Любопытно. Соня сложила письмо и только сейчас обратила внимание на горку конфетных фантиков на столе. И когда успела образоваться? Обрат-ного адреса на конверте, само собой, не обнаружилось.

Занимательное послание. Наивное, трогательное и какое-то отчаянное, что ли. Кто его автор, интересно? Юноша или барышня? Из текста неясно – ни одного личного местоимения. А описанные душевные метания могут случиться с каждым.

Автор пишет, что молод. Видимо, ровесник. Или ровесница. И стиль написания занятный. Местами книжный, как в произведениях писателей прошлого века. Такое ощущение, что адресат провел много лет в закрытой школе, уединенной усадьбе или вообще в монастыре.

Тем не менее изложенные в письме сомнения Соне показались очень близкими. Она и сама не так давно отстаивала свою точку зрения перед родителями. Право учиться, где хочется, право стажироваться в газете, право любить того, кого она сама выбрала, в конце концов. Порой это было непросто, но пожалела ли она о своих решениях? Соня тряхнула головой. Нет, ни разу.

При этом как-то образовалась куча дел – учеба и работа отнимали много времени. Гораздо больше, чем она себе представляла. Соня иногда ловила себя на том, что уже несколько недель не виделась с лучшей подругой Полиной, или на мысли, что за день успела лишь несколько минут поговорить с Митей по телефону.

Вот и сегодня, закончив с делами в редакции, Соня торопилась в кафе, где новый преподаватель риторики Озеров организовал заседание дискуссионного кружка. Честно говоря, Соне совсем не хотелось встречаться с Могиславом Юрьевичем еще и вне стен университета. Но сокурсница Лиза так слезно умоляла записаться вместе с ней в этот кружок… Буквально вымогала Сонино согласие, заламывая руки, поскольку одна, без дружеской поддержки, с обольщением красавчика-преподавателя не справится.

И Соня, конечно, согласилась, потому что подруг надо поддерживать.

– До завтра! – помахала она рукой сотрудникам редакции и бодро застучала каблучками по лестнице, на которой почти столкнулась с репортером Сергеем Чижовым.

– Добрый день! – поздоровалась Соня.

Чижов промолчал и демонстративно отодвинулся к стене, пропуская барышню вниз.

Так и не простил ей прошлогодней выходки, когда она представилась другим именем, выпытывая нужную информацию. А потом отчитала, как мальчишку, после его репортажа о якобы божественном происхождении Визионера. Видимо, в отместку Чижов ни разу даже не упомянул Митю в итоговой статье о поимке душегуба и суде над ним.

Соня тогда очень сильно возмущалась и даже собиралась писать гневное письмо в редакцию. А Митя, кажется, совсем этому не удивился и не рассердился. Как будто так и было нужно. Ну почему жизнь так несправедлива?

Увы, противный Чижов оставался главным криминальным репортером «Московского листка», и ничто не могло этому помешать. Когда Соня устроилась в газету стажером, он ясно дал понять, что не потерпит конкуренции на своем поле. Что Соне даже мечтать не следует о том, чтобы лезть в хроники преступлений.

Какие-то источники в полиции у Чижова, видимо, имелись, хотя к Мите за сведениями он никогда не обращался. Криминальная колонка выходила регулярно, и была, к сожалению, довольно достоверной.

Ну и ладно. Зато про убийство старушки Зубатовой в «Листке» вышло лишь краткое упоминание. Без подробностей. Соню так и подмывало иногда уколоть Чижова, намекнув, что она знает об этом деле гораздо больше. Но Митя попросил молчать, и Соня держала обещание. Правда, иногда вела воображаемые ироничные беседы с вымышленным попугаем, представляя репортера на его месте.

Пожалуй, Чижов был единственным темным пятном, слегка омрачавшим стажировку в редакции. С остальными сотрудниками Соня быстро наладила если не приятельские, то неплохие рабочие отношения.

Люди ведь, как правило, не злые. Вот Трофим Трофимович почему ворчал? Просто у него зрение плохое, с трудом разбирает текст. А признаваться в этом не хочет и очки не носит, стесняется. Соня подарила ему лупу, сообщив, что с ней сотрудник будет выглядеть очень солидно – как ученый. Теперь Соня иногда приносит ему письма, чтобы помочь разобрать плохой почерк. Уже неделя прошла, как Трофим Трофимович перестал ворчать.

