– Ладно, давай к следующей. – Глеб переместился правее. – Разносчица Ильиченко, тридцать пять лет. Collum vulnus^[4].

– Это та, из Мясного переулка?

– Она самая. Которую муж пырнул вилкой прямо в сонную артерию. И снова занятное совпадение…

Шталь откинул простыню, обнажив рыхлое белое бедро разносчицы. Россыпь родинок на коже отчетливо складывалась в изображение трезубца.

– И правда любопытно, – заметил Митя, но особого интереса опять не проявил. – Второй знак тоже можно трактовать как предупреждение. Но я не определюсь, пока не посмотрю на третий.

– Хозяин – барин. Ну, с последней дамой ты уже знаком. Старушка Зубатова. Laesio cerebri traumatica^[5]. Без лишних предисловий. – Глеб молча вытянул из-под простыни худую морщинистую руку, развернул запястьем вверх. И, судя по изменившемуся лицу сыщика, остался доволен произведенным эффектом.

– Вот она! Охотничья стойка шотландского сеттера! – удовлетворенно воскликнул Шталь.

Самарин подался вперед и буквально вцепился глазами в старухину руку.

– Почему шотландского? – не отрывая взгляда от зубатовского запястья, машинально спросил он.

– Он тоже брюнет. Ну, теперь я вижу, что угодил.

– Этого не может быть. – Дмитрий наконец посмотрел на доктора.

– Я тоже был изумлен не меньше твоего. Проверили. Знак настоящий. Такое не подделывают. И уж тем более не благообразная старушка, которой, если верить метрикам, было сто два года.

– Черт возьми, – пробормотал Митя. – Это все усложняет.

На руке старухи Зубатовой чернел знак, который Дмитрий с детства видел сотни раз – в церковных книгах и летописях, на изображениях Диоса и его учеников. Знак, который есть практически на каждом надгробии в Империи, кроме разве что захоронений восточных иноверцев.

Учителя в школе объясняли Мите, что знак этот – как бы вывернутый наизнанку восьмигранник Диоса, «ибо небытие есть антипод жизненной гармонии, заключенной в октаэдрум». По другой версии, обозначал он песочные часы – символ неумолимого течения времени, того, что каждому живому существу отмерен свой срок. По третьей – символизировал восьмую и последнюю из стихий.

Для Дмитрия же, когда он начал изучать в Университете продвинутую математику, знак этот сразу превратился в аллегорию бесконечности – символ непрерывного потока, который не имеет финальной и начальной точек, а лишь, видоизменяясь где-то на другой стороне, возвращается к прежней форме.

Бог Диос, как известно, на исходе земного бытия одарил восьмерых своих учеников дарами – по числу магических стихий. Ти́фии досталась сила Воды, Метеору – Огня, Га́йе – Земли, Си́веру – Воздуха. Аше́ра получила дар Жизни, Алдо́на – Любви, Ти́рус – Мудрости. Последний же, О́рхус, обрел дар Смерти.

Все ныне живущие маги – потомки восьми учеников. Каждый одаренный при рождении отмечен знаком своей стихии в виде магического символа на запястье.

И вот теперь Митя увидел знакомое изображение там, где совершенно не ожидал его встретить.

«Она была, скажем так, довольно близка мне», – вспомнил он сказанные тьмой слова.

Куда уж ближе.

По всему выходило, что убитая Зубатова при жизни была магессой Смерти. И знак на запястье в виде перевернутых песочных часов явственно об этом извещал.

* * *

– Совещание. Через пять минут, – Самарин коротко скомандовал сотрудникам, проходя через общую комнату в свой кабинет.

Надо было собраться с мыслями и подумать, как повести расследование дальше. Тот факт, что Дарья Васильевна Зубатова оказалась магессой Смерти, открывал дело с новой стороны. По крайней мере, интерес тьмы (да назови ее уже настоящим именем!) к этому происшествию стал очевиден – у изначальных стихий особенные отношениями с носителями их силы.

