За едой о деле не говорили. Лишь когда Федор выкатил за дверь столик, с которого я успел-таки напоследок ухватить еще горсть потрясающе вкусной капустки, стыдливо вытерев потом руку собственным носовым платком, Второв, сделав вид, что не заметил этого пассажа, жестом запустил проектор на противоположной стене. Помощник зашел бесшумно, как тень, и замер у стены.

– Смотри, Дима. По предположениям моих архивных копателей, по чисто теоретическим выкладкам, в одной из штолен Старицких каменоломен до сих пор лежат те самые пять сундучков. Возможно, больше. Возможно – ни одного. Тут как повезет. На борту с нами находятся почти все наипервейшие столичные ценители древностей. Еще один присоединится на месте, – начал Михаил Иванович.

– Как – на месте? – не понял я.

– На вертолете прилетит, у него дела сегодня, а пропускать такое приключение он не хочет, – отмахнулся старик. А, ну да, на вертолете, конечно. Что за глупости я спрашиваю? Тут же у каждого по авиапарку своему, флот торговый, туристический и военный наверняка. Народ-то небедный подобрался, с опытом, не то, что нечаянный я. А Второв меж тем продолжал:

– Нефтяник собирает все предметы эпохи Ивана Грозного. У него крупнейшая коллекция в мире. Банкир копит предметы, символизирующие власть и тайны: редкие грамоты, украшения, гербы и хоругви, пайцзы и прочее. Режиссер напросился вроде как за компанию, но его коллекции оружия средних веков завидуют многие. В проработку маршрута и анализ источников они прилично вложились, не скрою. Я в основном администрировал процесс, скажем так. Ну и предоставил свою группу аналитиков, а она у меня, скромничать не стану, одна из лучших в мире. Место определили с точностью до нескольких сотен метров, насколько это вообще возможно по всем имевшимся в доступе источникам. Завтра встанем на якорь, сойдем на берег – и посмотрим, чья удача сильнее. Пока по находкам в этих наших прогулках «ведет» нефтяник. Как сквозь землю золото чует. Ну, у него и работа такая. Если повезет – и ты сможешь что-то найти. Не возражаешь? – он испытующе смотрел на меня тем самым пристальным взглядом прямо в мозг.

– Нет, конечно. Компания отличная, яхта потрясающая, кормят так, что ни в сказке сказать. Лопату только дайте – лично весь берег перекопаю! – тут же отозвался я.

– Ну нет, – со смехом проговорил старик, – копать есть кому. Твоя задача – почуять. Попробовать угадать место, чтобы не пришлось задействовать тяжелую технику. То, что мы что-то найдем, сомнений почти не вызывает, но хотелось бы сберечь время. А то бывало, что приезжаем на место, копошимся сутки и уезжаем ни с чем, а потом смотрим по камерам, как на площадке совсем в другом месте достают из-под земли искомое. Обидно.

– Ну надо думать, еще бы не обидно: понимать, что в шаге от сокровищ был – и не нашел, – согласился я.

– Верно. А принимая во внимание твой опыт на Севере, мои ребята предположили, что ты будешь вовсе нелишним. Эдаким джокером в колоде, не в обиду будет сказано – резюмировал он. Ну вот, я же говорил, что надо шутом к богатым устраиваться? Как в воду глядел. Хотя, побыть джокером при таких раскладах – вполне себе лестное предложение. Отказываться точно не резон.

Второв еще некоторое время показывал мне потрясающе детальные спутниковые снимки с берегов Волги, на которые были нанесены линии примерного участка, где должны были таиться сокровища. Я старался удерживать невозмутимый, но заинтересованный вид, хотя внутри пребывал в полном и даже уже немного привычном для себя офигевании. Да, это тебе не занимать до получки или носить носки до тех пор, пока пятка станет не просто стыдливо просвечивать сквозь истончившуюся ткань, а прямо вылезать, как бы возмущенно говоря: «Нет, Вы полюбуйтесь на этого лишенца!». Это уровень явно другой. Недосягаемый даже в самых смелых мечтах. До недавнего времени.

