Лея Вестова: Развод. У него была другая жизнь

Развод. У него была другая жизнь
Глава 1+

Я увидела их, когда мы с Катей были всего в нескольких шагах от школы. Мой мир раскололся в тот самый миг – с хрустом, с треском, подобно тонкому весеннему льду под тяжестью тела. Андрей – мой муж, человек, которому я отдала пятнадцать лет жизни, отец моего ребёнка, моя опора и моя крепость – стоял на противоположной стороне улицы у кафе с нелепо-яркой вывеской. Его фигура в деловом костюме была до боли знакомой, но всё остальное… всё остальное было чужим, невозможным, противоестественным.

Рядом с ним – молодая блондинка с идеальными чертами лица, словно сошедшая с рекламного плаката. Её округлившийся живот не скрывался даже свободным кроем бежевого пальто. Беременна. Месяц шестой, может, седьмой. Её рука – с длинными пальцами, на одном из которых сверкнуло золотое кольцо, – лежала на плече рыжеватого долговязого подростка. Его лицо, веснушчатое и угловатое, озарялось улыбкой, всегда, когда он смотрел на Андрея. На моего мужа.

А ещё час назад, стоя у окна своей спальни, я читала сообщение: «Задерживаюсь в Новосибирске до вечера. Рейс перенесли из-за тумана. Позвоню, как буду на месте». Ложь. Такая обыденная, такая будничная, словно чашка утреннего кофе. Сколько их было – этих непрошеных чашек?

– Мам, смотри, – голос Кати доносился как сквозь толщу воды, приглушённый, искажённый нереальностью происходящего. – Это же папа, да?

Я не могла вдохнуть. Воздух вокруг превратился в густое желе. Сердце колотилось где-то в горле, отдаваясь в висках оглушительным грохотом. А перед глазами плясали чёрные точки.

Пятнадцать лет брака, тысячи общих завтраков, ужинов, разговоров, планов… всё рассыпалось у меня на глазах, осколки впивались в кожу, в сердце, в душу, оставляя кровоточащие раны.

– Мама? – в голосе дочери звучала паника. Я скосила взгляд – её лицо, бледное, с расширенными глазами, исказилось от испуга.

Я смотрела, как Андрей наклонился к этой женщине и легко поцеловал её в щёку – тем самым жестом, каким ещё несколько дней назад целовал меня перед отъездом в мнимую командировку. Я видела, как его рука на мгновение задержалась на её животе – чужом животе, в котором рос чужой ребёнок. Его ребёнок. Они рассмеялись – все трое – звонким смехом счастливых людей, довольных своей жизнью. Жизнью, в которой для нас не было места.

Липкий, удушающий ужас сковал меня – ноги будто приросли к асфальту, руки онемели, сжимая детскую ладонь с такой силой, что дочь тихо вскрикнула. Я ослабила хватку, но не могла пошевелиться, парализованная этим спектаклем семейного счастья на противоположной стороне улицы.

Прошло не больше нескольких секунд, но мне казалось – целая вечность. Я увидела, как Андрей наконец заметил нас. Его лицо… Я никогда не забуду этого выражения. Всегда уверенный, немного насмешливый, иногда покровительственный, иногда нежный – сейчас он выглядел как загнанный зверь. Улыбка стекла с его лица, глаза расширились в чистом, незамутнённом страхе. А кожа на лице побледнела до синевы, как будто из него разом выкачали всю кровь.

Он сказал что-то женщине, и та медленно, как в замедленной съёмке, обернулась, проследив за его взглядом. На мгновение наши глаза встретились – ледяная голубизна против моих карих – и в этой короткой, молниеносной вспышке взаимного узнавания заключалась вся жестокая правда. Она знала, кто я. Знала всё о моём существовании. И продолжала жить с моим мужем, ждать от него ребёнка.

Ненависть полыхнула во мне раскалённым добела металлом. Я почувствовала её вкус на языке – горький, жгучий, как хинин. Кровь застучала в висках с такой силой, что заглушила все звуки улицы. Глаза затуманились красной пеленой ярости. Я хотела кричать, хотела броситься через дорогу и вцепиться в её идеальное лицо, в его предательское горло, разорвать эту картину фальшивого счастья на куски…

– Мама! Что происходит? – настойчивый голос дочери ворвался в красную пелену, разрывая кокон ненависти, в который я начала погружаться. Её голос дрожал, в глазах стояли слёзы – и это отрезвило меня, как пощёчина. Что бы ни происходило, как бы ни рушился мой мир, я не имела права втягивать в этот кошмар ребёнка.

