В результате женушка признала сто пятьдесят девятую, вот только по сто пятой – ни в какую! Муж ее тоже уперся рогом и вину отрицал. Андрея так и подмывало отправить обоих в изолятор – не из кровожадности или желания отыграться, а из практических соображений, ведь, как известно, ничто так не вправляет мозги, как пара-тройка дней за решеткой.

Мера не из приятных, но ее достаточно, чтобы такие вот «невиновные» наконец поняли: следователь не шутит. Спесь с них сходит, глаза открываются, приходит осознание, что за совершенное преступление придется заплатить. После этого и явка с повинной подписывается, и показания даются, и новые факты в деле открываются. Бывший «невиновный» либо продолжает отсидку, либо в благодарность за содействие отпускается на все четыре стороны вплоть до суда, после которого свобода для него превращается в нечто отдаленное, недостижимое и прекрасное.

Увы, в деле об убийстве Подставкина обстоятельства сложились иначе: Андрей пока не нашел повода посадить «невиновных» в СИЗО. И это обстоятельство его жутко раздражало.

Зазвонил телефон, Андрей поднял трубку.

– Голиченко слушает.

– Андрей Алексеевич, к вам Ловкина Вероника Семеновна, говорит, ей назначено, – отрапортовал дежурный.

– Проводи.

Все-таки пришла. Ладно, куда деваться, теперь важно отделаться от нее как можно быстрее.

Спустя пару минут в дверь постучали.

– Войдите!

Из коридора, заставленного коробками с бумагами, выглянула девушка с милыми кудряшками до плеч. Одета по последней моде: джинсы, футболка, медицинская маска.

– Здравствуйте. Можно?

– Проходите.

Андрей открыл ящик стола, глянул на собственную маску и тут же передумал ее надевать: лежащая рядом стопка белых листов подчеркивала, что заношенная маска свою белизну давно потеряла. Пожалуй, стоит купить новую.

– Вероника Семеновна, мне неловко, что заставил вас приезжать, да еще и в пандемию.

Девушка села на стул напротив.

– Поверьте, я с удовольствием. Наконец появился повод нарушить карантин и выйти из дома. Я очень плохо воспринимаю речь по телефону, а при личной встрече могу читать по губам.

Андрей мысленно отметил, что в таком случае надевать маску точно не стоит.

– Раз так, давайте пообщаемся. У меня всего пара вопросов.

– Да, конечно. Постараюсь рассказать все, что помню. – Ловкина поерзала, устраиваясь поудобнее.

Андрей открыл заготовленную папку, достал предыдущий протокол допроса. Те показания брал его предшественник, Андрею нужно было лишь уточнить пару моментов.

– Вы сказали, что познакомились с Власенко Сергеем Сергеевичем в больнице уже после аварии.

– Все верно.

– Скажите, как часто Власенко вас навещал?

Ловкина убрала волосы за ухо, и Андрей заметил слуховой аппарат, тонкой дугой уходящий за ушную раковину. Интересно, как с ней общаться? Может, говорить громче? Но пока она вроде прекрасно слышала, даже не переспросила ни разу.

– Сложно сказать, думаю, раз в два-три дня. Мы подружились, и он заходил в палату, когда дежурил. Тогда мне было довольно тяжело, а Сергей старался меня поддержать.

Андрей понимал, что «довольно тяжело» – это мягко сказано, на самом деле ей прилично досталось.

– Вы обсуждали с Власенко ту аварию?

Ловкина невесело усмехнулась.

– Знаете, я была не в том состоянии, чтобы что-то обсуждать. Не хотелось никого видеть. Говорить, когда себя не слышишь, – пытка, а не слышать других… тогда казалось, что хуже быть не может.

– Но вы сказали, что Власенко вас поддержал. Каким образом, если вы не общались?

– Через блокнотик, это было мое единственное окно в мир. Сергей приходил, садился у моей кровати, писал дурацкие шутки. Всячески пытался меня развеселить.

– Получалось?

– Тогда я этого не осознавала, но сейчас понимаю, что да. Его шутки помогали отвлечься.

– То есть темы аварии вы не касались?

Вопрос вышел наводящим, но Андрей не стал перефразировать, в конце концов запись он не вел, а в протоколе всегда можно откорректировать.

