Я старалась говорить строго. Ахмет был прав: немного припугнуть ее не повредит. Чтобы показать, как я бешусь, я даже скрестила руки на груди.

Но Эрва тут же подошла ко мне с надутыми губами, как провинившийся кот, и, несмотря на мою попытку увернуться, крепко меня обняла:

– Прости, Сахрам ^[5]. Обещаю, это в последний раз.

Несколько секунд я хмурилась. Но злиться, глядя на эту умильную мордашку, было невозможно. И мы обе знали, что последним этот раз не будет. Так что я разбила лед легкой улыбкой, взяла ее под руку, и мы быстро вышли из сада.

Когда наши каблуки застучали по дороге, Эрва спросила:

– Думаешь, наши мамы заметили, что нас нет?

– А ты как думаешь? – откликнулась я.

То, как Эрва беспокойно покусывала нижнюю губу, ясно показывало, что ответ ей известен. Наши мамы, оказываясь вместе, превращались в двух роботов с общей программой – поддерживать друг друга в любом вопросе. Особенно если дело касалось какой-нибудь мелкой оплошности, которую совершили Эрва или я, – тогда они, объединившись, могли устроить настоящую бурю.

Да мы и сами понимали, что права опаздывать сегодня у нас просто не было. Весь квартал собрался в старой мечети на площади. В нашем маленьком мире произошла большая потеря. Ушел из жизни самый старый торговец района, и мы как единое сообщество должны были почтить его память молитвами в мечети.

Наверное, сейчас стоит рассказать о мирке, в котором я жила.

На склонах Ускюдара ^[6] находился, наверное, самый маленький квартал Стамбула. Он состоял всего из девяти длинных улиц, все они были тупиковыми, и почти все застроены двухэтажными домами с садиками – старинными и уютными, но не слишком помпезными. Свободные концы всех улиц сходились на площади, где были расположены старые, неподвластные времени лавки, величественная мечеть, фонтан и кофейни, – все это создавало очаровательную атмосферу. Как и в любом маленьком сообществе, здесь все знали друг друга, поддерживали и любили.

Это место было в точности таким, о которых с ностальгией рассказывают в фильмах и сериалах. Люди тут жили обеспеченные, но никто не роскошествовал. Квартал у нас был маленьким, но важным: когда-то он даже подарил миру двух известных политиков. Мы жили по своим правилам, и совет старейшин, состоящий из мудрых и опытных людей, строго следил за порядком. Даже малейшие перемены обсуждались целыми днями.

Наш квартал так и называли – Чыкмаз ^[7]. Тупиковые улицы, тупиковые разговоры, тупиковые люди, тупиковые слова. Мы не пускали в свой мир чужаков. И свое никому не отдавали.

Тем временем Эрва и я быстро шагали к мечети, но вдруг запыхавшаяся подруга дернула меня за руку:

– Я же забыла тебе рассказать! Помнишь Ясмин?

Я сдвинула брови, пытаясь сообразить.

– Ту, что живет на девятой улице? Наша ровесница?

У улиц в Чыкмазе не было каких-то красивых названий. Вместо этого на каждом углу висели таблички с номерами от одного до девяти: 1-я Тупиковая улица, 2-я Тупиковая улица и так далее. Чтобы запомнить человека, достаточно было знать, на какой улице он живет.

– Ага, ее. Как тебе кажется, какая она?

– Не знаю, Эрва, мы с ней особо не общались. Я просто слышала о ней.

– Еще бы не слышала: ее называют самой красивой девушкой в Чыкмазе.

В голове подруги прозвучала неприкрытая зависть, и я не смогла сдержать улыбки.

– Правда? Что, так и называют? – Я попробовала немножко ее подколоть.

– Вот именно так и называют, да. Знаешь, меня раздражает, когда люди навешивают на кого-то ярлыки на всю жизнь! А вдруг она подурнеет, попадет в аварию и будет изуродована до неузнаваемости? Или у нее огромный прыщ на лице выскочит? Откуда им знать?

Я сжала губы, чтобы не рассмеяться.

– Или же ты болтаешь все это просто потому, что тебя называют самой разговорчивой девушкой в Чыкмазе.

