Я живу у своей бабушки Таси Завальской и дедушки Васи Добровского, пока мои папа и мама работают на космодроме и учат ракеты летать. Киевлянин Шурик Семенко живет слева от нас на полхаты у настоящего полицая Сергея Гавриловского, Славка Тимощук – справа. Он внук настоящего партизана, который купил полхаты у Зиновия Василенко, деда Жорика. Дед Зиновий – заведующий библиотекой школьного интерната, поэтому как-то так случайно получилось, что в доме Василенков^[7] собрана самая лучшая библиотека в Топорове – ни у кого такой нет.

К моим шести годам я уже перечитал все, до чего дотянулся на бабушкиных полках и в детской районке: «Маугли» и «Буратино», Джанни Родари, Бианки, «Волшебник Изумрудного города» и весь «Незнайка» зачитаны до дыр. Я люблю читать, да так, что иногда увлекаюсь и вываливаюсь из халабуды^[8] на старой груше и, естественно, пикирую в бабушкину резеду и мяту. Лететь метра три, но на очень мягкую землю.

Бум!

Это совсем не страшно.

У меня есть заветная мечта, самая главная греза этого лета – книга, которую я увидел у Жорика, Большая детская энциклопедия. Здоровенная… Обо всем на свете. О глубинах, динозаврах, вулканах, пластмассовых лодках, откуда уголь пошел, и как устроен танк… А картинки… Какие же там картинки на специальных вкладках – глянцевые, яркие, и каждая иллюстрация переложена папиросной бумагой! Вы представляете, как дрожат руки, когда пальцы осторожно, чтобы не разорвать, переворачивают тонкую полупрозрачную бумагу и открывается очередная удивительная картинка? До дрожи. Будто поймал пальцами бабочку-махаона.

Жорик Василенко совсем не дурак, и за право почитать Его Мою Книгу он берет с меня всякие ценные штуки. Я уже отдал ему мой любимый пистолет с пистонами. Он еще хочет с меня получить мой деревянный меч, но меч я ему не отдаю, потому что это самый лучший, самый острый меч среди всей нашей четверки.

Мало того, это Кровавый Меч! – на рукоятке и на лезвии сплошь следы взаправдашней крови! (Это моя кровь – я, пока выстругивал меч из бабушкиного штакетника, несколько раз порезался, но не признался и сказал друганам, что зарубил врага, – а Славка Тимощук верит, малявка четырехлетняя.)

Пока Жорик целый день щелкает бывшими моими пистонами, я забираюсь на грушу, где расположена моя космическая база, и читаю-читаю-читаю Книгу. А потом по веревочной лестнице слезаю вниз, бегу к бабушке, ищу цветные карандаши, опять быстро лезу наверх, в базу, и очень тороплюсь, чтобы успеть перерисовать картинку атмосферы – ну, вы, конечно, помните такую голубую-синюю-фиолетовую, с воздушным шаром, самолетом, а сверху спутник и ракета и надписи «тропосфера», «стратосфера», «мезосфера», «термосфера», «экзосфера»… От этих «сфер» у меня мурашки по коже бегают, я даже забираюсь повыше по веткам старой груши, чтобы быть поближе к границе атмосферы, только там уже ветки гнутся. У меня все получается, а что не успеваю, я запоминаю, заучиваю наизусть. Это очень удобно. А потом иду к Жорику, чтобы отдать мою Книгу, заодно прихватываю Славика и Шурика – и мы все вместе идем в гости к Василенкам.

2

…У Василенков очень большой и богатый огород – по весне дед Зиновий навозу не жалеет, поэтому летом их грядки аж репаются^[9] – так картошка прет из земли. Вдоль всех тропинок растут метелки, мальвы, вдоль сарая – пионы, розы, тюльпаны, настурции, ноготки, то есть календула, всяких цветов необъятное море.

Пахнет землей, травами, луком, картофельной ботвой, чесноком, помидорами, цветущей фасолью, горохом, и над этим всем теплый ветер разносит сладость наливающихся яблок и падалицы, уже изобильно гниющей на гноярке, где всегда можно набрать самых юрких червяков для рыбалки на ставках^[10] за колхозом «Коммунист».

