Гостья, явившаяся поговорить, была самым страшным видением сыщика за последние несколько лет – с тех пор, как они «познакомились» на исходе Великой войны. Признаться в этом Самарин боялся даже самому себе, а уж тем более кому-то другому.

Но так уж вышло: в безвыходной ситуации обратишься за помощью не только к заклятому врагу, но и к самому зловещему кошмару в жизни.

Он и обратился. И получил, что хотел. Пожалел? Тогда – ни капли. А сейчас?

Обещал тьме, что она и Визионер встретятся? Вот и встретились. Так чего еще?

Но вслух, разумеется, спорить не стал.

– Юлишь, – прозорливо истолковала паузу тьма. – Вы, люди, бываете на редкость изворотливы, когда дело касается выполнения обещаний. Ты ничем не лучше остальных. Но тебе хотя бы хватает ума не пререкаться открыто.

– Я благодарен. За помощь. Но предпочел бы закрыть эту сделку.

– Разумно. Ты пообещал две жизни. Помнишь свои слова?

Митя помнил: «Забери меня и его тоже, но Соня пусть останется в живых!» Чего не выкрикнешь ради спасения дорогого тебе человека? В тот момент сыщик и сам был готов умереть, но тогда тьма снисходительно его отпустила.

Выходит, ненадолго… Черт! Почему именно сейчас, когда все так хорошо наладилось?

– Помнишь, – выразительно протянула тьма. – Слово не воробей, Дмитрий. Одну жизнь я получила. Хочу получить вторую.

– Мою? Или… моего будущего ребенка?

«Сказки, – с обреченностью вспомнил сыщик. – В сказках высшая сила всегда просит о том, чего ты пока не знаешь, что произойдет когда-то в будущем. Какой же я идиот».

– Хитроумие и беспредельный эгоизм… Неисправимое племя, – вздохнула тьма.

Сказано это было таким тоном, что будь на ее месте собеседник в человеческом облике, он наверняка саркастически закатил бы глаза. Интересно, у тьмы есть глаза? Рот точно имеется – говорит же она как-то.

Размышления о предполагаемом облике гостьи помогали Самарину как-то примириться с фатальностью и абсурдностью происходящего. Или стоит называть ее настоящим именем? Нет, пускай остается тьмой. Так привычнее.

Из последней фразы Митя лишь уловил, что жизнь – его собственная или будущего сына – тьму в настоящий момент мало интересует. Тогда чья же?

– На всякий случай напомню, что я представитель закона, а не наемный убийца.

– Ишь ты, – хмыкнула она. – Вот и сделай свою работу. Как сыщик. Сегодня ночью в Москве убита женщина. Она была, скажем так, довольно близка мне. Этого не должно было случиться. Время ее еще не пришло.

– Кто? Где она? Имя?

– Сколько вопросов… Я тебе не свидетель, чтобы показания давать. Может, у меня и тысяча глаз, но за всем не уследишь. Ты ее узнаешь, не ошибешься. Она отмечена.

– То есть меня нанимают для расследования?

– Ну, ты же начальник Смертного отдела.

– Убойного.

– Оставь эту бессодержательную словесную эквилибристику. Мне нужен убийца. Мне лично, а не вашему правосудию.

«Ну надо же, у тьмы бывают личные мотивы», – удивился про себя Митя. И тут же попытался представить предполагаемого убийцу и суд над ним. Скажем, если преступление первое, есть смягчающие обстоятельства и попадется сочувствующий судья, то смертную казнь заменят пожизненным заключением или длительной каторгой. А значит он, Митя, пойдет против закона, распоряжаясь жизнью неизвестного пока преступника. Хотя если он рецидивист и убийство не первое, то…

– Снова юлишь, – прервала его раздумья тьма, и в ее голосе не осталось и следа иронии. – Хватит изворачиваться. Да или нет?

Черный туман вокруг и исходящая от него угроза стали почти осязаемыми. В тишине вдруг жалобно и тихо заплакал ребенок. Или просто послышалось? Митя вспомнил серо-голубые младенческие глаза, которые заливала чернота, и понял, что на этот раз выбора не будет.

– Да. Я согласен, – ответил он.

– Вот и славно. Работай.

Телефонный звонок раздался, когда Самарин вышел из душа и насыпал в турку двойную порцию кофия.