Я сделала глубокий вдох. Мои лёгкие горели огнём, но я заставила себя дышать ровно. И мир вокруг вернулся – с пронзительными гудками машин, детским смехом во дворе школы и шелестом молодой листвы на ветру.

– Ничего, родная, – мой голос звучал странно, будто принадлежал кому-то другому – механический, бесцветный, как у автоответчика. – Просто… папа вернулся раньше, чем планировал. Иди в школу, я… я поговорю с ним.

– Но мам…

– Иди, Катя, – твёрже сказала я, не отрывая глаз от застывшей на месте троицы. Женщина уже потянула подростка прочь, торопливо отступая, но Андрей стоял, словно вкопанный, с выражением обречённости на лице человека, загнанного в угол. – Всё в порядке. Мы поговорим вечером.

Как же горько звучала эта фраза. Всё в порядке. Ничто не было в порядке – и уже никогда не будет.

Катя неохотно сделала шаг к школьным воротам, оглядываясь, но я уже не смотрела на неё. Расправив плечи и до боли сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, я медленно двинулась через дорогу. Адреналин пульсировал в венах, сердце колотилось как сумасшедшее, но внешне я была спокойна, почти монументальна. Только внутри всё кипело от смеси боли, ярости и унижения, от которой, казалось, вот-вот расплавятся внутренности…

А ведь это утро началось так обыденно, так мирно. Проснувшись от солнечного луча, я ощутила необычную лёгкость. После месяцев кошмара с болезнью матери я впервые почувствовала надежду. Жизнь налаживалась. Мама шла на поправку, Катя радовала успехами в школе. Даже зеркало показывало, что ко мне возвращается прежний вид – исчезли тёмные круги под глазами, лицо начало обретать здоровый цвет.

Больше полгода моя жизнь напоминала замкнутый круг: больница-дом-аптека-больница. Мама перенесла инсульт. «Малыми шагами», – повторял невролог на каждом осмотре. И я верила – двигаться вперёд, а не назад.

Утренняя рутина казалась такой правильной, такой надёжной: завтрак для всех, сборы Кати в школу, заботы о маме. Я даже улыбнулась своему отражению в зеркале, выходя из квартиры. «Всё налаживается», – подумала я тогда. – «Скоро всё будет хорошо».

Но теперь, пересекая дорогу навстречу мужу и его разрушительной правде, я ощущала, как трескается под ногами асфальт, как разверзается бездна, в которую падали все мои надежды, планы, вера – всё, что составляло фундамент моей жизни.

Последние десять шагов показались мне самыми длинными в жизни. С каждым из них воспоминания разной давности вспыхивали в голове болезненными молниями: участившиеся командировки, деловые ужины до полуночи, новый парфюм, странные звонки, на которые он отвечал в другой комнате, его внезапная раздражительность, когда речь заходила о планах на будущее, его нетерпение, когда мама заболела и мне пришлось всё внимание переключить на неё…

Всё складывалось в одну неприглядную картину – пока я билась как рыба об лёд, пытаясь удержать на плаву нашу семью, нашу жизнь, он выстраивал альтернативную вселенную, в которой не было места ни мне, ни моей любви.

Последний шаг. Я остановилась перед ним, чувствуя, как немеют губы, как холодеет всё внутри. В его глазах плескался страх. Страх и… что-то ещё. Облегчение? От того, что не нужно больше скрываться?

– Ольга, я…

Я подняла руку, останавливая поток оправданий, который готов был хлынуть из его рта. Слова были не нужны. Всё уже сказано – его второй семьёй, его ложью, его предательством.

– Теперь я знаю, – сказала я тихо, едва узнавая свой голос. – Теперь я всё знаю.

Светлое утро, обещавшее начало новой, спокойной полосы жизни, обернулось мгновенным мраком, поглотившим весь мой мир.

