Холодный ветер не располагал к неспешной прогулке, я быстро перебирала ногами, стараясь скорее добежать до ворот академии.

Рядом взвизгнули шины, и блестящий темно-синий магмобиль затормозил у обочины.

– Эй, красотка! – крикнул мужчина из окна.

Я вжала голову в плечи и перепрыгнула через лужу. Нашел красотку! Права была мама, мужланам абсолютно неважно, как ты выглядишь. Исхудавшая, бледная, с темными кругами под глазами, я могла бы играть в любимом мамином театре привидений без грима. А с небольшим гримом – и поднятых мертвецов не первой свежести.

Вот пальто было из прежней жизни, дорогое, кашемировое, и ботики совсем не выглядели чинеными, я старательно замазывала латку гуталином каждое утро, чтоб хотя бы сохранить видимость респектабельности. А раньше я бы просто приказала их выкинуть, поехала на Пшеничную, к мастеру муру Уртадо, гению сапожного дела. И не посмотрела бы, что новые ботики стоили бы сорок пять фоллисов, а то и все шестьдесят.

– Девушка! Ну, куда же ты?

Я и не заметила, что нахал обогнал меня, а теперь воздвигся на тротуаре. Широкая грудь в распахнутой кожаной куртке, подбитой коротким серебристым мехом, возникла перед моим носом. Ему-то тепло!

– Пойдем поужинаем, приглашаю!

Я не поднимала глаз и решала, с какой стороны его лучше обойти, справа или слева. Слишком широкоплечий, не стоит рисковать. Крутнулась на каблуках и бросилась назад. В два прыжка перескочила улицу и ввинтилась в узкий, извилистый, как кишка, темный переулок. В первый день моей работы я тут заблудилась, зато точно знала, что он выведет меня к городскому парку, а там и до академии недалеко.

Подскальзываясь на кучах отбросов, перепрыгивая через вонючие лужи, я пролетела переулок за две минуты. Оказавшись на чистой улице, тут же тщательно осмотрела пальто, не мазнула ли где полой по плохо оштукатуренной стене. Ботики придется мыть и чистить, но вроде бы к подошве ничего подозрительного не пристало.

По улице неспешно прогуливались горожане. Плотно поужинавшие мужчины не застегивали своих плащей, а дамы кокетливо кутались в манто. Горели огни многочисленных кафе и магазинов.

Когда-то я бы тоже без колебаний толкнула дверь кондитерской и спокойно заказала бы кофе с пенкой и корзиночку со свежими ягодами. Или вон тот воздушный эклер… наша кухарка пекла замечательные эклеры. Рот наполнился слюной. С ума сойти, семь с половиной фоллисов! Атрибуты роскошной жизни стоят намного дороже необходимых вещей. Я побренчала медяками в кармане, напоминая себе, что моя нынешняя жизнь не предусматривает походов в пафосные кондитерские. Но что за жизнь без пирожных?

– Вот ты где! – меня крепко ухватили за рукав.

– Пустите! – задергалась я в крепкой хватке.

– Что ж ты пугливая такая? Я же сказал, поужинаем, угощаю!

– Поужинаем, ночью рассчитаюсь, утром позавтракаем и попрощаемся? – прищурилась я, поднимая глаза.

Глава 2. Сытость и слабость.

У гада, вцепившегося в мой рукав, не только куртка была добротной и красивой. Он и сам был очень, очень неплох. Крепко сшит и ладно скроен. Не хуже куртки точно. Каштановые кудри, явно подстриженные хорошим мастером, якобы небрежно обрамляли мужественное загорелое лицо. Зеленые, как крыжовник, глаза смотрели нагло и весело. Черная рубашка, узкие брюки, заправленные в мягкие сапоги, все подчеркивало ладную фигуру незнакомца.

Почему так несправедлива жизнь? У меня ресницы жидкие и светлые, а у него черные, пушистые и длинные? У меня губы узкие и невыразительные, а у него – будто изваянные резцом великого скульптора, прихотливым изгибом лука? Менее талантливый скульптор такого бы не смог создать. Сильная шея, маленькие аккуратные уши.

– Так я гожусь для ночных расчетов? Я не возражаю против твоего плана, – он наклонился, обдав меня запахом своего парфюма. Принюхалась привычно, раскладывая аромат на составляющие. Чайное дерево, мускус, апельсин, табак и розмарин. Дорого и вкусно.