Еще одно новшество в его жизни – домашний телефон. Удобная оказалась вещь: не надо каждый раз среди ночи смотреть на укоризненное лицо разбуженного дворника, а вести долгие беседы с Соней можно без посторонних ушей.

Увы, любимые девушки не имеют обыкновения звонить в половине пятого утра.

– Дмитрий Александрович, здравия желаю. Барсуков, дежурный, беспокоит. Два убийства, обе женщины. Одна в Мясном переулке, вторая на Большой Никитской.

– В Мясной Семена Горбунова отправь, он рядом живет. Я на Никитскую. Мишке Афремову телефонируй, пусть туда же едет. Номер дома?

– Пятьдесят четвертый.

– Принял. Отбой.

Кофий он все-таки выпил, размышляя о том, каково это – иметь тысячу глаз. И надеясь, что посмотреть хотя бы в один из них ему выпадет не скоро. Посомневался, верно ли выбрал место. Может, все-таки стоило поехать в Мясной переулок?

Большая Никитская была одной из парадных улиц Москвы, районом университетских построек и роскошных особняков. Нужный дом в старорусском стиле выглядел скорее не элегантным, а нарядным. Как деревенская невеста на выданье, которая надела на свадьбу все самое яркое и пестрое.

Такие мысли навевали богато декорированные верхние наличники окон, напоминающие по форме кокошники. Фасад дома был выложен ромбовидным узором из кирпича трех цветов – желтого, красного и коричневого. Простенки, карнизы и колонны украшали глазурованные плитки с растительными мотивами. Казалось, особняк кокетливо выставляет напоказ привлекательные части, каждая из которых соперничает с другой за право считаться самой красивой.

Внутреннее убранство оказалось таким же колоритным, в духе боярских палат – расписные сводчатые потолки, цветастые шелковые обои, пол в разноцветных квадратах. Не дом – шкатулка, полная сокровищ, в которой нет людей. Кроме ефрейтора, который подсказал нужное направление, Митя по пути не встретил ни единой живой души.

Такой богатый особняк – и без прислуги?

Самым оживленным по иронии оказалось место упокоения. Судя по размерам и пышному декору – хозяйская спальня, где уже занимались своей работой прозектор Глеб Шталь и младший сотрудник отдела Михаил Афремов с фотоаппаратом. Всегда успевают приехать раньше. Ладно Мишка – он молодой и неуемный. А Глеб? Он вообще спит хоть иногда? Для никогда не спящего друг-патологоанатом выглядел бодрым и румяным. Даже в это хмурое утро. Даже при свете неярких ламп у места убийства.

Пожилая хозяйка лежала на высокой кровати лицом вниз – как будто, запнувшись, упала на постель. Ночная фланелевая рубашка на убитой выглядела очень целомудренно и старомодно: ворот под горло, длинные рукава с кружевными манжетами. Задравшийся подол нарушал эту благочестивую опрятность, открывая взгляду худые сморщенные ноги в синих узорах вен. Увы, у смерти нет никакого уважения ни к богатству, ни к старости. Но подол инстинктивно хотелось поправить.

– Что у нас? – поинтересовался Митя.

– Перелом предположительно височной кости, – Глеб указал на голову жертвы, где под седыми волосами расплылось на шелковых простынях большое бурое пятно. – Удар был один, но четкий и выверенный. Эпидуральная гематома из-за повреждения средней менингиальной артерии. Истекла кровью довольно быстро. Ну и возраст. Без шансов.

– Чем ударили?

– Предполагаю, что этим, – Шталь кивнул на пол у кровати, где валялась кочерга.

– Подходит. Проверим.

– Ребристая слишком, пальчики не снять, – подал голос Мишка.

– Вижу. Глеб, другие травмы есть, следы борьбы?

– Борьбы? Старушка – божий одуванчик. В таком возрасте неудачно наклонишься – и все, капут. О! Есть оторванный палец. С правой руки.

Митя присмотрелся и запоздало заметил, что средний палец лежит отдельно на бежевом ковре. Кисть правой руки убитой выглядела так, словно этот несчастный палец из нее вырезали, выламывали, выдергивали…

Сыщик за годы службы успел повидать всякого. Но при мысли о том, что тщедушную старушку пытали, ломая хрупкие суставы, утренний кофий в желудке все же шевельнулся.