– Касались, но не напрямую. Сергей рассказывал, что раньше Подставкин уже пытался покончить с собой, но его спасли. А вот вторую попытку предотвратить не сумели. Ведь в то время все думали, что он пытался отравиться, никто убийство не подозревал.

– Как вы полагаете, Власенко чувствовал себя виноватым?

Ловкина помолчала немного.

– Он говорил… в смысле писал, что должен был все это предвидеть. Они с Подставкиным дружили. Наверное, корил себя за то, что не сумел ему помочь.

– А касательно вас? Испытывал ли он вину за то, что случилось с вами?

– Со мной? – Ловкина поморгала, явно не ожидая такой интерпретации событий. – Не знаю, никогда об этом не думала.

Андрей же как раз именно об этом и подумал, когда узнал, что подозреваемый постоянно торчал у ее больничной кровати. Все было предельно ясно: Власенко и его женушка убили Подставкина, пытаясь сымитировать самоубийство, но вот незадача – случайной волной зацепило Ловкину и та потеряла слух. Именно поэтому Власенко подружился с ней и навещал ее в больнице – чувствовал вину из-за того, что произошло.

Беседу можно было заканчивать. Как и ожидалось, визит Ловкиной оказался пустой тратой времени, ничего нового она сказать не могла. Разговора по телефону с лихвой хватило бы. Даже оформлять протокол повторного допроса не имело смысла.

– Собственно, у меня все. Спасибо, что пришли, и еще раз извините, что потратил ваше время.

«Хотя еще вопрос, кто чье время потратил», – добавил Андрей про себя.

Ловкина, однако, домой не спешила.

– Андрей Алексеевич, скажите, вы и в самом деле считаете, что Сергей может быть причастен к убийству?

Андрей внимательно посмотрел на нее. Откуда она узнала? Он этого точно не говорил.

– Почему вы решили, что Власенко подозревают?

– Он заходил пару дней назад, рассказал, что был на допросе и что им с женой вручили подписки.

– Ясно. Наверняка клялся и божился, что невиновен?

Ловкина кивнула, и Андрей удовлетворенно хмыкнул:

– Они все так говорят.

– Я просто не понимаю… зачем ему убивать?

Андрей шумно выдохнул. Чего он точно не планировал, так это отвечать на вопросы любопытных обывателей, сующих нос не в свое дело. Но теперь по крайней мере понятно, почему она напросилась на встречу.

– Вероника Семеновна, у всех свои причины. Поверьте, у Власенко они были вескими. Придет время, вы все узнаете, а сейчас, если не возражаете… – Он выразительно покосился на экран, давая понять, что ему вообще-то нужно работать.

Но и этот жирный намек Ловкину не спровадил. Она, похоже, вообще не собиралась уходить.

– Надеюсь, у вас больше нет вопросов? – предпринял новую попытку Андрей.

Ловкина виновато отвела взгляд.

– Всего один.

Андрей откинулся на спинку кресла. Он мог бы прямо сейчас выставить ее из кабинета, но сдержался, потому что, несмотря на раздражение, жалел эту бедолагу. Закон давно уже заключил, что ответственности за ее увечье никто не несет – аварию признали несчастным случаем. Но это официально. По совести же ясно: тот, кто отравил Подставкина, виновен и в ее глухоте – одно привело к другому. Вот она и хочет во всем разобраться.

– Спрашивайте, – буркнул Андрей, злясь на самого себя за мягкотелость.

Не так-то просто отключить эмоции и перестать сочувствовать людям. С годами он, несомненно, прокачал этот навык, но мастерства пока не достиг. Может, оно придет после той самой заветной «пятерки»?

– Меня беспокоит записка. Подставкин написал ее во время первой попытки самоубийства, правильно?

Андрей не собирался раскрывать детали расследования, а потому ответил выжидающим взглядом. Ловкина помолчала секунду и продолжила:

– Подставкин пишет записку и пытается повеситься, но его успевают спасти. Четыре месяца спустя его убивают и подкладывают ту самую записку, желая выдать убийство за суицид.

