От этих слов у председателя Гона перехватило дыхание.

Сын, всегда уважительный и добрый…

Он медленно обернулся. До Ун смотрел прямо на него. В его глазах была не злость – боль.

– Если я женюсь на Со Хи… Я стану как ты.

– Что ты несёшь…

– Человеком, который каждый день мысленно где-то в другом месте. Который бродит по дому, будто ему в нём не место. Который смотрит на своего ребёнка, как на чужого. Который уходит, чтобы обрести покой не с семьёй, а с кем-то другим. И дарит любовь не тем, кто рядом, а тому одному, далёкому.

– …

Председатель молчал.

У сильного сына на глазах выступили слёзы.

– Я знаю… – голос До Уна дрогнул. – Я знаю, что вы любили меня. Заботились. Я всё это чувствовал… но всё равно…

Он прикусил губу, пытаясь сдержаться. Председатель ничего не говорил – он просто ждал.

До Ун чувствовал, как каждое слово даётся с болью. Но он должен был их произнести.

Он обязан был.

– …Я не хочу, чтобы мой ребёнок почувствовал то же самое.

Он говорил едва слышно, как будто выдыхал это признание. Потом замолчал, постоял несколько секунд… и ушёл.

Председатель Гон остался стоять в коридоре.

Словно молния ударила в самую душу, и он ещё не успел прийти в себя.

Он всегда думал, что сделал всё возможное. Что был хорошим отцом.

– Председатель…

Со Хи осторожно подошла и взяла председателя Гона за руку.

В коридоре уже собрались секретари, обеспокоенные странной атмосферой. Их взгляды блуждали между До Уном, удаляющимся в конец коридора, и растерянным председателем.

– Я в порядке. Давайте перенесем кофе на другой раз.

– Хорошо…

Со Хи кивнула, но в её голосе сквозило разочарование. В уголках глаз застыла тень сожаления.

Председатель Гон ушёл, оставив за собой лишь горькую, натянутую улыбку.

Через некоторое время, когда всё стихло, дверь комнаты напротив тихо приоткрылась.

Сэ Вон вышла. Глаза были опухшими и покрасневшими – она снова плакала.

Увидев её, Со Хи стремительно подошла ближе и посмотрела прямо в глаза.

– Ты же обещала.

– Я… Не думала, что он найдёт меня так быстро…

Но договорить Сэ Вон не успела – её щека вспыхнула от удара.

Сэ Вон застыла. Она смотрела на Со Хи с недоумением – то ли от боли, то ли от обиды. Но в глубине души она знала: удар был не просто вспышкой эмоций, а реакцией на её решение.

– …Зачем ты меня ударила?

Слова прозвучали холодно. Без формальностей, впервые за долгое время.

– Эй, ты же… – начала Со Хи, но Сэ Вон не дала ей закончить:

– Я столько ему наговорила, всё сама закончила. А ты – ты бьёшь меня?

– Что?

Губы Сэ Вон дрожали. Её плечи тряслись, но она не отступала.

– Я не хочу прожить жизнь, как мать До Уна. Не хочу умереть жалкой. Поэтому я сама предложила ему расстаться. Сама! А ты… Зачем ты меня ударила?

Со Хи отшатнулась. Впервые она увидела, как мягкая, сдержанная Сэ Вон смотрит на неё с яростью.

– …Я этого не знала.

Как только Со Хи произнесла эти слова, раздался щелчок – теперь уже Сэ Вон ударила её.

Со Хи, поражённая, медленно подняла руку к лицу. Это был, возможно, первый физический удар в её жизни. И он отрезвил.

– Ты с ума сошла?!

– Это ты сошла с ума! Ты первая меня ударила.

– Ты что, ставишь нас на один уровень?!

Со Хи закричала и бросилась к Сэ Вон.

– Агх!

Но Сэ Вон не отступила – она схватила Со Хи за волосы, не давая себя в обиду. Однако разница в телосложении мешала ей одержать верх.

Две девушки сцепились, не обращая внимания ни на вопли, ни на посторонние взгляды.

На шум стали сбегаться люди – сотрудники, гости ресторана.

Кто-то в панике, кто-то с интересом, кто-то – со смартфоном в руках.

