Дина Зарубина: Зельеварка

Глава 1. Талант и рабство.

Все описанное – плод фантазии автора,

любые совпадения случайны.

Промозглый вечер забирался под пальто, слишком тонкое для ранней весны, лизал сырым ветром ноги в коротких ботиках, проникал под воротник и осыпал холодными поцелуями щеки. Меня охватила дрожь. Сидение с восьми до пяти за столом не способствует кровообращению. Ничего, пройду две остановки быстрым шагом и согреюсь. Сегодня у меня не было денег на омнибус, и я с сожалением проводила глазами желто-зеленую двухъярусную карету. Приду в общежитие на полчаса позже, но тут ничего не поделаешь, в кармане грустно перекатывались два последних медяка, остаток стипендии.

Зато ботики починены, куплен небольшой запас круп, за комнату заплачено, и даже есть лимон к чаю! Булочку куплю по дороге. Да я просто счастливица! У многих людей нет и этого.

Привычно отбросила воспоминания об ореховом кексе, разрезаемым руками суровой экономки, расписном эрландском чайнике и душистом красно-коричневом чае, наполняющим белую чашку с золотой каемкой. Папа, блестя очками, воодушевленно рассказывает, как прошел его эксперимент, о том, что он изобрел что-то совершенно новое и гениальное. Его революционной формуле не хватает стабильности, но когда он закончит работу, мы будем купаться в деньгах! Мама купит себе десяток шелковых шуршащих платьев, а мне он оплатит поездку на горнолыжный курорт. Ни к чему искать знакомств на дешевых танцульках! Я достойна самого лучшего кавалера, который, разумеется, сразу оценит меня, как человека и женщину, а не только высокий уровень магии и мое место в первой десятке старшекурсниц академии.

Папа… я привычно закусила губу.

После взрыва, разнесшего наш дом, мы с мамой буквально оказались на улице. Мне хотя бы дали место в общежитии, а ей предложили каморку привратника при большом доходном доме. Мама беспомощно вздыхала и плакала, когда роющиеся среди обломков маги находили что-то целое. Хорошо, что документы и горстку украшений я за неделю до взрыва отнесла в банк. Папа жестко потребовал унести портфель из дома, и я выполнила его приказ, не особо задумываясь над причинами.

Мне было, чем заняться: диплом требовал доработки, куратор был строг и придирчив, я приходила домой только ужинать и спать, не особо вникая в настроения и дела родителей.

Мама так и зачахла в каморке привратника. Честно говоря, мне было неприятно видеть ее потерянной, в слезах, жалкой и плохо одетой. Работать она не умела совершенно, нас обеспечивал папа. Слушать ее жалобы было выше моих сил, я и так отдала ей всю стипендию и денежную помощь, которую мне начислили в связи с потерей кормильца. Форма есть, кормят в столовой академии, я оставила себе сущую мелочь на тетради и гигиенические принадлежности.

Мама сразу же половину отнесла в храм, что вызвало у меня приступ ярости, а на вторую половину купила модный кружевной шарф с мелкими жемчужинками. Кружева! При отсутствии хлеба! Но мама никогда не умела экономить. Хозяйство вела железной рукой домоправительница мури Сильва. У нас был лакей, две горничные, кухарка, садовник. Все они исчезли на следующий день после взрыва.

Только сейчас я поняла, что мы были очень неплохо обеспечены, но мама вечно ныла, что вынуждена себя во всем ограничивать. Она, да и я вслед за ней, никогда не задумывались, на какие средства содержит дом отец. Считали его чудаковатым неудачником, напрасно просиживающим в лаборатории все время. Зато не пьет и не играет, утешала нас мама.

Правда, благодаря его лаборатории и навыкам работы, никакие практические занятия в академии меня не затрудняли. Я знала, как пользоваться стеклянными пипетками, как наливать едкие и опасные растворы, как взвешивать порошки, как толочь и смешивать ингредиенты, как нюхать ядовитые составы. Отец научил. С детства флакончики, шпатели и ступки были моими любимыми игрушками. Я всех кукол кормила собственноручно сделанными зельями из песка и травы. А толстый иллюстрированный атлас лекарственных и ядовитых растений был любимой книгой.