Решив, что я запомнил достаточно, Михаил Иванович свернул картинку проектора. Интерактивный экран спрятался обратно в столешницу, а мы поднялись на палубу. Драк с поножовщиной, вроде, не наблюдалось, хотя режиссер уже танцевал у барной стойки со спутницей банкира, а тот сидел напротив режиссерской жены. И они были одинаково нарядные, как елочки: несимметрично моргали стеклянными глазами и общались в основном междометиями. За нашим столом все было без изменений, кроме того, что дочек определили в высокие детские стулья и заканчивали кормить чем-то вкусным, судя по их щекам, обильно украшенным пищей. Надя с Леной щебетали, как школьные подруги, перебивая друг дружку и хохоча. Антон с Ваней залипли в смартфонах, временами заглядывая в экраны друг другу – может, играли во что-то сетевое, или еще чем-то онлайн-молодежным занимались – не знаю. Второв деликатно попросил у жен извинения, что так надолго оставили их одних, и выразил робкую надежду, что мы все же будем прощены, ибо дела у нас были крайне важные. Надя сделала вид, что приняла все за чистую монету, и уверила хозяина, что они вовсе не в претензии.

Яхта тем временем заходила в Иваньковское водохранилище, гордо именуемое местными Московским морем. В закатных лучах, посреди фиолетово-багровых облаков высилась статуя дедушки Ленина работы скульптора Меркурова. Высота вождя на постаменте была с двенадцатиэтажный дом, и это был второй по высоте памятник Ильичу в мире. Раньше с другой стороны канала на него смотрел такой же тридцатисемиметровый Сталин. Но во времена развенчания культа личности Никита Сергеевич велел генералиссимуса убрать. Говорили, что скульптор умолял поступить с памятником гуманно, даже указал на чертеже специальный камень, который нужно было извлечь – и памятник бы аккуратно «сложился» сам. Но Хрущев, по легенде, предложение отверг. Гранитного вождя обложили динамитом и превратили в гору щебенки. Поговаривали, что в близлежащих лесах до сих пор было место, где среди листвы и веток виднелись усы и нос Кобы, словно он осуждающе смотрел на облака из-под земли. И туда до сих пор в праздники приходили верные коммунисты с гвоздиками. А от взрыва тогда встали турбины на Иваньковской ГЭС и прохудился в семи местах тоннель под каналом, единственная транспортная связь двух частей города Дубны. Сталина в листьях я не видал, ГЭС в мои годы работала вполне исправно, а вот тоннель – да, всегда «травил», особенно по весне.

Яхта обогнула Владимира Ильича, стоявшего в позе, словно он прикрывал плащом дырку на брюках, напряженно глядя на восток. В уходящем солнце фигура вождя смотрелась колоссально. А наш путь лежал дальше по морю, да ко граду Твери.

Глава 4. Отзвуки прошлого. Совет мертвеца

Я сидел в лодке, которая медленно плыла по течению почти под самым берегом. Над водой нависали ветви ив и бредовника. Приглядевшись, удалось понять ровно две вещи: лодка не моя, и скоро встанет солнце. В отличие от привычной и почти родной Плотвы, оставшейся у Самвела в поселке, это чудо инженерной мысли было, кажется, выдолблено в целиковом стволе дерева, отчего устойчивость имело, как по мне, так и вовсе отрицательную. Стоило чуть шевельнуться – и вестибулярный аппарат сводил все мышцы разом, только бы не сронить носителя в темную и, видимо, холодную воду. Судя по туману, кружащемуся над речной гладью, вполне характерному для раннего утра, вода явно ниже по температуре, чем воздух над ней, а он был нежарким.

Чуть приноровившись к поведению долбленки, я осторожно оглянулся. Позади меня в предутренней мгле виднелся какой-то городок, на холмах высились шпили и купола церквей. Обычных домов «гражданской» застройки отсюда видно не было. Итак, город сзади, течение сносило меня от него, я возле левого берега, ширина реки – метров сто, если в потемках ничего не напутал, и глазомер не подвел. А то этот может. Негусто со вводными, откровенно говоря.

