Папа чуть склонил голову, рассматривая возвышающиеся вдали загадочные сооружения. Стоящие полукругом, они напомнили Вике одновременно и Стоунхендж, и инукшуки – пирамиды, выстроенные из аккуратно сложенных друг на друга камней.

– Да что толку? И так ясно, что никого здесь нет, – проворчал майстер Цверг, но всё же направился в отведённую ему часть города в компании Эрика.

Его слова будто повисли в тишине – и прижали своим весом остальных. Избегая смотреть на Вику и друг на друга, все разбрелись в стороны.

Глава 2

Вика с папой остались вдвоём и без промедления принялись исследовать «свой» район. Улицы больше напоминали хорошо протоптанные тропинки, нежели проложенные дороги. Они петляли среди домов, похожих на каменные нагромождения, внутри которых соорудили жилища. Вике казалось, будто в городке нет вообще ничего рукотворного и бывшие жители просто подстроились под то, что им дала природа, и использовали это как могли: закрыли проёмы дверьми, соорудили навесы, сложили на улице очаги. А сквозь некоторые отверстия, служившие, судя по остаткам ставен или штор, окнами, даже можно было разглядеть незатейливое убранство комнат.

– Думаешь, мама здесь? – тихо спросила Вика, когда впереди уже показалась окраина.

Они так и не заметили ни единого живого существа, и умом девочка уже понимала, что встреча с мамой снова откладывается на неопределённый срок, но в глубине души всё равно осталась какая-то крошечная часть надежды.

Папа вздохнул. Ему явно хотелось приободрить дочку, но обманывать он не стал.

– Не думаю, – признался он. – Армию мы бы уже наверняка услышали и увидели. В конце концов, не так уж просто её спрятать. Особенно – в таком месте.

Теперь тяжело вздохнула уже Вика. Ей начинало казаться, что воссоединения семьи так никогда и не произойдёт.

– А как вы с мамой познакомились? – спросила она – и чтобы отвлечься от грустных мыслей, и потому, что ей действительно было любопытно.

– А что тебе мама рассказывала? – ответил вопросом на вопрос папа.

– Она мне ничего не рассказывала, – призналась Вика и, испугавшись, что папа подумает худшее, добавила: – Мне кажется, ей было просто очень больно вспоминать, поэтому она про тебя и не говорила. А когда я стала старше и поняла, как её эта тема задевает, то сама перестала расспрашивать… Расскажешь?

– Конечно, – кивнул папа, и взгляд у него сделался мягкий и мечтательный. – Я ведь родом не из Восьмирья, ты знала?

– Как? – ахнула Вика.

– А вот так. Я родом из того же мира, что и ты. Но однажды, уже взрослым, я случайно попал сюда. Сам не знаю, каким образом. Это потом мне уже рассказали, как это бывает – в последний день месяца, с самым последним закатным лучом…

– Но, чтобы произошёл переход, у тебя должен быть с собой какой-то предмет из Восьмирья, – перебила Вика. – По крайней мере, так говорила тётя Генриетта, – чуть менее уверенно добавила она, подумав, что, возможно, способов перемещения между мирами больше, чем один. – У меня был мамин кулон, который оказался осколком разбитого Сердца здешнего мира. А у тебя?

– Не знаю, – пожал плечами папа. – Я, честно говоря, первый раз слышу про предмет из Восьмирья.

– Ладно. – Вика решила оставить эту загадку на потом. – Так как вы познакомились?

– О, это была та ещё история! – Папа улыбнулся воспоминаниям. – Когда ты перенеслась в Восьмирье, ты куда сначала попала?

– В Ово. Точнее, не в Ово, а в лес около города. Я шла домой среди заброшенных садов, шла, шла – а они всё не кончались. А потом сады превратились в лес, и я оказалась на окраине города.

– А у меня получилось немного иначе: я спустился в пешеходный переход и тоже шёл по нему, шёл – а он всё не кончался. Потом незаметно превратился в какие-то то ли подземелья, то ли коридоры – и они привели меня в странную комнату. Восьмиугольную, с высоченным сводом и куполом из разноцветных стёкол. Каменные стены украшены гобеленами, будто в старинных замках или дворцах, а в центре помещения – постамент.