Атлас почил при взрыве, как и вся моя сытая, комфортная, налаженная жизнь. Я почти не помнила два месяца после смерти отца. Меня и маму допрашивали, велось следствие, но я ничего не знала, а мама непрерывно плакала. Отец вел исследования, но какие и зачем? Я ему помогала, когда было время, но чисто механически, толкла, смешивала, кипятила.

Голова была забита мыслями о смазливом выпускнике, стихийнике Тони из нашей академии. Первая любовь, что вы хотите? У нас две девчонки на волнах любви напропускали занятий, академию бросили. Но мне папа строго-настрого приказал учебу не бросать, мальчишек у меня будет много, а образование одно на всю жизнь!

У следователя впервые услышала о «Верена Фармари». Нет, я знала о широкой линейке косметических и лекарственных средств «Верена», но что отец был каким-то образом связан с фирмой, для меня оказалось неожиданностью. Долг отца перед фирмой в несколько миллионов фоллисов заставил меня бессильно открывать и закрывать рот, как пойманная рыба. Боюсь, следователь счел меня туповатой и заторможенной.

Мама умерла через два месяца, и я испытала вместо нового горя – облегчение. Она не смогла бы жить без своего привычного мира, без подруг, музыки, театра, чаепитий, без орехового рулета. Она умела красиво, к лицу одеваться, отдавать приказания слугам и совершенно растерялась, когда вдруг стали приказывать ей. Подруги, высказав лицемерное сочувствие, вдруг оказались слишком заняты, чтоб поддерживать ее.

Мне не хотелось больше слышать ее плач. Привыкнув к собственной ванне, чистому белью, вкусной еде, я привыкала жить в общежитии, мыться в общем душе, спать на грубом белье со штампами академии. Я давилась столовской склизкой серой кашей, и жалости на мать у меня не оставалось. Мне надо привыкнуть, учиться и работать, чтоб отрабатывать долг отца.

Сотрудник фирмы «Верена» встретился со мной, с удовлетворениям отметил мои успехи в зельеварении и алхимии, и щедро предложил рассрочку долга на пятьдесят лет или на двадцать. Начать отрабатывать могу прямо сейчас, с неполного дня. Фактически, пожизненное рабство!

Маму похоронили, как нищенку, за счет муниципалитета, на бедняцком кладбище, в простом сосновом гробу. Ни храмовники, поживившиеся за ее счет, ни многочисленные подруги не появились в тот день.

Мне оставалось доучиться полгода; я сжала зубы и стала учиться. Как же я была счастлива раньше! Я просто этого не понимала. Разошедшийся шов на платье, опрокинутая котом чернильница на домашнее задание… какие это были мелочи! Мне не приходилось думать о завтрашнем дне, меня всегда ждал дома обед, за одеждой и обувью следили горничные. Я могла купить все, что мне понравится. Два раза в месяц на дом приходил мастер причесок и маникюрша. Мама всегда готова была взять меня с собой в гости или театр, но я всячески увиливала, потому что мне это было неинтересно. Мама сожалела, что я уродилась в отца, такая же практичная, грубая и простонародная. Она мечтала о воздушной феечке, которая парит в искусстве, не оскорбляя ног земными материями. Конечно, мне оплачивали уроки танцев, музыки и пения, но талантами в этих областях я не обладала. Рисовала, как без навыков рисования описать новое растение? За красотой я не гналась, но мои рисунки были очень точными, а схемы плетений я могла чертить с закрытыми глазами без угольника и транспортира. «Технический чертеж», – сказал приглашенный мамой художник, и ее надежды хвастаться талантами и фантазией дочери в очередной раз рухнули.

Папа обещал оплатить аспирантуру, теперь же научная карьера для меня была недостижима, вряд ли руководство фирмы согласится, чтоб я продолжала образование.

После занятий я приходила в отдел фасовки, развешивала мазь из огромной бадьи в маленькие баночки, или закручивала порошки в пергаментные листочки. Работа была нудной и однообразной, все фасовщицы сидели за длинным высоким столом и сосредоточенно работали, успевая разве что переброситься парой слов.

