– Да, всё началось тогда, – он говорил тихо, глядя в пол. – Мы с Ириной… мы столкнулись в кафе рядом с больницей. Я был там после посещения твоей мамы, а она – приезжала к подруге. Мы разговорились… всё вышло спонтанно.

Каждое слово вонзалось в меня, как раскалённая игла. Кафе у больницы. Я помнила его – маленькое, светлое, с запахом свежей выпечки. Я сама бывала там, когда выходила глотнуть воздуха после часов, проведённых в палате. Возможно, мы даже пересекались там с этой женщиной.

– Как банально, – я не узнавала свой голос – сухой, с металлическими нотками. – Случайная встреча, спонтанная связь. И восемь месяцев лжи?

– Я не собирался… – его голос прервался. – Это должно было остаться просто небольшим увлечением. Отдушиной. Но потом всё стало серьёзнее. Она забеременела.

Забеременела. Я обхватила себя руками, чувствуя, как новая волна боли накрывает с головой. Ребёнок. Ребёнок Андрея, которого выносила другая женщина. За время моей борьбы за жизнь мамы, моих бессонных ночей, бесед с Катей, которая тяжело переживала болезнь бабушки, он создал новую жизнь с другой.

– И ты решил остаться с ней, – это был не вопрос, а утверждение.

– Я не мог… Не мог просто уйти, когда она ждала ребёнка, – он наконец поднял глаза, и я увидела в них смесь вины и какого-то упрямства. – Но и здесь я тоже не мог… просто бросить всё. Вас. Тебя. Катю.

– Какая трогательная преданность, – сарказм в моих словах мог бы прожечь металл. – Ты не мог бросить ни одну из семей – так решил жить на две? Браво, Андрей. Просто браво.

– Ты отдалилась, – его слова упали, как камни в неподвижную воду. – После того, как заболела твоя мама, ты будто исчезла из нашей жизни. Всё время в больницах, в аптеках… Вечно усталая, измотанная. Я словно перестал для тебя существовать.

Я задохнулась от возмущения. От несправедливости. От цинизма его обвинений.

– Моя мама чуть не умерла, – процедила я сквозь зубы. – Она перенесла инсульт. А ты… ты жалуешься, что я уделяла ей внимание? Что я заботилась о женщине, которая вырастила меня? Это твоё оправдание?

– Это не оправдание, – он поднял глаза. – Это объяснение. Ты спросила – я отвечаю. Да, твоя мать нуждалась в помощи. Но ты погрузилась в эту заботу с головой. Перестала быть собой. Потеряла себя как женщина, как профессионал, как личность. Осталась только дочь и мать. Жены не стало.

Каждое его слово било наотмашь, оставляя невидимые синяки на сердце. Значит, и моя работа, которую я временно принесла в жертву ради семьи, тоже была проблемой? Значит, моя забота о матери – повод для измены?

– И для этого нужно было заводить вторую семью? – мой голос опустился до шёпота. – Нельзя было просто… поговорить со мной? Сказать, что тебе тяжело? Что ты чувствуешь себя обделённым вниманием?

Он молчал, избегая моего взгляда. И в этом молчании я прочитала ответ, который был страшнее любых слов: дело не в маме, не в моей усталости, не в отсутствии внимания. Просто он встретил другую. Просто влюбился. Просто решил начать новую жизнь. Только не нашёл в себе мужества оборвать старую.

– Оля, я не хотел, чтобы ты узнала… так, – наконец произнёс он. – Я собирался поговорить с тобой, когда твоей маме станет лучше. Я не хотел добавлять тебе проблем.

Я рассмеялась – сухим, колючим смехом, который больше походил на кашель.

– Как благородно, – холод в моём голосе мог бы заморозить океан. – Ты изменял мне, заводил вторую семью, но не хотел расстраивать. Какая трогательная забота…

В дверь позвонили – резко, требовательно. Мы оба вздрогнули, застигнутые врасплох этим вторжением из внешнего мира. Андрей поднялся, но я опередила его, рванувшись к двери, словно ища спасения от этого невыносимого разговора.

На пороге стояла она – та самая женщина. Ирина. Волосы забраны в аккуратный пучок, светлый тренч слегка распахнут, обнажая отчётливо округлившийся живот. Рядом с ней – Алексей, долговязый, напряжённый, с вызовом во взгляде.