– Мил человек, помоги! Христом Богом молю, не оставь! – вдруг раздался сипящий голос слева. Как я не кувырнулся с этим плывучим бревном – ума не приложу, потому что не просто вздрогнул всем телом, меня аж подкинуло. Присмотревшись, увидел в просвете между кустами и деревьями какой-то то ли ручеек, то ли хилую заросшую речушку, почти полностью скрытую округлыми листьями кувшинок. Почти у самой воды торчал пень, невесть как взявшийся здесь – ни одного приличного высокого дерева, тем более такой толщины, вокруг не было. На пне сидел… Сидело… Ох, как же не хватало Головина или Ланевского с их вечными «а ну-ка соберись, Волков!». Пришлось командовать себе это лично, причем голос внутреннего реалиста дрожал, скептик, кажется, щипал себя за руку, чтобы проснуться, а фаталист совершенно не к месту произнес голосом Бориса Химичева: «и зачем его только из больницы выписали?». Хорошо хоть, что не с начала цитату начал.

Как бы то ни было, на пне была видна фигура с человеческими очертаниями. О, заработало! Включили остаток рацио – появились первые компромиссы. Итак: фигура. С очертаниями, да. Перед самой зарей, когда все приличные люди спят, я увидел в темном лесе на пенечке возле речки корявое, перекошенное набок туловище. Сидело оно на поджатой правой ноге, а левую выставило далеко в сторону, как костыль – видимо, не гнулась эта нога. На туловище было что-то среднее между грубой черной рясой и основательно поношенным мешком для картошки, но тоже черным. В прорехах, щедро покрывающих это рубище, была видна кольчуга. В правой руке зажато что-то похожее на чекан или клевец, их я и днем вблизи особо не различил бы. Левой туловище шарило за пазухой, судя по звуку, азартно ломая ногти о кольца кольчуги. На голове были длинные спутанные сивые волосы, довольно длинная, жидкая и в целом неопрятная борода, крючковатый нос и глаза, просто полыхавшие безумием. Вряд ли это было отражением лучей восходящего солнца. До меня только сейчас дошло, что ни весел, ни шеста у меня нет, а лодку тащило к этому патлатому на пне так, будто он тянул ее за веревочку.

– Помоги, мил человек! – снова засипел он. В левой руке показался зажатый крест, который ему удалось с треском выпростать из дыр и складок.

– Кто ты? – мой голос прозвучал над темной водой глухо и как-то угрожающе. Не иначе – с перепугу.

– Ушаков я, княже! Волком кличут! Погребной ключник князя-батюшки Андрея Ивановича! – зачастил сиплый, каким-то рывком повернув голову на мой голос. И стало понятно, что он слепой. Потому что глаз у него не было. А то, что показалось мне ярким колышащимся сумасшествием между век, оказалось наплывами и каплями расплавленного светлого металла.

– Что ты делаешь здесь, Волк? – тем же голосом спросил я. Потому что менее страшно мне не становилось. И нужно было хоть что-то делать, хоть о чем-то говорить, чтобы не кинуться в воду с лодки к противоположному берегу.

– Поставлен за здешним погребом-захоронкой следить, людишек жадных гонять денно и нощно. Да только давно уже никто ни про клад сей, ни про меня, ни про князя не ведает, – он явно давно молчал, вон как пробрало. Мне вдруг очень сильно захотелось остановить медленно, но скользивший челнок. И лодка замерла тут же, как по приказу. А Волк продолжал хрипеть:

– Отослал нас князь с-под Нова Города, троих. Велел добраться до Старицы и добро его сберечь да родню. Кто ж знал, что обманут воеводы великокняжеские? А крест ведь целовали, псы! – ключник расходился не на шутку. – Пронского князя утопили тогда. Скомороха Гаврилку спалили на костре по пояс – начали пятки прижигать, да на меня отвлеклись. Глядь – а от того уже под самый срам одни уголья. А надо мной вдоволь тешились, аспиды. Кости ломали, ремней со спины нарезали да солью, солью! – он сорвался на хриплый визг, заново переживая давно прошедший ужас. – Да ни с чем остались, свиньи! Не выдал я ухоронку княжью. Залили тогда железом мне уста да очи, чтоб ни живой, ни мертвый не открыл я никому казны да тайны, – Волк часто и коротко дышал. А меня снова не ко времени озаботил вопрос – может ли мертвый быть не в своем уме? И если не в своем – то в чьем тогда уме он будет?

– Знаю я, обучен ты отпускать душу на покаяние. Двух воинов освободил уж да колдуна черного спровадил. Отпусти и меня, Христом Богом молю! Чай не басурман ты, не ливонец, не фрязин – нашу, старую кровь в тебе чую, – и ключник облизнул усы и бороду вокруг рта черным языком. Выглядело это препаскудно.