Или машинистка Машенька. Тоже часто была не в настроении. Соня пыталась было угощать ее сладостями, пока не поняла, что делает еще хуже. Машенькина проблема оказалась иного свойства, деликатная. Так что Соня однажды, подкараулив Машу в дамской комнате, сунула ей в руки флакончик со словами: «Французское. Мне очень помогло». И машинистка через несколько дней так же кулуарно с Соней поделилась: «Спасибо. И правда помогает». Ну, не всем барышням природой дана идеальная кожа, что поделаешь.

Соня, конечно, слегка приврала – никогда у нее прыщей не было. А матушка это средство очень хвалила. Так почему бы не помочь хорошему человеку?

В общем, репортер Чижов до сих пор был единственным персонажем, омрачающим Сонину жизнь. Но теперь в эту компанию рисковал попасть и преподаватель Озеров.

Озеров Соне по-прежнему не нравился. Точнее, в его присутствии она чувствовала себя как-то неуютно. И хотя после памятного урока про утопающих он больше не устраивал психологических игр, а вел занятия вполне корректно, Соня словно ждала от него очередной каверзы.

Кафе, точнее – чайную, для заседания дискуссионного кружка преподаватель выбрал вполне демократичную – на Петровке. И Соня, разумеется, прибыла последней, когда семь мест за столом уже были заняты, а последнее осталось вакантным.

Соня вбежала, опаздывая и извиняясь. Лиза посмотрела на нее укоризненно, мужчины встали. Могислав Юрьевич широко улыбнулся, а граф Кобахидзе и князь Щепин-Ростовский дружно схватились за спинку пустого стула, соревнуясь за право его отодвинуть.

Еще за столом обнаружился всезнайка Наум Сорин, что было неудивительно. Этот не пропускал ни одного дополнительного занятия. А вот последние участники нового кружка Соню удивили. Гребец Ильинский и тихоня Фролкин. Судя по всему, после инцидента с мнимым крушением корабля спортсмен взял своего защитника Фролкина под крыло. Точнее, под мощный бицепс.

– Ну что же, все в сборе, можем начинать, – оглядел присутствующих Озеров. – Я рад, что вы нашли время и возможность получить новые знания.

– Могислав Юрьевич, а участие в этом кружке как-то отразится на итоговой оценке? – немедленно спросил Сорин. – Я иду на золотой диплом, мне пригодятся любые сертификаты и дополнительные баллы.

– Разумеется, – кивнул Озеров. – Все, что необходимо, я зафиксирую и предоставлю. Что ж, ваша мотивация, господин Сорин, мне понятна. Хотелось бы услышать и остальных.

– Риторика – мой любимый предмет! – заулыбалась Лиза, поправляя безупречную прическу. – Хочу получить особенные знания от талантливого преподавателя.

– Да ты всегда гороскопы читала на этих занятиях, – скривился Сорин. – До прошлой недели.

– Прошу вас. – Озеров примирительно выставил ладони. – Давайте позволим всем высказаться, без комментариев.

– Я бы хотел управлять людьми. – Кобахидзе вальяжно откинулся на спинку стула. – Чтобы меня слушались.

– И уважали, – добавил Щепин-Ростовский. – Это что за питье?

Подошедший официант водрузил посередине стола большой чайник и тарелку с пирожными, ловко расставил чашки.

– Я взял на себя смелость заказать всем чаю, – пояснил преподаватель. – Но если вы предпочитаете другие напитки…

– Человек! Мне кофию принеси! – распорядился Щепин-Ростовский.

– И мне! Двойную порцию! – добавил Кобахидзе.

– Кто-то еще желает высказаться о своих мотивах?

– Я… это… в словах не силен, – пробасил гребец Ильинский. – Хочу научиться. А то все только на мышцы смотрят. Думают, я бестолковый. А я стихи люблю. Между прочим. Пушкина вот.

– А меня никто не замечает, – тихо сказал Фролкин. – Я хочу, если можно, набраться уверенности. Чтобы хоть что-то значить. Чтобы меня слышали.