Вика невольно затаила дыхание. Куда же попал папа?

– А на постаменте, на чёрной бархатной подушке, под стеклянным колпаком, лежал огромный драгоценный камень голубого цвета в форме сердца.

– Сердце Восьмирья! – ахнула Вика.

– Да, – кивнул папа. – Но тогда я этого не знал и сначала подумал, что попал в какой-то музей. А потом и глазом моргнуть не успел, как меня уже скрутили стражники. «Кто такой? Как ты тут оказался? Откуда узнал про это место?» – спрашивали они. А я был бы и рад ответить, да только сам ничего не понимал. Наверное, меня бы бросили за решётку, но тут вмешалась твоя мама. Она была начальницей стражи. И почему-то сразу мне поверила, когда я сказал, что понятия не имею, как здесь очутился.

– А потом? – спросила Вика, когда папа, глубоко погрузившись в воспоминания, замолчал.

– Она оставила меня дожидаться окончания её смены, а потом привела к себе домой. Выслушала мою историю и очень удивилась. Затем рассказала немного о мире, в который попал я, – и настала уже моя очередь удивляться. И тогда мы стали думать, как же мне вернуться домой, и гадать, есть ли в Восьмирье люди – или существа, – которые могут что-то об этом знать… И раз ты сама всё ещё здесь, значит, прекрасно знаешь, что найти ответы не так-то просто и вернуться домой по-быстрому не получится.

– Да уж, – усмехнулась Вика.

– Пока мы искали информацию, незаметно проходили дни и недели, складывались в месяцы, – продолжил папа. – Я полюбил твою маму и, честно сказать, уже больше не хотел возвращаться, потому что чувствовал себя таким счастливым, как никогда прежде. Дома я жил как все, но мне всегда казалось, что у картинки мира вокруг как будто бы приглушена яркость, словно смотришь на всё сквозь тусклый фильтр. Я даже радоваться не мог в полную силу, у меня всегда было ощущение, будто мне не хватает самой малости, чтобы наконец зажить по-настоящему, на все сто процентов. Но в Восьмирье, рядом с твоей мамой…

Папа немного помолчал, словно для того, чтобы разобраться в собственных мыслях и немного привести их в порядок.

– Знаешь, на что это похоже? – наконец продолжил он. – У меня словно не хватало кусочка души, он будто откололся и потерялся. И всю жизнь я жил, не подозревая об этом, а на глухую тоску по чему-то непонятному и недостижимому старался не обращать внимания. Но потом я оказался здесь, в Восьмирье, и этот недостающий кусочек души нашёлся. И, когда это произошло, всё встало на свои места, всё сразу стало ярким и чётким, полным и настоящим.

– И где же ты его нашёл? – с любопытством спросила Вика, гадая, как выглядят в Восьмирье осколки душ. Она их тут, кажется, ещё ни разу не встречала!

– Вернее спросить не «где», а «когда», – улыбнулся папа. – Я его нашёл, когда встретил твою маму.

Вика тихонько вздохнула, на душе стало тепло-тепло, а в воздухе запахло пионами и горячим, только что сваренным вареньем. И девочка даже не могла дать название этому чувству. Умиротворение? Упоение? Благодать? Она знала только, что это что-то очень-очень хорошее.

Вика никогда не жила в полной семье, они с мамой всегда были только вдвоём, и потому она никогда не задумывалась, насколько важно то, какие отношения связывают родителей. Но услышать сейчас такие слова от папы было невероятно приятно. Они тоже словно заполнили пустоту в душе – пустоту, о существовании которой Вика и не подозревала ещё минуту назад, потому что всегда с ней жила.

– Возможно, это он и был, тот самый предмет из Восьмирья, необходимый для перехода между мирами, о котором ты говорила. Осколок моей души. Уж не знаю, когда и почему он откололся и каким ветром его сюда занесло, но он был здесь. И привёл меня сюда. К твоей маме. И кто же будет по своей воле уходить от такого счастья?

Вика зачарованно кивнула.