– Нет, – грубо ответила я, вырывая рукав из захвата. – Вы меня спутали с ночной фиалкой.

– Но поужинать нам это не помешает? – улыбнулся наглец.

Сытый, разодетый, уверенный в своей неотразимости. У нас на курсе полно таких королей, безоговорочно верящих в свою исключительность и неотразимость. Когда я из домашней девушки с неплохим приданым стала стипендиаткой и поселилась в общежитии, они тоже подкатывали, чтоб «помочь» освоиться. Этот хуже, потому что старше и опытнее. Наверное, он с точностью до часа может сказать, сколько я не ела досыта. Академическая столовая не давала умереть с голоду, но и только.

Я посмотрела на него с такой ненавистью, что он шагнул назад.

– Малютка, ты что? Кто тебя обидел? – тут же стал серьезным приставала.

– Отстань! – рявкнула я. – Тебе на Каштановый бульвар, там найдешь собеседницу! Оставь меня в покое!

Не слушая больше, я развернулась к парку и пошла вперед, пылая негодованием.

Из-за негодяя опоздала к закрытию крошечной булочной на углу академии и уныло полюбовалась навесным замком на двери. К закрытию хозяйка отдавала хлеб и булочки за полцены, к вечеру там обычно собиралась небольшая очередь из неимущих студентов. Значит, сегодня на ужин только молоко.

Я проскользнула в ворота, предъявив значок академии.

Как никогда, мне было голодно, холодно и одиноко. Я так устала от одиночества. А этот повеса… он бы меня не обидел. Просто использовал бы по назначению. Может, он любит девушек в беде. Горячая ночь стоимостью в ужин – это очень выгодный тариф. Поэтому профессионалки ненавидят бедных девушек. Они демпингуют цены, когда надоедает голодать и важничать. Дурочка будет стараться, надеясь на новую встречу, не подозревая, что утром он даже не будет помнить ее имени. Откуда я, милая домашняя девочка, знаю о такой гнусности? Так в моей группе разные студентки учатся, наслушалась. Учиться лучше на чужих ошибках, чем на своих.

Молоко, оставленное на подоконнике, скисло. Стазис-ларь в студенческой комнате предусмотрен не был. Простоквашу съесть побоялась. Мне завтра учиться и работать, вдруг расстрою желудок? Раньше я такого не пробовала. Хорошо, что соседок не было!

Бесплатного места в общежитии мне не досталось, их расхватывали в начале учебного года, пришлось взять платную комнату, но зато я в ней жила одна. Половина стипендии стоила того. Никто не лез с утешениями, разговорами или просьбами о помощи. Я была лучшей на курсе. И не могла понять, что такого сложного в алхимическом ряду элементов, почему я могу это выучить и помнить, а другие – нет? Когда меня просили что-то объяснить, я искренне недоумевала, что там объяснять? Нет ничего проще и логичнее зельеварения!

Восемь правил, четыре основных закона и не больше двадцати исключений. Набор ингредиентов сам говорит о способе приготовления и применении готового средства! Это же элементарно! Водные зелья – настои и отвары, спиртовые – настойки и экстракты, твердые формы – мази, свечи, пилюли, драже, гранулы. Листья настаиваем или завариваем, корни и клубни толчем, варим или делаем вытяжку, твердые средства, опять же, толчем, растираем и добавляем в микстуру или мазевую основу, если не прописано употреблять в сухом виде. А сборник целительских рецептов – это просто… как поэма! Там каждое средство, как слово, которое нельзя выкинуть из строки, но можно заменить, и оно зазвучит по-другому. Я его весь наизусть выучила еще на первом курсе.

Меня считали зазнайкой и выскочкой. Неудивительно, что подруг в академии я не завела, да мне это и не нужно было, когда у меня был свой дом.

