы ты должна уметь говорить ей «нет».

Я невольно улыбнулась. Но вздохнуть не могла. Приходилось ждать, пока он отойдет, чтобы снова набрать в грудь воздуха. Он бросил короткий взгляд на часы и, быстро пройдя в садовую калитку, громко сказал, обращаясь и ко мне, и к той, которая оставалась в доме:

– Вы опоздаете, как всегда. И я сомневаюсь, что нашим родителям это понравится.

Затем он быстрым шагом направился прочь по темной улице. Я наблюдала, как он шагает, пока позволял свет фонаря. Через несколько метров он смешался с группой друзей, ожидавших его на углу, и исчез из виду.

Ахмет…

Тот, чье имя высечено на моем сердце с самого первого удара. Воплощение фразы «Я открыла глаза и увидела его». Храбрый принц из сказок, чьи зеленые глаза согревали мою душу. Имя, которое обжигало мои губы каждый раз, когда я произносила его, добавляя к нему обязательное слово. «Аби»… Ахмет-аби…

Называла ли я его так, потому что он был старше на пять лет? Или потому, что он заботился обо мне, будто я выросла у него на руках? Или потому, что он до сих пор не делал различия между мной и своей сестрой? Не знаю. Эта привычка осталась с детства, и, хоть она и причиняла боль моим губам и сердцу, я все равно продолжала так говорить. Может, для того, чтобы напоминать себе о невозможности чего-то другого, – не знаю.

Когда я снова повернула голову к дому, Эрва торопливо запирала дверь. Увидев меня, она на мгновение обрадовалась, но затем приняла самый смущенный вид.

– Я подумала, что ты ушла, и перепугалась, – тяжело дыша, объяснила она.

Видно, спускалась с верхнего этажа бегом.

– Спустилась бы ты на две минуты позже – точно ушла бы!