Глава 2+

Домой мы вернулись в молчании. Андрей шёл рядом – на расстоянии вытянутой руки, но в то же время словно за тысячи километров от меня. Два незнакомца, случайно оказавшиеся на одном отрезке пути. Слов не было – они застряли где-то глубоко внутри, превратившись в тяжёлый ком, царапающий горло изнутри.

Руки тряслись так сильно, что я с трудом попала ключом в замочную скважину. Дверь поддалась с тихим скрипом, впуская нас в квартиру, которую мы купили три года назад – просторную «трёшку» в новом доме. Тогда она казалась крепостью, началом новой счастливой главы нашей жизни, а теперь превратилась в декорацию – фальшивую, картонную, готовую рухнуть от малейшего дуновения ветра.

Мама дремала в своём кресле перед телевизором, где беззвучно двигались губы дикторов новостей. Я перевезла её к нам после инсульта, хотя её собственная однокомнатная квартира в старом районе так и осталась за ней – просто там она не могла справляться самостоятельно. Увидев нас, она приподняла голову:

– Вы чего так рано? А где Катюша?

– В школе, – мой голос прозвучал механически, будто из старого радиоприёмника. – Тебе нужно отдохнуть, – добавила я, касаясь её плеча. – Давай я помогу тебе лечь.

– Что-то случилось? – взгляд мамы скользнул по моему лицу, затем по напряжённой фигуре Андрея, застывшего в дверном проёме. В её глазах мелькнула тревога.

– Всё в порядке, – снова эта ложь. – Просто нам с Андреем нужно поговорить.

Уложив маму в комнате, я тихо прикрыла дверь и вернулась в гостиную. Андрей стоял у окна, напряжённый, с опущенными плечами. Солнечный свет безжалостно высвечивал каждую морщинку вокруг его глаз, каждую серебристую нить в его тёмных волосах – детали, которые раньше казались мне такими дорогими, знакомыми и родными.

– Вызвать такси для твоей мамы? – спросил он, не оборачиваясь. – Может, лучше ей побыть в своей квартире пару дней? Этот разговор…

– Нет, – я оборвала его резко. – Она никуда не поедет. Это наш общий дом, а она мой близкий человек. В отличие от тебя, она имеет полное право здесь находиться.

Он наконец повернулся ко мне. Его зрачки расширились, заполнив почти всю радужку, делая глаза почти чёрными. Таким я его не видела – загнанным, запутавшимся, со странной смесью вины и… облегчения? Да, именно облегчения, словно тяжкий груз наконец упал с его плеч.

– Оля, я…

– Полгода или больше? – слова вырвались из меня потоком чистого льда. – Я видела. Она уже на шестом месяце беременности, не меньше. И это не вчера началось, верно?

Он провёл рукой по лицу – жест усталости, который я тысячи раз наблюдала после его тяжёлых рабочих дней.

– Восемь месяцев, – подтвердил он тихо. – Алексею шестнадцать. Он сын Ирины от первого брака. А ребёнок… ему уже почти семь месяцев.

Ирина. Теперь у неё было имя. Не просто абстрактная «та женщина», а конкретный человек, с именем, с прошлым, с сыном от первого брака. Реальная, осязаемая. Внутри меня что-то оборвалось – последняя ниточка надежды, что всё это какое-то чудовищное недоразумение.

– Семь месяцев, – повторила я бесцветным голосом, вцепившись пальцами в спинку стула с такой силой, что побелели костяшки. – Значит, ты начал встречаться с ней… в августе? Когда мама только перенесла инсульт? Когда я ночевала в больнице, держа её за руку?

– Оля, пожалуйста…

– Не смей, – я выставила перед собой руку, словно щит. – Не смей просить меня о чём-то. Просто отвечай на вопросы. Я хочу знать всё. Каждую мелочь. Каждую ложь.

По моим щекам текли слёзы – горячие, обжигающие, но я не чувствовала их. Внутри меня бушевал ледяной шторм, заморозивший все прочие эмоции, кроме пронзительной, кристально чистой ярости.

Андрей тяжело опустился на диван – наш диван, купленный на первую премию, которую я получила в архитектурном бюро. Мы тогда целый месяц выбирали цвет, фактуру… Я отогнала непрошеные воспоминания.