Правда, профессор стихийной магии, мур Хрисаор однажды сказал, что для зельевара или артефактора абсолютно нормально ощущать свой материал кожей, у них это в крови, так же, как желание комбинировать и экспериментировать. В то время как для мага-стихийника совершенно естественно наслаждаться своей стихией, проверяя мир на прочность. Вообще-то зельеваров, артефакторов и бытовиков стихийники тихо презирали, считали слабосилками. Такой мощный поток, как могли выдать стихийники, никто не мог выдать. Очень они любили мериться то огненными пульсарами, то водяными смерчами, и часто увлекались. Моего уровня хватило бы для поступления на стихийный факультет, но я не захотела. Училась со слабосилками. Естественно, меня не любили: где другие пыхтели и потели, я одним касанием достигала результата.

Зато у них вырабатывался контроль и умение тонко работать имеющимися силами. Никто из слабосилков не выгорал, исчерпав свой резерв, они его очень точно ощущали, в отличие от стихийников. Это у них то густо, то пусто, а у нас стабильно. Меня папа стал учить контролю раньше, чем я начала ходить. Каждый год пара-тройка студентов-стихийников попадала в лечебницу с диагнозом «тотальное необратимое магическое истощение». Зато было над кем потренироваться будущим целителям. Толку не будет, а навредить больше, чем они себе навредили, сложно.

Как-то один из недоучек, обладавший ранее приличными силами, упрекнул целителей в том, что они бесполезны, ибо не могут восстановить его утраченный резерв. Так-то резерв неплохо восстанавливался хорошим питанием, сном, близостью с сильным магом. Но не при тотальном схлопывании ядра при разрыве оболочки. Там было просто некуда сливать силу, это как решетом черпать воду.

– А элементаля тебе на палочке не принести? – огрызнулась тогда третьекурсница-целительница.

Я присутствовала при этой сцене и тогда решила, что в целители не пойду, хотя раньше подумывала. Чтоб меня вот так каждый выгоревший маг считал ненужной ветошью, унижал и оскорблял? Это незаслуженно и обидно. Зато зельеваров все уважают и ценят.

Артефакторика давалась мне слишком легко, она была еще точнее и правильнее зельеварения, мне даже учить ничего не надо было, я видела схемы внутренним взором и легко могла найти ошибку, починить или разобрать почти любой артефакт. Поэтому моим выбором стало зельеварение.

Надо создать зелье, отбивающее аппетит, подумала я под тонкие трели пустого желудка. Пришлось выпить два стакана воды, чтоб он заткнулся и не мешал заснуть.

Зато вставать пришлось с рассветом, чтоб нацарапать эссе по рунистике и решить задачки по магмеханике. А профессор Эванс меня все равно не любит и прицепится, невзирая на то, сделаю я домашнее задание, или нет. Теперь у нее хотя бы повод будет поругаться.

У дверей столовой я была в числе первых и постукивала ботиками друг о друга, грея зябнущие руки в рукавах пальто.

– Оголодавшие! – как всегда хмуро приветствовала нас заспанная повариха, распахивая дверь.

Кашу я не любила никогда, но деваться было некуда. Съела, и ложку облизала. И жидкий чай выпила, только цветом намекающий на отдаленное сходство с настоем чайного листа. Вонял он сеном с отдушкой грязных носков, а не чаем.

Зато вчерашняя голодовка сберегла мне два медяка! Я их вчера не потратила. Сегодня мне обеспечен ужин. Из-за работы в «Верене» я пропускала ужин в студенческой столовой, что вызывало горькие сожаления. Но жестокие начальники вряд ли бы отпустили меня раньше на два часа под таким ничтожным предлогом, как соблюдение режима питания.

Рунистика пролетела, как миг, магмеханика тоже, а на ботанике мури Эванс предсказуемо прицепилась, хотя мой сбор от запора был сделан совершенно правильно. Тертой коры крушины половина веса, крапива – две трети, тысячелистник треть. В неистовство ее привело то, что половина группы спутали жостер и крушину. Еще бы с черемухой спутали, бестолочи. Отличия жостера от крушины ей перечисли! Да все разное!

Жостер куст, крушина дерево, у жостера листья супротивные, у крушины очередные, у жостера плоды сначала зеленые, потом черные, ягода с 3-4 косточками, у крушины костянка сначала красно-бурая, потом фиолетово-черная. У крушины ягоды ядовитые, у жостера ядовиты только зеленые, незрелые. Препараты, кроме слабительного, еще слегка мочегонные, улучшают пищеварение и обмен веществ.

Вот его в зелье от аппетита надо! К вереску, мяте и укропу.