Век живи – век учись (страница 3)
Беспорядочное поведение публики подало повод думать, будто комедия была прервана, не доиграна; будто все актеры, кроме Мартынова, удалились со сцены поневоле, не докончив своих ролей; будто г. Мартынов, оставшись на сцене один, поступил так по собственной воле и импровизовал (!) тот заключительный монолог, в котором осуждается автор пьесы и который, по свидетельству даже врагов моих, «вызвал единодушные рукоплескания»! Все это неправда. Я не мог возражать своевременно, потому что боялся дурных последствий по моей службе. В действительности было так: публика, сама того не зная, дослушала пьесу до конца; актеры доиграли свои роли до последнего слова; пред монологом Мартынова они оставили сцену все разом, потому что так им предписано в моей комедии; г. Мартынов остался на сцене один и произнес монолог, потому что так он обязан был сделать, исполняя роль Кутилы-Завалдайского. Следовательно: публика, думая рукоплескать Мартынову как импровизатору и в осуждение автора, в действительности рукоплескала Мартынову как актеру, а мне – как автору! Так сама судьба восстановила нарушенную справедливость; благодарю ее за это!
Не скрою (да и зачем скрывать?), что тогдашние театральные рецензенты отнеслись к этому событию поверхностно и недоброжелательно. Вот выписки из двух тогдашних журналов, с сохранением их курсивов. Эти курсивы отнюдь нельзя уподобить «умным изречениям», вопреки моему афоризму в «Плодах раздумья».
а) Выписка из журн. «Современник» (1851 г., кн. II. Смесь, стр. 271); «По крайней мере, в бенефис г-жи Самойловой[8] не было ничего слишком плохого, чему недавний пример был в бенефис Максимова; пример очень замечательный в театральных летописях[9] тем, что одной пьесы не доиграли[10], вследствие резко выраженного неодобрения публики. Это случилось с пьесою «Фантазия».
б) Выписка из журн. «Пантеон» (1851 г., кн. I); «Вероятно, со времени существования театра никому еще в голову не приходило фантазии[11] подобной той, какую гг. Y и Z[12] сочинили для русской сцены…[13] Публика, потеряв терпение, не дала актерам окончить эту комедию и ошикала ее прежде опущения занавеса[14]. Г. Мартынов, оставшийся один на сцене, попросил из кресел афишу[15], чтоб узнать, как он говорил[16]: «кому в голову могла прийти фантазия сочинить такую глупую пьесу?» – Слова его были осыпаны единодушными рукоплесканиями[17]. После такого решительного приговора публики нам остается только занести в нашу «Летопись» один факт[18]: что оригинальная Фантазия удостоилась на нашей сцене такого падения, с которым может только сравниться падение пьесы «Ремонтеры», данной 12 лет назад и составившей эпоху в преданиях Александринского театра[19].
Только в одном из московских изданий было выказано беспристрастие и доброжелательство к моей комедии; не помню в котором: в «Москвитянине» или в «Московских ведомостях»? Всякий может узнать это сам, пересмотрев все русские журналы и газеты за 1851 год. Помню, что я мысленно приписывал ту статью г-ну Аполлону Григорьеву, тогдашнему критику в «Москвитянине». Помню также, что в этой статье сообщалось глубокомысленное, но патриотическое заключение, именно: рецензент хотя не присутствовал в театре и, следовательно, не знал содержания моей комедии, – отгадал по определению действующих лиц в афише, что «это произведение составляет резкую сатиру на современные нравы». Спасибо ему за такую проницательность! Думаю, впрочем, что ему много помогло быстрое воспрещение повторения пьесы на сцене. С того времени я очень полюбил г. Аполлона Григорьева, даже начал изучать его теорию литературного творчества, по статьям его в «Москвитянине», и старался применять ее к своим созданиям; а когда я натыкался на трудности, то обращался прямо к нему за советом печатно, в стихах (пример этому см. выше в стихотворении: «Безвыходное положение»).
Вот все данные для суда над моей комедией «Фантазия». – Читатель! помни, что я всегда требовал от тебя справедливости и уважения. Если б эта комедия издавалась не после моей смерти, то я сказал бы тебе: до свидания… Впрочем, и ты умрешь когда-либо, и мы свидимся. Так будь же осторожен! Я с уверенностию говорю тебе: до свидания!
Твой доброжелатель —
Козьма Прутков.11 августа 1860-го года (annus, i)[20]Фантазия
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Аграфена Панкратьевна Чупурлина, богатая, но самолюбивая старуха – Г-жа Громова.
Лизавета Платоновна, ее воспитанница – Г-жа Левкеева.
Адам Карлович Либенталь, молодой немец[21], не без резвости – Г. Марковецкий.
Фемистокл Мильтиадович Разорваки, человек отчасти лукавый и вероломный – Г. Каратыгин 2.
Князь[22] Касьян Родионович Батог-Батыев, человек, торгующий мылом – Г. Прусаков.
Мартын Мартынович Кутило-Завалдайский, человек приличный – Г. Мартынов.
Георгий Александрович Беспардонный, человек застенчивый – Г. Смирнов 2.
Фирс Евгеньевич Миловидов, человек прямой – Г. Толченов 1.
Акулина, нянька – Г-жа ***
Без речей[23]:
Фантазия, моська
Пудель
Собачка, малого размера
Собака датская
Моська, похожая на Фантазию
Незнакомый бульдог
Кучера, повара, ключницы и казачки.
Действие происходит на даче Чупурлиной. – Сад. Направо от зрителей домик с крыльцом. Посреди сада (в глубине) беседка, очень узенькая, в виде будки, обвитая плющом. На беседке флаг с надписью: Что наша жизнь? Перед беседкой цветник и очень маленький фонтан.
Явление I
По поднятии занавеса: Разорваки