Содержание у Совета Восьми было весьма достойное. По крайней мере, натыкаясь изредка на фотографии ежегодных встреч московского градоначальника с членами «восьмерки», Митя мимоходом отмечал, что старички-магистры все еще выглядят солидно, а драгоценностей на шеях и в ушах пожилых магистресс становится больше.

«Интересно, а была ли когда-нибудь Дарья Васильевна в Совете? – задумался Митя, подъезжая к зданию в псевдоготическом стиле на Софийской набережной. – По возрасту и статусу вполне могла бы. Как могла бы и покинуть его по своему желанию. С ее характером я бы такому повороту не удивился. Надо будет непременно разузнать».

Белоснежную резиденцию Совета венчали восемь узких высоких башен, выстроившихся по кругу. На шпиле каждой блестел золотой символ одной из стихий. А в центре над куполом медленно крутился в воздухе огромный прозрачный, сверкающий на солнце октаэдр. Зрелище было ничуть не менее красочным, чем белеющий прямо напротив, через реку, Кремль.

«Хорошо живут», – отметил Митя, открывая массивную входную створку, украшенную дверной ручкой в виде восьминога с раскинутыми в стороны щупальцами.

Глава 4,
В которой происходит частичное спасение утопающих

– О-о-о… Могислав. Это значит «блестящий от славы», ты знала? Надо будет посмотреть совместимость имен в «Романтическом толковнике».

Лиза щекотно шептала Соне в ухо, одновременно рисуя в тетради крохотные сердечки. Новый преподаватель Могислав Юрьевич Озеров произвел на подругу неизгладимое впечатление. Настолько непреходящее, что Соня уже на первых минутах готова была пересесть на задние ряды. Эта болтушка теперь не умолкнет до конца занятия. Как тут постигать новые знания?

Соня в преподавателе ничего выдающегося не заметила. Ну, для мужчины привлекательный, пожалуй. Но Митя покрасивее будет. Этот какой-то слишком широкоплечий, хотя костюм на нем элегантный и сидит хорошо. Темно-русые волосы слегка растрепаны, а синий платок завязан с некоторой небрежностью. Играет в своего среди студентов? Глаза голубые, яркие. Неужели платок специально под них подбирал? Позер.

– Если он по гороскопу Лев, тогда я точно пропала, – снова зашептала Лиза.

Боже, дай мне сил.

– Давайте познакомимся, – начал Могислав Юрьевич. – Ваш преподаватель вряд ли поправится до конца семестра, так что мы с вами надолго. Итак…

Он достал толстый журнал со списком студентов, рассеянно пробежал глазами строки, отложил в сторону. Потом с неожиданным для его атлетической фигуры изяществом присел на угол стола, поддернув отглаженные брюки (Лиза томно вздохнула), и обвел взглядом аудиторию.

– Нет, это слишком скучно. Давайте сыграем в игру? Уберите конспекты и учебники, они не понадобятся.

Аудитория одобрительно зашумела.

– Кто из вас слышал об Эросе и Танатосе?

– Эрос – это про влечение который? Половое? – подал голос кто-то сзади.

Последние ряды грохнули задорным хохотом.

– Если вы подразумеваете любовь, то в целом да. Но я говорил о несколько более широкой трактовке этих понятий, которую когда-то обозначил Платон, а впоследствии развили Фройд и Мечников. Они рассматривали их как базовые и антагонистические друг другу инстинкты человека – стремление к жизни, самосохранению и тягу к смерти. Эти стихии постоянно борются между собой внутри каждого индивидуума.

– Простите, но звучит нелепо, – вмешался кто-то. – Конечно, все хотят жить. Любить, развиваться, получать удовольствия.

– Возможно, вас это удивит, но тяга к получению ряда удовольствий, особенно предосудительных – вроде злоупотребления алкоголем или пристрастия к табаку, – есть не что иное, как латентное влечение к смерти.

– Восемь капель никотина убивают лошадь! – раздалось из зала.

Аудитория снова засмеялась.

– Я рад, что у вас прекрасное настроение, – продолжил Озеров. – Значит, игра вам тоже понравится. Она называется «Освобождение». Вас тут примерно тридцать человек, так? Давайте представим, что вы оказались в трюме тонущего корабля, и времени на спасение осталось совсем немного.