– Если тебя это утешит, палец оторвали уже после смерти. Крови маловато, – меланхолично заметил прозектор.

– Интересно, зачем?

Глеб пожал плечами.

– Миша, у тебя что?

– Думаю, преступник влез через окно. – Мишка отвечал, не отрываясь от фотокамеры и щелкая затвором. – Задвижка не сломана: створка, видимо, была приоткрыта. На подоконнике следы. Первый этаж, тут невысоко. Сейчас Тефтелька приедет, по свежему следу быстро найдем, далеко не убежит.

– Неудачливый вор? Хотел по-тихому ограбить дом, а старушка подняла шум?

– А следов ограбления как раз не видно. Я проверил окна в остальных комнатах, они закрыты, признаков взлома нет. Убийца намеренно залез именно в эту спальню. Наверное, увидел, что открыто, вот и…

– Что же он тогда ничего не прихватил?

Митя осмотрелся. Действительно, в комнате царил идеальный порядок, не считая смятой кровати с мертвым телом, оторванного пальца и валяющейся кочерги. Туалетный столик уставлен флакончиками и баночками – ни одна не упала и не разбилась. На изящной подставке висят серьги. Судя по блеску – с бриллиантами. Многочисленные ящички и отделения столика задвинуты плотно, а ведь там наверняка хранятся драгоценности.

Дмитрий, обернув руку платком, выдвинул пару ящиков. Так и есть – ожерелья, браслеты, кольца аккуратными рядами лежали на бархатных подложках. Сыщик потянул за нижний край дверцу большого гардероба. Внутри, рассортированные по цветам, висели платья, стояли педантично сложенные шляпные коробки и обувь. Комод, письменное бюро, стулья и кресла с фиолетовой обивкой выглядели безупречно и явно на своих местах. Нет, дом, который грабят, в таком виде не оставляют.

– А где, кстати, прислуга? Кто обнаружил тело? Как зовут жертву, в конце концов?

Шталь хмыкнул.

– Нашла экономка, услышала шум. Она на кухне, с лакеем и горничной. Еще три божьих одуванчика. Каждому лет по сто. Пришлось всех валерьянкой отпаивать, я уже боялся, что тут не один труп, а четыре случится. Они не то что имя хозяйки, свои-то вспомнить не могли от шока.

– Может, в состоянии шока и убили старушку?

– Ага. Все трое – Паркинсон, Альцгеймер и их подруга сенильная деменция. Они настойку-то выпить не сумели, не расплескав на себя. А тут – кочерга. Но ты побеседуй, конечно. А пока помоги повернуть.

Вдвоем они перевернули легкое, будто пергаментное, тело.

И одна из загадок разрешилась сразу же.

– Я знаю, почему оторвали палец, – вздохнул Митя. – На нем было кольцо.

И добавил уже про себя: «Ну здравствуйте, Дарья Васильевна».

«Бессмертная» старуха Зубатова несомненно была мертва. И на лице ее застыло выражение безмерного удивления и гнева.

Глава 2,
В которой Соне поручают серьезную работу

Направляясь на утреннее чаепитие к Загорским, сыщик понимал, что ему поневоле придется первым принести плохую весть в этот уютный дом. Убитая Дарья Васильевна Зубатова была известна в широких московских кругах, от высшего дворянства до авангардной молодежи. Казалось, ее знали все, и даже Митя успел пообщаться несколько раз в прошлом году, когда деятельная старушка пыталась влезть в расследование по делу Визионера.

Участие ее было скорее символическим, но живость и сарказм Зубатовой Мите понравились. Так что смерть эту сыщик воспринял с сожалением. Загорские же знали убитую гораздо ближе.

Как же тягостно огорчать приятных людей. М-да, служба…

– Святые небеса! Дмитрий, какие ужасные новости вы принесли с утра. – Анна Петровна Загорская понизила голос, а на лбу ее образовалась полагающаяся по случаю печального известия скорбная складочка. Небольшая. Все-таки речь не о близкой родне.

Соня Загорская прикрыла стремительно наполняющиеся слезами глаза и опустила голову. Нет, никогда у нее не будет такой выдержки, как у матери. Это она умеет делать приличествующее любой ситуации лицо, а Соня… сейчас расплачется при всех. А день так хорошо начинался.

– Ох, милая. – Мама участливо похлопала ее по руке и незаметно подсунула салфетку.