Знаете, какая у нас огородная география? По низинке от полицаев Гавриловских, по задам огородов моей прабабушки Ульяны, через огород бабушки Таси, мимо Василенков можно незаметно дойти до шелковицы, которая растет на меже между огородами соседей Петра Пивня и Самуила Пивня… (Когда-нибудь расскажу и эту историю, пока не об этом.) Но мы туда не ходим, там скучно. Главным местом наших игр является Очень Большая Бочка, которая стоит за сараем деда Зиновия.

3

Ни у кого из соседей такой огромной бочки нет!

О, это грандиозная, всем бочкам Бочка, настоящая Царь-бочка! Если из нее какой-нибудь невероятный силач сможет вычерпать всю воду, то в ней мы можем уместиться все вчетвером, и еще раза три по четверо нас – такая огромная бочка. Железная, сбоку орел с загнутым клювом и свастика. Только свастикой бочка к сараю повернута, свастику можно рукой потрогать, если очень-очень пальцы тянуть. Вода в бочке бесконечная – к ней под краем крыши сарая идет рынва^[11], с которой дождевая вода стекает в бочку, поэтому этим солнечным, душным и очень грозовым летом бочка всегда полна до краев.

На Украине июль всегда грезит августовским изобилием, но этот июль 1976-го настолько теплый и влажный, что ломаются ветки у абрикосов, а за вишнями можно не подпрыгивать – ветки гнутся до земли, огороды распухают будущим урожаем, азартные хозяйки не успевают закупаться сахаром для закрутки варенья и разных консерваций, которые спускаются в ледяные погреба в ожидании холодов и Нового года…

Так вот, как и положено взрослым мужчинам, натрескавшись пенок со свежесваренного варенья, после обеда мы собираемся на огородах и играем во все, что можно выдумать, – и в казаков-разбойников, и в ножички, и в «танчики»^[12], и в партизан, и в немцев, и в летчиков, и в робингудов (если не растеряли стрелы), а то и в доблестных рыцарей (а для чего пальцы резались весной? – мечи же!), но сегодня мы играем в бочке в подводную войну.

(А моя заветная Книга уже лежит на веранде Василенков. Эх…)

Для игры в подводную войну нужна Царь-Бочка, полная до краев, и дудки подорожника. Вы знаете, что если очистить дудку подорожника от зеленых семян, то у нее плавучесть и нырючесть будут как раз такие, что ее можно воткнуть в воду, как копье? А потом завороженно следить, как дудка, расталкивая суетливых мотылей, медленно устремляется к ржавому дну, далеко в глубины океана – и только тени наших макушек видны на буром дне. И самое главное в игре в подводную войну – это надо так бросить свою дудку в воду, чтобы у самого дна на страшной глубине, где осьминоги, где живут чудовища – пожиратели пиратских кораблей, где скелеты в остовах погибших каравелл и галеонов с золотом, – чтобы там твоя боевая подлодка протаранила вражескую!

4

– Так нечестно! Так нечестно! – горячо протестует Славка-малявка. – Так нечестно! Ти бачив, що вiн лобить^[13]?! Вiн руку занулюе^[14]! Ах ти ж!

– А что не так?! – Шурик прикидывается сибирским валенком. – Я подбил твою лодку, вот и не сопи, малявка!

Это железный аргумент. Тем более что Жорик киевлянин, а все киевляне говорят по-русски. В этом мы с Шуриком сходимся. Я из Залесска, но всем говорю, что из Москвы, чтобы было проще, Шурик из Киева, ну а Жорик Василенко говорит по-русски потому, что так хочет его бабушка Тамара – хромая полная бабушка со странно толстыми щиколотками. Она всегда всем говорит, что ноги у нее такие из-за больного сердца.

– Не! Так не можна! – чуть не плачет Славик. – Вiн! Дай менi ще лаз! Я ще лаз!

– Ладно, пусть еще раз бросит, – я вступаюсь за малявку. – Жорик?

– А мне все равно, – лениво отвечает Василенко. – Пусть бросит, все равно он по счету проиграл.

– Я не плоглав! Не плоглав я! – топает Славик.

Он уже забрызгался теплой водой по уши, но не обращает внимания, старается, прицеливается, бросает свою дудку! И мы следим, как зеленая черточка сначала быстро, потом медленнее, потом совсем медленно уходит вниз, где уже поднимается «Наутилус» Шурика. Шурик самый старший из нас и все свои подлодки называет «Наутилус». А нам не разрешает.