Но ни Со Хи, ни Сэ Вон уже не останавливало ничто.

Слишком долго они молчали. Слишком многое накопилось.

Глава 41

Опухшее лицо невозможно было скрыть, даже после полудня, проведённого с ледяными пакетами, прильнувшими к коже. Сэ Вон подумала, что, вероятно, беспрестанно текущие по щекам слёзы были вызваны не только болью, но и этим – опухолью, что не спадала.

За окном свирепствовал пронизывающий ветер. Пора было вставать, но тело не слушалось, и она осталась лежать, как парализованная. Даже открыть глаза было тяжело: казалось, беспомощность проникла во всё вокруг, пропитала стены, мебель и воздух этого дома.

До Ун поставил условие – Сэ Вон должна была вернуться в новый дом вместе с матерью.

– Это жильё предоставлено руководителем. Живите там. Никто не будет вас беспокоить, – сказал До Ун, нарочито спокойным тоном, стараясь скрыть внутреннюю неуверенность.

Сэ Вон не смогла встретиться с ним взглядом. Как бы он ни старался казаться равнодушным, любое выражение его лица могло вновь разломать её изнутри.

До Ун, прикусив губу, молча мешал рагу, но, не выдержав, быстро вышел из комнаты.

На столе оставались нетронутыми и рагу, и суп – оба ещё тёплые. Сэ Вон сдерживала слёзы, как могла, но одна из них всё-таки скользнула вниз и упала прямо в еду. А за ней – вторая, третья… Сдерживать поток стало невозможно.

– Что же я ему сказала?..

Ей и самой было трудно поверить в собственные слова. Она должна была сказать, что он не виноват в том, что родился вне брака, – поддержать, утешить. Говорят, что разделённая боль становится слабостью, и, похоже, именно это и произошло: она невольно тронула его самое уязвимое место – и оттолкнула.

Неужели всё действительно должно было дойти до этого?

Сэ Вон не поднимала головы – её душила тяжёлая, вязкая ненависть к себе. Пустая комната казалась ещё безжизненнее, наполняясь её приглушёнными рыданиями.

Она не могла сдвинуться с места, пока не услышала странный шум за стеной.

– …Я не хочу, чтобы мои дети были такими.

Голос До Уна казался сном – как будто она слышит его, находясь на границе между явью и забытьём.

Сэ Вон распахнула глаза, вспоминая вчерашний день, и, должно быть, снова на короткое время заснула. Лёд полностью растаял и теперь бесполезно лежал в кармане, превратившись в тёплую воду.

Спина ныла от долгого лежания. Несмотря на отсутствие аппетита и внутреннюю усталость, Сэ Вон понимала – она должна встать и приготовить еду для мамы. Маме необходимо было принимать лекарства строго по расписанию, трижды в день.

С тяжёлым сердцем, ощущая, как сильно опоздала, она всё же поднялась.

Стоило ей открыть дверь, как до слуха донёсся негромкий шорох со стороны кухни. Видимо, госпожа Кан уже проснулась. Сэ Вон поспешила – мысль о том, что мать могла зажечь плиту, её встревожила. Однако в следующую секунду она застыла на месте.

От входной двери до самой кухни тянулись следы грязи.

– Мама… – прошептала она, нахмурившись.

Войдя на кухню, она увидела мать: та стояла у раковины, её ноги по щиколотку были в грязи, а в руках она держала редис, очищая его, как будто это было самым обычным делом.

– Во дворе много редиса. Давай сделаем суп с соевой пастой, – проговорила госпожа Кан спокойно, почти рассеянно.

– …

Слова были будничными, но Сэ Вон была так потрясена, что не могла даже сомкнуть губы. Пока она страдала, не замечая ничего вокруг, состояние матери, похоже, серьёзно ухудшилось. Только теперь Сэ Вон по-настоящему увидела, как непросто пришлось женщине, которая, ничего не понимая, проделала путь в Сеул и обратно в родной город.

Молча она намочила тряпку и начала протирать пол.

Было мучительно – казалось, она снова всё делает неправильно. Но, несмотря на внутренний разлад, пришлось взять себя в руки. Когда она была рядом с До Уном, все тяготы жизни, о которых она прежде не задумывалась, с пугающей ясностью навалились на неё.