– Позвольте, Могислав Юрьевич, небольшое уточнение, – заметил серьезный студент в очках, сидевший рядом с Соней (кажется, его звали Байбаков). – Почему мы в трюме? Почему не в каютах? Это грузовое судно? Нас везут из Африки в Америку как рабов?

– Разумные вопросы, молодой человек, но сейчас давайте оставим их в стороне. Таковы условия задачи. Вы пассажиры, и вы в трюме, из которого есть единственный узкий выход. А также среди вас есть член экипажа – скажем, старпом. Вот вы, юноша, из третьего ряда, будьте добры, выйдите сюда.

На кафедру поднялся невысокий субтильный студент. Соне он был плохо знаком. Обычный молодой человек, учится средне, не из активных.

– Как вас зовут?

– Пургин. Захар. – Парень явно стеснялся и не знал, куда деть руки – то засовывал их глубоко в карманы, то складывал в замок за спиной.

– Итак, Захар, вы старший помощник капитана, и ваша задача – вывести людей из трюма. Загвоздка в том, что вода прибывает очень быстро, а пассажиров много, и спасти удастся только третью часть – десять человек. Мне интересно послушать предложения зала и ваши решения этой задачи. Вперед!

– Я… я позову на помощь, отправлю радиограмму, чтобы нас спасли, – предложил Захар.

– Радиограмма уже отправлена, на помощь идет другой корабль, но он не успеет. Надо решать здесь и сейчас.

– Ну чего ты мусолишь, Пургин? – заорали из зала. – Сначала спасаем барышень, так?

– Так! – поддержала аудитория.

– Прекрасно. В этом помещении две барышни. – Могислав Юрьевич бросил взгляд в сторону Сони с Лизой, и последняя опять томно вздохнула. – Они спаслись. Кто будут остальные восемь?

– Я впереди, значит, у самого выхода. Барышни, я сразу за вами, присмотрю! – выкрикнул веселый юноша с первого ряда.

– Ну ты жук! – раздалось с галерки.

– Старпом Пургин, пропустите его? – поинтересовался Озеров.

– Я не знаю, мы ведь не решили…

– Так решайте.

– Ну, наверное, надо спасать слабых и больных…

– Меня спасайте! Я страдаю хроническим празднолюбием!

– А я беспрестанным абстинентным синдромом!

– У меня мозг пухнет от учения!

Аудитория веселилась, перебрасываясь шутками.

Соня хмурилась. Игра ей не нравилась. Барышень спасли первыми. С одной стороны, это, наверное, было правильно, а с другой немного раздражало. Как будто их посчитали хоть и ценным, но грузом, и не дали права голоса. Эх, будь здесь Полина, она бы непременно выступила и заявила что-нибудь о равенстве полов. А Соня пока не могла сформулировать, что именно вызывает у нее неприятие.

– Ну что, закончили веселье? – Озеров дал студентам успокоиться. – Поздравляю, вы все умерли. Кроме двух барышень. Новый раунд. Старпом Пургин, соберитесь.

Пургин запыхтел, безуспешно пытаясь оторвать с большого пальца заусенец.

– Начнем так же. Спасаем барышень, а потом…

– Надо выпустить тех, кому нужнее! Вон, Шумейко, например – у него на иждивении мамка больная и трое младших. Они без него точно умрут.

– А кто будет определять, кому нужнее? У меня иждивенцев нет, но я тоже жить хочу! Имею право!

– Полагаю, надо исходить из полезности и ценности конкретного человека для общества, – подал голос всезнайка Наум Сорин. – Если уж спасать, то лучших. Ты, Архаров, конечно, имеешь право жить, но пользы от тебя коллективу никакой.

– А от тебя, что ли, есть польза?

– Оценки у меня лучше всех. И хвостов нет.

– Выходит, надо спасать только тех, у кого успеваемость хорошая? Глупость несусветная!

– Поддержу! У Ильинского вон пять хвостов, зато первенство по гребле. Мы без него никаких призовых мест не займем.

– Вы о чем вообще? Какие призы, какая гребля? Спасаться надо.

Аудитория снова пыталась шутить, но веселье выходило каким-то натужным. Видимо, студенты начали проникаться серьезностью момента. Озеров внимательно наблюдал. Новоназначенный старпом по-прежнему не мог определиться.