А мне все равно – мою подводную лодку я всегда называю «Бодрый», бортовой номер 42. Такой номер, как на эсминце моего дедушки Васи. Дедушка с немцами воевал на «Бодром», потом к немцам в плен попал, они его расстреливали, но не смогли. У дедушки после войны орден боевой. Очень тяжелый. Красного знамени боевой орден, вот!

– Ага! Вот! Вот! – Славик прыгает, лупит по воде и торжествующе кричит на всю округу. – Попав! Попав я! Это ты плоглав, ты!

– Ну, ладно, хватит. Хватит, говорю! – Жорик и Шурик вытирают лица. – Все, адмирал сопливый, пошли. Выиграл! Да. Стопэ! Харэ, говорю, а то в глаз получишь!

Мы идем мимо папировки^[15], потом объедаемся ранней падалицей – Жорик разрешает поднять несколько яблок.

– Парни, – вдруг шепчет он таинственно. – Гороху хотите?

– Ну. А можна?

– МожнО, а не можнА, – поправляет он Шурика. – Тютя.

– А в глаз, толстожопый? Ты че?! – Шурик пытается дать поджопник Жорику, но тот быстро отскакивает.

– Ну что ты? Что ты, я ж шучу. Можно. Можно, конечно. Пайшли, хлопцы.

И мы втыкаем куриные перья в волосы и секретно идем по тропинкам большого огорода деда Зиновия, где-то крадемся на четвереньках, где-то ползем по-пластунски, где-то заметаем следы наших мокасин – для полной тайности, по-гуронски и по-могикански, пока не доползаем до горошка, который по весне посеяла бабушка Тамара Василенко. Среди путаницы изумрудных листочков, усов и стеблей висят туго наливающиеся стручки. Вы знаете, как это вкусно? А как вкусно поддеть обкусанным ногтем пленку оболочки стручка, снять ее и разжевать сладкий стручок? А съесть сладкие горошины? Залезть на толстую нижнюю ветку яблони, пересчитать на ладони зеленые жемчужины, вдохнуть сладкий запах и весело есть, болтая черными босыми пятками?

– Форик, а фы? – Славик набил полные щеки гороха и нечаянно пускает слюни на голый животик. – Фы ффо фе фъеф?

– А я не хочу есть, – лениво мычит Жорик Василенко. – Я этого горошка объелся – во! – он проводит ладонью по горлу. – Вы ешьте, ешьте.

И мы лопаем зеленый, сладкий, самый вкусный молочный горошек, еще не жесткими шариками, которые суховаты, а самый восхитительно сочный, самый молочно-спелый, такой, что за уши не оттянуть и ум отъешь. А потом расходимся и Жорику, конечно, спасибо говорим за такое пиршество, руки жмем, как взрослые мужчины.

Шурик и Жорик жмут руки сильно-сильно – кто сильнее. Конечно, Шурик.

Ладно, вечер уже, пора по домам.

5

Дома я еще играю немного, потом что-то читаю, только вот почему-то спать хочется очень сильно, потом очень хочется пить, потом я ложусь спать прямо на полу. Вбегает бабушка, а я уже сплю, потом бабушка начинает бегать, искать градусник, трогать мой лоб, искать каланхоэ, смотреть горло, меня просто ужасно тошнит и выворачивает всего, потом бабушка кричит что-то, я плохо помню, кажется, температура уже сорок два, потом кто-то поит меня чем-то, меня, кажется, опять тошнит, потом что-то еще происходит, какие-то круги, тени, шар из стратосферы поднимается в синюю высоту, дальше уже летит реактивный самолет, а выше, там, где темно-фиолетовая термосфера, там еще выше горят огни северного сияния, а еще выше переливаются звезды, такие, как те звезды, о каких рассказывал папа, который каждый месяц улетает на Байконур, а потом звезды начинают кружиться, собираться в большие круги, водят хороводы, проваливаются в черную пустоту, где так много звезд, так много пустоты, черноты, тишины, где так кружится все и снится, и марится, и видится, и чудится, и все понарошку, и взаправду, и где я всех-всех очень сильно люблю…

6

Я открываю глаза.