– Вы, должно быть, Ольга, – голос Ирины звучал неожиданно мягко, почти сочувственно. – Мне жаль, что всё вышло именно так. Я думала, Андрей уже поговорил с вами.

Меня затопила новая волна ярости, такая сильная, что потемнело в глазах. Эта женщина, эта… разрушительница стояла на пороге моего дома и выражала сожаление. Сожаление!

– Убирайтесь, – я вцепилась в дверной косяк, чтобы не упасть. – Немедленно.

– Мама, – голос Алексея прозвучал нервно, с подростковым надломом. – Пошли отсюда.

– Нет, – Ирина сделала шаг вперёд, и я инстинктивно отшатнулась. – Нам нужно поговорить. Всем вместе. Цивилизованно.

Цивилизованно? Я едва сдержала истерический смех. Что может быть «цивилизованного» в ситуации, когда в твой дом вламывается любовница мужа?

– Ира, – за моей спиной появился Андрей. – Не сейчас.

– Сейчас, – она была настойчива, уверена в себе. – Я не хочу затягивать. У нас мало времени до рождения малыша, и нам нужно определиться с жильём.

Она говорила так буднично, словно мы обсуждали расписание совместного отпуска, а не крушение моей жизни. Головокружение усилилось, к горлу подкатила тошнота.

– Мне плевать на ваши планы, – процедила я, поражаясь их наглости. Они вошли – словно захватчики, вторгшиеся на чужую территорию. – Чего вы хотите? Зачем пришли?

Ирина опустилась в кресло, где ещё недавно сидела моя мама. Эта картина – чужая женщина в кресле моей матери – казалась настолько кощунственной, что я на мгновение потеряла дар речи.

– Я хочу предложить решение, – она говорила спокойно, деловито, словно на рабочем совещании. – У нас сложная ситуация, но нам нужно найти выход. Я подумала о квартирном вопросе.

Квартирный вопрос. Она говорила о недвижимости, когда речь шла о разрушенных жизнях. О квадратных метрах, когда на кону стояли разбитые сердца.

– Видите ли, – продолжала она, поглаживая живот круговыми движениями – жест, от которого меня передёрнуло, – у меня однокомнатная квартира в старом районе. Небольшая, но уютная. Нам с Лёшей её хватало, но с появлением Андрея и малыша будет тесновато. А вам с дочерью и мамой… вашей маме ведь лучше? Она сможет вернуться к себе?

Я не верила своим ушам. Эта женщина предлагала нам съехать из просторной трёхкомнатной квартиры и переехать в её однушку, чтобы она могла вселиться в мой дом со своим сыном и будущим ребёнком от моего мужа?

– Вы с ума сошли, – я покачала головой, не веря своим ушам. – Вы думаете, я просто… соберу вещи и уеду? Отдам вам нашу квартиру? Наш дом?

– Мы могли бы договориться о компенсации, – Ирина чуть наклонила голову. – Андрей сказал, что большую часть взноса за эту квартиру делал он. Юридически…

– Заткнись, – слово вырвалось с такой силой, что все застыли. – Просто заткнись. Не смей говорить со мной о юридических тонкостях. Я продала дом и дачу моей бабушки, чтобы вложиться в эту квартиру. Я каждый месяц отдавала половину своей зарплаты на этот кредит. Я ремонтировала, обставляла, превращала эти стены в дом. Я…

Голос сорвался. Перед глазами всё плыло, комната кружилась, как на карусели. Я рухнула на стул, вцепившись руками в столешницу, чтобы не упасть.

– Оля, – голос Андрея звучал где-то далеко-далеко, – тебе нехорошо? Может, воды?

– Не смей ко мне прикасаться, – прошипела я, отшатнувшись от его протянутой руки. – Ни ты, ни она. Убирайтесь из моего дома. Сейчас же.

– Послушайте, – Ирина поднялась, расправив складки плаща, – я понимаю ваши чувства. Но нам нужно решить этот вопрос. У вас дочь. У нас – сын и скоро будет ещё ребёнок. Андрей не может жить на две семьи вечно.

– Не мог бы – и не начинал, – я наконец нашла в себе силы встать, выпрямиться, встретить её взгляд. – У вас хватает наглости прийти в мой дом и говорить о «цивилизованном решении»? После того, как вы разрушили мою семью?

– Я никого не разрушала, – в её голосе впервые прорезались стальные нотки. – Ваша семья разрушилась задолго до моего появления. Андрей был несчастен. Он чувствовал себя ненужным, забытым, отвергнутым.