По затянувшейся после этого паузе Соня поняла, что единственная до сих пор не высказалась, и спохватилась:

– А я… Вы знаете, у меня нет проблем с общением. Я просто за компанию пришла. С Лизой.

– Прекрасно, – подвел итог Озеров. – Мне нравится, что у вас разные цели. Тем интереснее. Дискуссионный кружок – это место, где мы с вами можем обсудить любые вопросы. Острые, провокационные, вызывающие. Моя задача – научить вас вести дискуссии на любые темы. В дальнейшем вы сможете выбирать направление сами, но первую тему предложу я, с вашего позволения. Итак, Российская империя настоящего времени. Нравится ли вам, молодому поколению, жить в нашей стране и почему?

Лиза сверкнула глазами и выпрямила спину, отчего кружева на груди кокетливо встопорщились:

– Могислав Юрьевич, прежде всего, благодарю вас за прекрасный выбор темы…

Соня тихо вздохнула и потянулась за пирожным. Надо же как-то компенсировать нахождение в такой странной компании.

Вымышленный попугай саркастически закатил глаза.

Глава 10,
В которой воздается по заслугам русской кухне

Только крайнее душевное волнение могло заставить Митю вначале действовать, а затем думать.

Что ж, причина на этот раз была уважительная.

Осознавать произошедшее он начал через несколько дворов и закоулков, лавируя между какими-то ящиками и ведрами и ловко отмахиваясь от развешенных влажных простыней. Лазарь Платонович бежал впереди – легко и быстро, как спортсмен, лихо перепрыгивая через препятствия.

И лишь через несколько минут Митю постигла запоздалая мысль: «А куда и зачем мы бежим?» И вторая, не менее очевидная: «А ведь это удобный способ разделаться с неожиданным наследником».

В московских дворах посреди дня было тихо и пусто.

Словно подтверждая Митину догадку, Зубатов на бегу потянулся рукой за пазуху, и сыщик незаметно повторил его движение, проверяя револьвер. Лазарь Платонович, не сбавляя темпа, вытащил кулак с… зажатыми в нем часами на золотой цепочке, откинул крышку.

– Минута до открытия! Как раз успеваем, тут за углом, недалеко уже!

Что там за углом, Самарин спросить не успел, потому что Зубатов уже повернул за этот самый угол и затарабанил кулаками в солидную дверь с табличкой «Закрыто».

Подошедший изнутри мужичок открыл и впустил их внутрь. Митя успел лишь заметить вывеску над входом: трактир «Подкова и плуг».

– Любезный, мы с другом голодны как волки! Не можем терпеть! – прижал руку к сердцу Лазарь Платонович и широко улыбнулся.

Половой окинул гостей проницательным взглядом, оценив платежеспособность по фасону одежды и обуви, и сделал правильный вывод.

– Прошу вас, господа-с, сюда, лучший столик в углу. – Он смахнул полотенцем несуществующие крошки со скатерти. – Изволите-с щей с потрохами? Вчерашние, самые лучшие. Каплунчики-с свежие, судак а-ля норманд. Кулебяку московскую с утра завели, вскорости сготовится…

– Все неси! Каплунчиков, щей, кулебяк, грибы-огурцы, соленья-варенья… Все, что есть, – махнул рукой Зубатов, упав на дубовый стул, устланный волчьей шкурой.

Трактир оказался из добротных – с крепкой мебелью, вышитыми скатертями и разнообразной деревенской утварью, расставленной на многочисленных полках. Купеческий шик по-московски. Подковы имелись в большом количестве – развешенные над каждой притолокой и просто прибитые к стенам. А вот плуг был всего один, в углу. Судя по блеску сошника и лакированному дереву ручек, ни одной борозды в своей жизни он вспахать не успел.

– Сей момент, – поклонился половой. – Из напитков чего изволите-с?

– Водки! Лучшей! Графинчика, пожалуй, хватит. Вы как насчет водочки?

– Мне только кофий. Черный, без сахара, – ответил Митя.

– Сделаем-с. – Половой, взмахнув фартуком, удалился в сторону кухни.

– Я в этой суматохе забыл представиться, – спохватился новый знакомый и протянул руку. – Зубатов Лазарь Платонович, археолог.