Я с тоской думала, что жалованье фасовщиц самое низкое, равное жалованью уборщиц, и при таком раскладе мне придется не пятьдесят, а сто пятьдесят лет вкалывать на фирму. Как отец мог задолжать так много?

Сегодня девушки были особенно оживлены, и все время смотрели на одну, рыжую Марту. Ее волосы были убраны под косынку, а серая мантия испачкана несмываемым пятнами. Я сделала выводы, что она либо косорука, либо работает дольше всех, а фирма экономит на спецодежде.

– Ну как? – спросила черноглазая Лали, чуть не подпрыгивая на стуле.

Марта фыркнула.

Я подняла усталые глаза от ступки, где растирала вонючие корни пиона.

– Один гран¹ никто не заметит, а мне – целая склянка редкостного крема! – похвасталась Марта, показывая маленькую баночку.

– Дай понюхать! – ее обступили остальные. Восторженные вздохи заполнили фасовочную.

– Не суйте свои грязные пальцы! – сурово сказал Марта, закупоривая склянку. – Загоню крем за сто фоллисов, не меньше!

– Что это такое? – с любопытством спросила я.

– Это крем на основе яда тропических сороконожек, он моментально подтягивает морщины! В аптеках он продается по двести фоллисов!

– То есть, ты весь день недовешивала по грану, чтоб выкроить чуть-чуть себе? – уточнила я, не веря услышанному.

– Лучше недовесить, чем перевесить! – засмеялась Марта.

А у меня вдруг взвыл пустой желудок, вызвав смешки девиц. Мне жалованье не платили. Сто фоллисов! С ума сойти! Можно три месяца прекрасно питаться! Раньше я бы потратила сотню дня за три, и даже не задумалась бы.

– Я старшая, мне доверяют ценные составы, – похвасталась Марта. – Вот сто склянок с кремом, как и было рассчитано технологом. А сто первую я положу поглубже. Жалко, что не получу полную стоимость, нет лишней этикетки, и печать маг ставит на всю партию сразу. Но кому нужно, на отсутствие печати не посмотрит.

– Но ведь это нечестно!

– Пф-ф! Тут для веса чего только не добавлено: и крахмал, и ланолин, и тальк, масло какао, так что граном больше, граном меньше, никто не заметит. А ты помалкивай, а то у тебя в кармане найдут что-нибудь ценное! Поняла?

– Мы всегда что-нибудь берем, – кивнула Лали. – За такое жалованье они закрывают глаза на подобные мелочи.

– Ты тоже взяла что-то?

– Десять порошков от головной боли для мамы, – пожала она плечами. – Глупо идти в аптеку, когда лекарство проходит через твои руки.

– Да у нас у каждой своя аптека дома, – хихикнула Марта.

– А я слышала, что в аптеках разворачивают наши порошки, вмешивают до половины веса сахарной пудры или мела, и снова расфасовывают, – сообщила Агата, полненькая хохотушка, прибирая свое рабочее место.

Я была шокирована. В академии много говорили о сертификатах качества, проверке лекарств и зелий. Фальсифицировать препараты преступно!

Звонок окончания рабочего дня заставил всех подскочить. Раздевалка, снять рабочую мантию и фартук, переобуться, при выходе показать раскрытую сумку и личный жетон охраннику, дождаться, пока он лениво взмахнет кристаллоискателем и выйти на улицу, под моросящий дождик.

Здание «Верена Фармари» простиралось на целый квартал, совершенно не украшая его. Голые серые стены, зарешеченные окна с матовыми стеклами. Будто тут работают преступники, а не дипломированные зельевары и алхимики. Надеюсь, после диплома меня переведут в другой отдел, и мой долг начнет уменьшаться намного быстрее.

Два медяка, если подумать, это совсем не плохо. Это сдобная булка-улитка и стакан молока на ужин.

Еще надо написать эссе для профессора рунистики, решить десять задач по магмеханике, что-то еще надо было по ботанике нарисовать. Я закрыла глаза и застонала. Старая сушеная вобла, профессор травоведения мури Эванс, всегда относилась ко мне предвзято, с первого курса. Не знаю, чем я ей не приглянулась.