С другой стороны, это накладывало свои трудности. Знал ли убийца о даре Зубатовой? Почему она не оказала сопротивления? Не был ли сам душегуб одаренным? Вопросы, вопросы, на которые пока нет ответа.

Сотрудники между тем подтянулись и рассаживались перед столом. Рыжий и взлохмаченный Михаил Афремов пытался оттереть грязной тряпкой пальцы от въевшихся химических реагентов. Педант Лев Вишневский в безупречно отглаженном костюме смотрел на это с неодобрением. Как и на Семена Горбунова, который, развалившись в кресле, стряхивал с густых усов и мундира хлебные крошки и кошачью шерсть.

Источник шерсти и пятый сотрудник Убойного отдела – сержант Карась – совещание проигнорировал.

Митя молча оглядел подчиненных, постукивая пальцами по столешнице.

– Ты не в духе сегодня, что ли? Случилось чего? – Горбунов первым нарушил паузу.

«И правда, что это я, – спохватился Самарин. – Выглядит слишком подозрительно».

– Все в порядке, – махнул он рукой. – Интересные новости получил, пока не решил, как осмыслить.

– А ты с нами поделись.

– Поделюсь. Сначала с текущими делами разберемся.

С ними разобрались довольно быстро. По убийству разносчицы Ильиченко все было ясно – муж убитой вместе с орудием убийства с места преступления не убежал, а продолжал ночную попойку уже в одиночестве до прибытия полиции. По до смерти напуганной девице Веткиной Вишневский плотно взял в оборот соседок по квартире и, кажется, был уже близок к разгадке. Остальные дела шли в рабочем порядке, «глухарей» в Убойном отделе не было.

Оставалось лишь убийство старухи Зубатовой, новые обстоятельства которого Митя изложил сотрудникам.

– Ну ничего себе! – не сдержался Михаил. – Я ведь ее видел в прошлом году и даже не подумал, что она… такая.

– Думать, Мишка, не твоя лучшая сторона, – беззлобно заметил Горбунов. – Любопытный, однако, поворот. Слухи, знаешь ли, ходили…

– Какие? – заинтересовался Митя.

– Да всякие. Мол, живет слишком долго, не примешана ли тут магия.

– По слухам ты у нас главный, Семен. Займись по горячим следам, пока эта смерть на слуху. Что люди говорят, что думают, кого подозревают. Собирай все, даже самую дикую нелепицу. Заодно будем проверять ломбарды, старьевщиков, антикваров, трактиры, где ворье собирается. Колечко у Зубатовой было приметное, где-нибудь да выплывет.

– Да я, почитай, каждый день только слухи и собираю.

– Миша, по уликам на месте преступления есть новости?

– Никаких, – вздохнул Мишка. – След на подоконнике смазанный, нечеткий. Размер обуви не определить. Даже неясно, мужской это ботинок или женский. В проеме забора клочок ткани нашли. Совсем крохотный, за решетку зацепился. Чужих пальцев в комнате не было. Только хозяйки и прислуги. О черт!

– Что?

– Мы ведь магический фон не замеряли! Эх…

– А теперь уже бесполезно. Если всплеск магии и был, то давно рассосался. Не расстраивайся, Миша. Ход мысли у тебя верный. Но никто не мог предположить, что дело так обернется. С другой стороны, для взмаха кочергой никакой магии не нужно.

– Ну, мало ли.

– Я тоже задался вопросом, – подал голос Вишневский. – Знал ли преступник об особенностях мадам Зубатовой? Этот удар в голову, приведший к повреждению мозга, – был ли он случайным или намеренным? Разумеется, анатомия магически одаренных личностей аналогична человеческой. Однако широко известно, что именно благодаря способностям маги Жизни и маги Смерти живут дольше остальных и имеют повышенную сопротивляемость к травмам и ранениям. Обладают некоторой природной регенерацией, так сказать.

– Это отличный вопрос, Лев. Я и сам думал об этом, – ответил Митя. – Ударь он ее ножом в сердце – и то был бы шанс выжить. Но черепно-мозговая – это приговор. Даже для сильного мага.