*Ба-бах!*

С грохотом рухнула стена.

До Ун наконец покинул офис и наблюдал за ходом сноса. Рядом с ним стоял руководитель Чхве, и, глядя на молодого человека, он чувствовал тяжесть в груди.

Именно он рассказал До Ён о помолвке и передал ей контактные данные Чхве Со Хи. Сейчас он изо всех сил пытался вспомнить, как вообще позволил себе проговориться. Сожаление охватывало его с новой силой при виде того, как тяжело приходится До Уну.

– Я не могу смотреть, как Сэ Вон проводит жизнь в страданиях, – сказала она.

Когда До Ён услышала о помолвке, её реакция была подобна удару молнии.

– Пока ещё ничего окончательно не решено, – поспешно добавил он, пытаясь смягчить последствия.

Но До Ен уже не слушала.

– Нет, это более чем ясно. В конце концов, он женится на этой женщине, а Сэ Вон останется брошенной, как утиное яйцо, пущенное по реке Нактонган^[1].

– Почему ты так мрачно смотришь на вещи? – попытался он возразить, но в голосе До Ён уже звучала стальная решимость.

– Это всего лишь мимолётное увлечение. Сэ Вон ещё слишком молода, чтобы отличать настоящее чувство от иллюзии, – произнесла До Ён с оттенком снисходительности.

– Но ведь директор – человек порядочный, – мягко возразил руководитель Чхве.

Он говорил от души. В его глазах Гон До Ун отличался от других наследников конгломератов: ни высокомерия, ни фальши, ни привычной для их круга надменности. Напротив, казалось, что рождение в таких непростых обстоятельствах сделало его более человечным, глубже чувствующим.

– Это совсем другое, – резко оборвала До Ён. Её тон был твёрд, но в нём чувствовалась не ярость, а усталая решимость.

Руководитель Чхве понизил голос, стараясь говорить спокойно, почти умоляюще:

– Я искренне хочу поддержать их обоих. Надеюсь, и ты, До Ён, сможешь это сделать.

Некоторое время она молчала, а затем произнесла:

– Руководитель.

Этот голос прозвучал столь серьёзно, что Чхве рефлекторно выпрямился.

– Да?

– Вам ведь известны трудности и боль, которые испытывают внебрачные дети, не так ли?

Он знал, пусть и не всё – хотя бы по рассказам самого До Уна. И До Ён это прекрасно понимала.

– Да… А что ты хочешь этим сказать?

– Тогда подумайте, – продолжила она, сделав короткую паузу, – с другой стороны…

Эти слова заставили его задуматься. Что она имела в виду под «другой стороной»?

– Насколько же тяжело будет другим детям?

Он понял: речь шла о детях официальной жены председателя Гона. Чхве не знал, что ответить. Он редко сталкивался с ними и не думал о том, как они переживают всё происходящее. Тем более что у него с вторым старшим братом До Уна и вовсе сложились неприятные впечатления.

В раздумьях он молчал, и тогда До Ён вновь заговорила – её голос был почти горьким:

– Одно дело – узнать, что твой отец предал мать, но совсем иное – когда вдруг появляется незнакомец и оказывается твоим братом. И хуже всего то, что весь мир вокруг твердит: именно ему придётся тяжелее всех.

– …

Эти слова поразили руководителя Чхве своей откровенностью. До Ён говорила так, словно сама прошла через это.

– Поэтому, каким бы хорошим он ни был, я не могу принять его. Он – результат измены, и я не в силах даже признать его существование.

Руководитель Чхве открыл было рот, чтобы спросить – не слишком ли это лично, – но она опередила его.

– Нет, я не собираюсь с ним встречаться.

Слова вырвались у неё сами собой.

Она тут же опомнилась, взволнованно добавив:

– Это не значит, что я прекращаю общение с вами, руководитель Чхве.

Он понимал, что речь шла не о нём, но не стал задавать лишних вопросов. Подобные разговоры нужно было вести лицом к лицу.

Всё началось с того злополучного звонка. После него у Чхве не осталось иного выбора, кроме как сотрудничать с До Ён. Именно поэтому он солгал, утверждая, что не знает, где находится Сэ Вон, хотя прекрасно знал – она была в доме До Ён.