Она отбросила мою ладонь, которую держала в своей, и, как капризная девчонка, скрестила руки на груди.

– Я говорю не много, а просто быстро. И из-за того, что я говорю быстро, меня не всегда понимают, поэтому я предпочитаю выражаться подробно и длинными предложениями.

Я спрятала улыбку.

– Ну ладно, если бы у тебя был выбор, мисс, как бы ты хотела, чтобы тебя называли?

Эрве понадобилось всего две секунды – видимо, она уже обдумывала этот вопрос раньше. Замедлив шаг, она возбужденно затараторила:

– Например, можно было бы сказать, что я самая стройная девушка в Чыкмазе или самая симпатичная. – Она откинула с плеча несколько прядей волос. – Или, на худой конец, самая милая, очаровательная, сладенькая, остроумная девушка. Имидж самой разговорчивой – это совсем не привлекательно.

Подруга поджала губы, и я повернулась к ней:

– Не привлекательно?

– Ну да. Какой парень захочет «самую разговорчивую» девушку? Звучит так, будто я душная зануда.

Я с улыбкой глянула на ее кислую мину. Снова переплела ее пальцы со своими и попыталась вернуть наш шаг к прежнему темпу.

– Ладно, ты права. Думаю, они должны называть тебя не самой разговорчивой, а самой быстроговорящей. И не переживай: я уверена, что есть парни, которым нравятся болтливые девушки, – сказала я самым ободряющим тоном.

Эрва надулась еще сильнее. Я уже буквально тащила ее за собой.

– Только я уверена, что в Чыкмазе такие не живут. Думаю, мне нужно больше молиться Вселенной, чтобы она направила ко мне симпатичного парня, который обожает болтовню.

Я хихикнула, но Эрва продолжала жаловаться:

– Ты-то у нас самая умная девушка в районе, для тебя твой ярлык – не проблема.

Эрва была младшим ребенком и единственной девочкой в семье. Она была избалованной, очень капризной и упрямой, а еще не любила делиться вещами, которые считала своими, – в том числе мной. С каштановыми волосами, светло-карими глазами и миловидным лицом она, может, и не могла претендовать на звание самой красивой девушки в Чыкмазе, но я бы не променяла ее ни на кого в мире.

– Не говори глупостей, Эрва. Важно не то, что думает район, а то, что думают те, кто тебя любит. Для меня ты, может, и самая упрямая девушка на свете, но ты еще и самая лучшая, самая милая, самая преданная и самая прекрасная подруга. А Ясмин будет самой красивой в Чыкмазе, ну и пускай.

Губы Эрвы растянулись в искренней улыбке. А потом она повернулась ко мне и с хитрецой произнесла:

– Ладно. И пускай тогда Ахмет-аби достанется ей.

Я застыла на месте. Эрва аж споткнулась от того, что я стала как вкопанная. Я с трудом сглотнула:

– Что ты сказала?

– Ах да, я же с самого начала об этом и хотела рассказать. Мама хочет свести Ахмет-аби и Ясмин. Она даже сказала, что сегодня вечером Ахмет-аби обязательно должен прийти в дом, где проходит поминальная служба. Ясмин будет там помогать с угощением. Маме кажется, что ее надо показать Ахмет-аби, как будто они и так не знакомы. – Эрва пожала плечами и продолжила: – Сначала идея показалась мне дурацкой, но потом я подумала: почему бы не свести самого красивого парня в Чыкмазе с самой красивой девушкой? Не так уж и плохо.

Надо было как-то отреагировать на ее веселый взгляд, но все, что мне удалось, – это, не дыша, хлопать ресницами. Ни Эрва, никто другой не знали о моих чувствах к Ахмету. Я пыталась заставить себя открыть рот и что-то сказать, но тут к нам подошли несколько девчонок из района, и я продолжила шагать, скрывая шок. Эрва уже забыла обо мне и вовсю болтала с девушками.

Я никогда не думала об Ахмете с кем-то другим. Я и с собой-то его не представляла. Просто любила его издалека. Воображала, как мы живем в одном доме, как я накрываю для него на стол, как мы вместе смотрим фильмы и смеемся… Для меня было достаточно взгляда его зеленых глаз. Я никогда не осмеливалась желать большего.