– Смею также заметить, что, если покойная была магессой, сведения о ней и уровне ее способностей должны храниться в архиве Московского Магистерия Совета Восьми. Туда заносят информацию обо всех проживающих магах.

– Разумеется, ты прав. Я как раз собирался к ним наведаться.

– Не хочу показаться неделикатным и нарушать субординацию, но у меня есть некоторый опыт общения с этой организацией. И я мог бы заняться лично…

– Не стоит утруждаться, Лев. Я ведь вырос при храме, забыл? Уж с магами-то смогу договориться. Занимайся пока девицей Веткиной, точнее, теми, кто ее до смерти напугал.

Вишневский молча кивнул. Но судя по поджатым губам, с начальником не согласился, хоть и не сказал этого вслух.

* * *

Магистерий Совета Восьми существовал с незапамятных времен. Примерно с тех же, когда на божественно-магическом житии Диоса выросла вера, а вслед за ней – и церковь. С тех пор две этих структуры тянули одеяло на себя, соревнуясь за влияние на государственную власть.

Церковь объявила Диоса богом, канонизировала и причислила к лику святых восьмерых учеников, занялась распространением учения по всему миру, строя храмы и сея слово божье. Она же активно искала и привечала новых одареннных, открывая церковные школы и монастыри. Идеологическое влияние церкви со временем стало довольно широким.

Магистерий пошел другим путем – напрямую. В исторических летописях упоминалось, что уже у первых русских князей служили «таинники из чародеев числом осмь». Долгие столетия Совет был чем-то вроде секретного министерства при текущем правителе, а члены Совета – восемь сильнейших магов по числу известных стихий – подчинялись лично царю, а потом императору.

Влияние их на монархию в ту далекую эпоху было весьма значительным. Но со временем, когда магия стала выдыхаться, престиж и могущество Совета ослабели. Тихий конституционный «переворот» 1905 года и вовсе положил конец значению магов в правительстве. Вновь созданное Министерство магических дел приняло на службу людей новых и молодых, а Совет Восьми с почетом проводили на заслуженный отдых. Читай – заниматься благотворительностью, магическими архивами и прочими вопросами, мало имеющими отношение к политике и государственному устройству.

В разгар Великой войны о Совете внезапно вспомнили, когда на фронте потребовались свежие резервы и хоть какое-то продвижение. Понимая, что военные действия увязли в болоте как буквально, так и фигурально, правительство бросило на прорыв лучшие магические силы с новым чудо-оружием.

Чем это закончилось, Митя, к несчастью, помнил, поскольку волей случая оказался практически в эпицентре тех трагических событий. После мощного взрыва в румынском Семиградье, так называемого Великого Разлома, не уцелел почти никто. Стихийный фон по замерам ученых просел почти до нуля, а дыра в магической сети быстро накрыла Европу, расползаясь на восток по всей Российской империи.

Церковь, разумеется, факт исчезновения божественно-магического фона над Россией отрицала как подрывающий основы веры. И отрицает до сих пор.

Что касается оставшихся в живых одаренных, то многие из них после Разлома поспешили уехать подальше – туда, где стихийной мощи осталось еще достаточно для поддержки магических сил. А отношения Совета с правительством, и до этого бывшие довольно прохладными, замерзли, как выплеснутые на мороз помои. Душок после бедствия остался примерно такой же.

Свои дела Совет вершил в тишине и тайне, а сведениями делился неохотно. Как водится, центральный Магистерий Совета находился в столице. Губернские и городские «отделения» – по всей Империи. Москва, как второй по величине город, могла позволить себе полный состав – из восьми магов. В городах поменьше набиралось три-четыре, в иных – и вовсе по одному, а при их отсутствии дела решались, так уж и быть, через церковников.

Совет и его Магистерии стали своего рода синекурой для самых почтенных магов, заслуженной пенсией, выйти на которую доводилось лишь избранным. Членство в Совете было пожизненным. Покинуть же сей престижный орган можно было или вперед ногами, или изъявив желание досрочно сложить с себя полномочия. Но кто в здравом уме откажется от таких привилегий?