Я перевела взгляд на мужа, который стоял, опустив голову, не смея смотреть мне в глаза. Трус. Жалкий трус, который даже сейчас не нашёл в себе мужества прекратить этот кошмар.

– Это он тебе так сказал? – горечь в моём голосе могла бы отравить колодец. – Что я плохая жена? Что я не уделяла ему внимания? Что я виновата?

– Никто не виноват, – Ирина смягчила тон. – Так бывает. Люди меняются, чувства тоже. Нельзя цепляться за прошлое.

– Можно подумать, ты эксперт в семейных отношениях, – я не могла сдержать сарказм. – Первый брак не сложился, решила попробовать с чужим мужем?

Я увидела, как дрогнуло её лицо, как сжались губы в тонкую линию. Попала в цель. Алексей, всё это время молча стоявший у двери, шагнул вперёд, его лицо исказилось от гнева:

– Не смейте так говорить с моей мамой!

– А ты не смей повышать голос в моём доме, – огрызнулась я, чувствуя, как по телу разливается странное онемение, словно все нервные окончания одновременно отключились. – Все вон. Немедленно. Или я вызову полицию.

– Ольга, – Андрей наконец заговорил, его голос звучал устало, обречённо, – давай не будем усложнять. Подумай о Кате. О своей маме. Ты правда хочешь скандала?

Я рассмеялась – звук вышел хриплым, надломленным, похожим на карканье.

– Я? Я не хочу скандала? – истерика подступала, грозя захлестнуть меня полностью. – А чего хочешь ты, Андрей? Чтобы я тихо ушла? Уступила тебе квартиру, за которую платила? Отдала тебе дочь, которую растила? Растворилась, исчезла, перестала существовать – просто потому, что ты нашёл себе новую игрушку?

Дверь спальни тихо скрипнула. На пороге стояла мама – бледная, растерянная, с расширенными от испуга глазами.

– Что происходит? – её голос дрожал. – Оленька, кто эти люди?

Ирина поднялась, одёрнув плащ. Странное выражение скользнуло по её лицу – что-то среднее между раздражением и неловкостью.

– Простите за беспокойство, – она повернулась к Андрею. – Мы поговорим позже. Дома.

«Дома». У них был общий дом. Общий дом, общий будущий ребёнок. Осознание этого факта снова ударило, как кувалдой по голове.

Они ушли – Ирина, Алексей и Андрей, захвативший сумку с какими-то вещами. Я стояла в коридоре, вцепившись в дверной косяк, не чувствуя ни рук, ни ног. За спиной тихо плакала мама, постепенно осознавая масштаб катастрофы.

– Оленька, – её голос звучал надломленно, – что же теперь будет?

Я медленно повернулась, глядя на неё – маленькую, хрупкую, испуганную. Мою маму, которую я так боялась потерять, ради которой, если верить Андрею, «перестала быть женщиной».

– Не знаю, мам, – честно ответила я, чувствуя, как по щекам текут слёзы. – Не знаю. Но мы справимся. Как-нибудь справимся.

Я опустилась на пол, прислонившись спиной к закрытой двери. Только сейчас, когда они ушли, я почувствовала, как меня бьёт крупная дрожь, как немеют губы, как темнеет в глазах. Шок. Классический шок после психологической травмы.

«Цивилизованно решить», – звучал в голове голос Ирины. Как будто можно цивилизованно решить предательство. Как будто можно культурно оформить измену. Как будто существует элегантный способ разрушить чужую жизнь.

Я подтянула колени к груди, обхватив их руками, и позволила себе то, чего не могла позволить при них – разрыдаться, отдавшись боли полностью, без остатка. Содрогаясь всем телом от рыданий, я выплакивала нашу историю: первую встречу, предложение руки и сердца, рождение Кати, уютные вечера, семейные праздники – всё, что оказалось ложью.

А ещё я оплакивала будущее, которого теперь не будет: спокойную старость рядом с любимым человеком, совместные путешествия, когда Катя вырастет, внуков, которых мы могли бы нянчить вместе… Все эти мечты рухнули, погребены под обломками нашего брака.

Мама неловко опустилась рядом со мной на пол, обняла за плечи. От неё пахло лекарствами и лавандовым мылом – запах детства, запах безопасности. Я уткнулась лицом в её плечо, как делала в детстве, когда мир становился слишком страшным, слишком жестоким.