К тому моменту, как мы забежали в мечеть и направились в женскую часть, онемение у меня в ладонях и боль в животе начали проходить. На входе нам дали платки, которые мы второпях накинули на головы. Мечеть уже была переполнена: люди пришли и из других районов. С трудом найдя местечко, мы сели, и я быстро нашла взглядом свою маму, сидящую в первых рядах рядом с мамой Эрвы. Я уже хотела было наклониться к Эрве, чтобы показать на них, но тут мама Эрвы бросила на дочь сердитый взгляд. Очевидно, наше отсутствие не прошло незамеченным.

Через несколько минут я погрузилась в слова имама. Он говорил о терпении, и слова были прекрасны. Непроизвольно мой взгляд скользнул по мужской части мечети, расположенной внизу. Где-то посередине я нашла того, кого искала. Даже в огромной толпе я легко могла узнать Ахмета: я так долго втайне наблюдала за ним, что выучила наизусть каждое его движение, каждую позу.

Его каштановые волосы светлели на солнце. Зимой он отращивал короткую щетину, но летом борода чесалась, и он брился совсем гладко. Он не знал, но мне больше нравилось так. У него было сильное, подтянутое тело, которое делало его еще более привлекательным, – не будь он недавно окончившим университет успешным адвокатом, его легко можно было бы принять за модель. Мне нравилось наблюдать, как каждое утро он выходит из дома с черным портфелем в руке. Ахмет был из тех мужчин, на которых костюмы смотрятся лучше всего. Высокий рост идеально сочетался с приталенными пиджаками, и мне страшно нравилось, когда он носил черный, потому что на фоне черного зеленые глаза выделялись еще ярче. В детстве, когда он боялся или волновался, его радужки становились темно-зелеными, как изумруды… Но я не знала, так ли это до сих пор, потому что теперь не могла смотреть ему в глаза дольше трех секунд.

А больше всего в Ахмете мне нравилась ямочка на левой щеке. В детстве я думала, что это шрам, и мне становилось грустно, но теперь я знала: эта ямочка – самое красивое, что есть на свете.

Как жаль, что мы выросли! Как жаль, что Ахмет – больше не мой самый близкий друг, который всегда рядом! Как жаль, что он уже не тот, кто дует мне на колено, когда я падаю с велосипеда, чтобы было не так больно! Как жаль, что он стал самым красивым парнем в Чыкмазе, и я вынуждена смотреть, как девушки часами шатаются по нашей улице, лишь бы увидеть его! Как жаль, что мне так ужасно хочется разорвать в клочья те любовные письма, которые они передают ему через меня! Как жаль, что он больше не мой!

И как же жаль, что его теперь сводят с Ясмин…

Вдруг он поднял голову и посмотрел наверх. За считаные секунды зеленые глаза нашли меня. От неожиданности я не успела отвести взгляд, а он улыбнулся, быстро подмигнул мне левым глазом, а затем снова повернулся к имаму.

Словно для того, чтобы меня не поймали с поличным, я быстро опустила голову к согнутым коленям. Но меня уже застукали! Испытывая смесь стыда и тревоги, я услышала голос Эрвы:

– Смотри, в двух рядах позади наших мам, та девушка в голубом платке.

Я повернула голову в сторону, куда она указала. С моего места было мало что видно, но половину лица я разглядеть могла. У девушки были длинные ресницы и маленький изящный нос. Светлые волосы выглядывали из-под небрежно накинутого голубого платка. Даже с этого ракурса она выглядела безупречно. Я беспокойно заерзала на месте. Снова опустила голову к коленям. Настроение испортилось.

А Эрва знай себе улыбалась! И меня бесило, что ее это забавляет! Но я решила не показывать виду.

После окончания проповеди бо́льшая часть людей из мечети направилась в дом, где проходила поминальная служба. На выходе наши мамы нашли нас и отругали за опоздание. Конечно, Эрва героически взяла всю вину на себя. Пока мы шли, взявшись под руки, от мамы Эрвы, шагавшей позади с моей мамой, я несколько раз услышала имя Ясмин. Видимо, она рассказывала о своем плане. И настроение мое сделалось еще мрачнее.