– Скукота… – Красавец Кобахидзе, сын графа и любимец юридического факультета, вдруг полез за пазуху, достал портмоне с золотым вензелем и небрежным жестом вытащил оттуда три красных десятки. – Пургин, даю вам тридцать рублей за мое внеочередное освобождение.

Лиза восторженно ахнула и прижала ладони к щекам.

Пургин пошел такими же красными, как червонцы, пятнами.

– Да как вы смеете?

– Мало? – выгнул бровь Кобахидзе. – Пятьдесят.

– Вот морда графская… – прошелестел злой шепот с задних рядов.

– Из-за таких, как ты, на «Титанике» и выжили только богатые, – поддакнул кто-то.

– Каждый спасается как может, – усмехнулся Кобахидзе.

– Ну, если дело в деньгах, то мне и сотни не жалко будет. – Княжич Щепин-Ростовский, обладатель не меньших капиталов, но гораздо более скучной внешности, постоянно соперничал с Кобахидзе за право шиковать.

– Уберите ваши деньги, – бросил Пургин. – Я не продаюсь.

– Захар, а Захар, – раздался вдруг голос из середины. – Мы же друзья. Я тебя знаю десять лет. Неужели ты позволишь мне умереть?

– Нет, я… – Пургин заволновался еще сильнее. – Слава, конечно, я тебя выпущу.

– А почему его? Чем он лучше?

– Что мы вообще его слушаем? Кто дал ему право решать?

– Правильно! В отставку его! Требуем смены руководства!

Шум нарастал. Студенты спорили. В суматохе вдруг раздался громкий рев:

– Тихо!

Все примолкли.

Спортсмен Денис Ильинский, чемпион по гребле, встал и расправил широченные плечи.

– Развели, понимаешь, свару. Значит так, Пургин. Старпом из тебя никакой. Я сейчас спущусь, займу твое место и сам буду решать, кто выйдет первым.

Для убедительности Ильинский подергал бицепсами. Левым. И правым. Тонкая ткань рубашки опасно натянулась, грозя порваться. Лиза на игру мышц тоже обратила внимание и издала приглушенный писк.

Пургин мысленно сравнил свои хлипкие габариты с восемью пудами гребца и растерянно обернулся к преподавателю.

Озеров улыбался и хлопал в ладоши.

– Браво! Отличный ход, я ждал его. Что ж, старпом Пургин, я вижу, вы в растерянности. Поэтому дам вам некоторое преимущество, не нарушающее, впрочем, правил игры.

Могислав Юрьевич дотянулся до кожаного саквояжа, вытащил оттуда что-то небольшое, подошел к Захару и вложил тому в руку. Потом вновь удобно устроился, опершись на стол. Поправил шейный платок.

Пургин помрачнел еще больше, взмахнул рукой, и теперь Соня разглядела, что он держит.

Деревянный револьвер.

– Будем считать, что он настоящий. Шесть патронов. Продолжаем. Новый раунд.

– Ну, начало прежнее. Выпускаем барышень…

– Подождите! – Соня наконец подала голос. – Это… не совсем честно. Мужчины не должны умирать только по принадлежности к полу.

– Ты что делаешь? – шепнула Лиза и больно ткнула локтем в бок. – Все же нормально было.

– О, как милосердно с вашей стороны, мадемуазель Загорская, – скривился Сорин.

– Просто… Любой наш выбор будет субъективным, – продолжила Соня. – А у всех должны быть равные шансы, так? Надо бросить жребий. Это будет справедливо.

– А что, неплохая мысль!

– Спички будем тянуть?

– Да хоть бы и спички, какая разница.

– Уважаемые утопающие, пока вы размышляете, подумайте, что там, на земле, остались ваши близкие, – напомнил Озеров. – Они тревожатся о вас, плачут, молятся о вашем спасении…

– Слишком долго! – Спортсмен Ильинский снова встал и двинулся вниз, к кафедре. – Архаров, заходи слева, я справа. Пургин, ты меня своей пукалкой не напугаешь.

Архаров неспешно начал спускаться, обходя ряды по большой дуге.

Студенты заволновались.

– Я стрелять буду! – Револьвер в руке Захара ходил ходуном. – Не подходи!

– Ну, попробуй! – Ильинский развел руки, и пуговицы на рубашке жалобно затрещали. – Кишка тонка.

– Даю выстрел в воздух! – предупредил Пургин. – Бах!