Андрей не перебивал. Интересно, что еще ей известно? Он прекрасно знал, откуда у такой осведомленности растут ноги: отец Ловкиной был весьма успешным адвокатом и умел наводить справки, а предшественник Андрея не заморачивался из-за таких «пустяков», как тайна следствия.

– Значит, после того как Подставкина вытащили из петли, кто-то забрал записку, – рассуждала Ловкина, – и четыре месяца хранил ее у себя. Или же все это время записка была у Подставкина, пока кто-то ее не нашел, не прочитал и не узнал то, что толкнуло его или ее на убийство.

Ловкина могла бы не поднимать выразительно брови, делая акцент на слове «ее», Андрей и без того понял, на что она намекает: в предсмертной записке Подставкин признался, что изменял жене.

– Вы всерьез думаете, что я не рассматривал версию, будто его убила супруга?

– Уверена, что рассматривали. Но Подставкина находилась в тот вечер дома, а потому убить не могла. Не успела бы. Она звонила мужу с домашнего телефона, когда нашла свекровь без сознания. Но что, если это неправда? Что, если в тот вечер звонила не она?

Андрей шумно выдохнул. Жалость жалостью, но всему есть предел: беседу пора было заканчивать.

– Вероника Семеновна, я еще раз прошу меня извинить, но мне в самом деле нужно работать.

Ловкина стояла на своем.

– Андрей Алексеевич, пожалуйста, уделите мне еще две минуты. Дело в том, что Подставкиной не было в тот вечер дома и мужу она не звонила. Это сделала ее дочь.

– И откуда, позвольте поинтересоваться, вам это известно? – Андрей не пытался скрыть язвительность в голосе. Даже его недалекий предшественник сумел установить, кто кому и во сколько звонил.

– Сергей рассказал.

– Я так понимаю, речь о Сергее Власенко?

– Да.

– То есть о том, что жена убитого соврала следствию, вам известно со слов главного подозреваемого?

Ловкина нервным жестом убрала волосы за ухо, похоже, она и сама понимала, что ситуация попахивает бредом.

– Я знаю, как это звучит, и не представляю, чему верить. Поэтому и пришла. Вы же сможете выяснить, правда это или нет? Если Подставкина соврала, значит, позаботилась об алиби еще в тот момент, когда все думали, что ее муж пытался покончить с собой. Сергей говорит, что общался с ее дочерью и она рассказывала, что звонила в тот день отцу, потому что нашла бабушку без сознания, а матери дома не было.

Главный подозреваемый твердит, что невиновен, и переводит стрелки на других – конечно, это нужно проверить! Непременно. Андрей сделает это сразу после того, как впервые за пять лет выспится и слетает в отпуск на Бали.

– Вероника Семеновна… – Он изо всех сил старался говорить вежливо. Не хватало еще схлопотать жалобу, а потом краснеть перед шефом, бормоча «не сдержался». – Послушайте, я понимаю, что вам порядком досталось…

Он замолчал, уставившись на Ловкину, и поймал себя на том, что забыл закрыть рот.

Стоп-стоп-стоп, у Андрея даже пальцы задрожали. Не от раздражения, нет, он вдруг понял, что едва не упустил подарок, который она ему принесла!

Андрей аккуратно выдохнул. Черт возьми… Кто бы мог подумать!

– То есть вы полагаете, что жена убитого обманула следствие?

Ловкина недоверчиво посмотрела на него, явно опешив от такой резкой смены тона. Она не могла не почувствовать, что он был готов ее послать.

– Да. Думаю, это можно доказать, если поговорить с ее дочкой.

Андрей сделал вид, будто размышляет. Теперь главное – не спугнуть, главное – все правильно оформить.

– То есть она узнала об измене мужа, решила его убить и убедила дочь обеспечить ей алиби. Что ж, вполне может быть… – Он изо всех сил старался, чтобы Ловкина поверила, будто ему и в самом деле все это интересно. – Я подозревал Подставкину, но доказательств против нее не нашел. Однако ваши показания многое меняют. Осталось убедить начальника, чтобы позволил мне продолжить расследование. Это дело, знаете ли, у нас у всех уже в печенках.

Тут Андрей душой не кривил, Ловкина это почувствовала и наконец улыбнулась – даже маска не могла это скрыть.