– Словом, я больше совсем не хотел возвращаться, – продолжил папа. – Настал день, и я во всём признался твоей маме. Сказал, что хочу быть с ней, здесь, всегда. Очень волновался, как она отреагирует. К счастью, наши чувства оказались взаимными. Мы перестали искать людей и сведения, которые могли бы помочь мне вернуться, и стали просто жить.

Папа снова замолчал, на его лице играла лёгкая улыбка.

Вике совсем не хотелось мешать приятным воспоминаниями, но она не могла не спросить:

– И что же случилось? Как ты оказался в тюрьме, а мама – в нашем мире?

Папа ожидаемо помрачнел, и в воздухе запахло остывшими свечами и увядшими цветами – ароматом печали. Словно почуяв перемену в настроении хозяина, подлетел Уголёк, опустился папе на плечо, и тот его погладил.

– Раскольники совершили дерзкое нападение на хранилище Сердца Восьмирья. Мама в ту ночь как раз дежурила. Атака застала всех врасплох. А ещё стражники допустили серьёзную ошибку. Они думали, что раскольники захотят украсть Сердце, и заблокировали выходы, чтобы не дать им сбежать с добычей. Но нападавшим было нужно совсем другое. Они не собирались красть Сердце, они прямо там его сразу разбили. Такого никто не ожидал! Все растерялись, раскольники, воспользовавшись этим, принялись собирать осколки Сердца, чтобы никто и не пробовал его позже соединять, – так и произошел Раскол: Тумарье вырвалось наружу и разбило Восьмирье на Осколки, отчего случилось что-то похожее на сильнейшее землетрясение. Оно и раскольников застало врасплох! Поднялась паника, но маме хватило хладнокровия схватить один из осколков Сердца, прежде чем стены хранилища обрушились.

Вика слушала затаив дыхание. Вот, значит, как это было!

– Первые дни никто ничего не понимал, царил хаос и полный бардак. Но прошло немного времени, в городе навели подобие порядка и занялись расследованием. Начали, разумеется, с тех, кто был ближе всего к Сердцу, – со стражи. С начальницы смены – с твоей мамы. А дальше случилось неожиданное: когда она рассказала, как всё было, ей не поверили. Более того, решили, что она с похитителями заодно! Стали допытываться, где другие осколки, давно ли они с сообщниками планировали расколоть Восьмирье, грозили бросить в тюрьму…

Вика покачала головой. Как это печально! И обидно. Обидно, когда ты действительно пыталась предотвратить катастрофу, хотела помочь, старалась что-то исправить, а тебя ещё и во всём обвинили!

– Правительству очень нужно было сделать кого-то виноватым, и побыстрее, – в унисон её мыслям продолжил папа. – А тут такая удачная фигура: сама начальница стражи. Рита, правда, до последнего надеялась, что это какая-то ошибка, что во всём разберутся. Но… Словом, я уговорил её бежать. Собирая информацию, как пройти между нашими мирами, мы, конечно же, узнали про правило лишних дней и последнего закатного луча. Мы с Ритой дождались такого дня и поздно вечером вышли из города, надеясь, что у нас всё получится. Однако нас заметили. Отправили погоню. И вот в один момент мы с ней ещё мчим по дороге прочь от Делириса, а в другой – я бегу один.

– Но почему же у мамы получилось, а у тебя нет? – удивилась Вика.

Папа только развёл руками.

– Если бы я знал все правила перехода между мирами, наверное, смог бы ответить. А так…

– А я вот думала, что знаю все правила – и про лишний день, и про закатный луч, и про предмет из мира, куда идёшь, и все условия я вроде выполнила, но всё равно не сработало, – пробормотала Вика, вспомнив фиаско в Фортуге. – Ладно, и что было дальше? Мама попала в наш с тобой мир, а ты, получается, остался здесь?

– Да. Меня, разумеется, поймали и долго допытывались, где другие раскольники, зачем мы разбили Сердце, где прячем его осколки и как всё починить. И конечно же, как давно мама с ними заодно – и куда она подевалась. Но даже если бы я и знал, где она, всё равно бы им не рассказал. А когда пытался убеждать, что ни она, ни я не имеем к Расколу никакого отношения, мне не верили. Словом, меня долго и упорно допрашивали, но так как мои ответы их не устраивали, в конце концов на меня махнули рукой и заперли в Куузе.