Лицо Масаё не нуждается в макияже, но именно брови, что удивительно, всегда отличаются своей ухоженностью. Плавный изгиб ее тонких бровей напоминает красавиц с картин эпохи Тайсё. Как-то раз сестра шефа поведала мне, что следит за формой бровей, тщательно выдергивая все лишние волоски пинцетом. ^[9]

– Правда, зрение уже не то – иногда выдергиваю не тот волосок, – со смехом призналась женщина. – Впрочем, я выщипываю брови уже столько лет, что они почти не отрастают.

Слушая болтовню Масаё, я прикоснулась пальцем к собственной брови. Волоски были длинными и лохматыми – в отличие от собеседницы, я почти не ухаживаю за ними.

Я нажала кнопку дверного звонка, и Масаё почти сразу вышла ко мне.

На обувной полке в прихожей я увидела пару кукол – высоких мужчину и женщину, которые были представлены на выставке полгода назад. Надев аккуратно стоявшие на полу тапочки, я последовала за хозяйкой квартиры. В качестве гостинца после долгих раздумий я решила принести четыре пирожных из кафе у станции. Когда мы вошли в комнату, и я передала сладости Масаё, она захихикала, прикрыв рот рукой:

– Это Харуо попросил?

– О чем вы? – удивилась я, а сестра шефа продолжила:

– Сколько он тебе заплатил?

– Д-да что вы, ничего он не платил… – запинаясь, начала отнекиватьсяь я, но Масаё сказала, подняв свои брови-полумесяцы:

– Харуо, как обычно, решил избежать лишних проблем и не заявляться ко мне лично, да?

Мы сели пить чай. Масаё, отрезая вилкой кусочек лимонного пирога, сказала:

– Пять тысяч иен? Негусто.

Сама не знаю, как так вышло, но я проболталась о том, что шеф заплатил мне за этот визит как за сверхурочную работу. Впрочем, возможно, проболталась я не так уж и случайно: какая-то часть меня хотела увидеть, как Масаё отреагирует на новость о полученной мною символической сумме.

– Простите, – потупилась я, ковыряя вилкой кусок вишневого пирога.

– Хитоми, а ты, смотрю, любишь пироги, – заметила сестра шефа.

– Почему вы так думаете?

– Так ты же принесла вишневый, лимонный и слоеные яблочные пироги, – Масаё своим певучим голосом перечислила принесенные мной гостинцы.

Потом она встала, открыла тумбу, на которой стоял телефон, и вытащила из нее кошелек.

– Придумай что-нибудь, ладно? – попросила женщина, достав из кошелька банкноту в десять тысяч иен, которую тут же завернула в салфетку и положила рядом с моей тарелкой, на которой лежал кусочек вишневого пирога.

– Ну что вы, не надо, – я отодвинула от себя салфетку с деньгами, но Масаё упрямо сунула ее мне в карман. Край салфетки немного отогнулся, открыто демонстрируя уголок купюры.

– Надо. Да и потом: я уверена, что Харуо просто хочет поскорее отделаться от этой истории.

Похлопав меня по карману, сестра шефа добавила:

– Если хочешь, бери себе и яблочный пирог.

Быстро поедая лимонный пирог, женщина пробормотала то же, что и ее брат:

– Мне давно за пятьдесят, могли бы и отстать уже!

Я не менее увлеченно поглощала вишневый пирог. Покончив с лимонным десертом, Масаё тут же принялась за кусок слоеного пирога.

Положив в рот кусочек выпечки, сестра шефа сама начала рассказывать о так волновавшем всех «мужике». Оказалось, Масаё в этом плане не отличалась от брата: стоило начать разговор, как слова полились из ее рта, как из шланга.

Как выяснилось, «мужик» носил фамилию Маруяма.

– Знаешь, вообще-то с Маруямой мы давно знакомы – я его уже как-то бросила, – радостно поведала сестра шефа. – Потом он сошелся с хозяйкой рисовой лавки из соседнего города, Кэйко, они поженились и вот только недавно развелись. Как говорится, брак себя изжил. Причем на развод подала Кэйко – просто сунула мужу уведомление о разводе, а он особо и не возражал. Кэйко даже немного растерялась – не ожидала, что Маруяма вот так запросто согласится разойтись.

Нескончаемый поток слов не переставал литься изо рта Масаё. Женщина показала фотографию этого Маруямы. Это был мужчина среднего роста и телосложения с опущенными уголками глаз. На фотографии они с Масаё стояли на фоне какого-то синтоистского храма.

– Это мы в Хаконэ, – пояснила женщина. – Я там и сувенир приобрела.

Масаё отошла в соседнюю комнату и принесла оттуда красивую деревянную шкатулку, украшенную элементами из разных пород дерева.

– Ого, какая красота, – оценила я, на что сестра шефа улыбнулась, чуть опустив идеальные брови.

– Люблю традиционные ремесла – всегда такая красота получается. Согласна?

Я неопределенно кивнула. Видимо, любовь к традициям – семейная черта Накано.

– А это передайте лучше господину Маруяме, – сказала я, отодвигая от себя принесенный мной же яблочный пирог.

– Хорошо, – кивнула Масаё, аккуратно положив пирог в коробку. После она осторожно провела пальцами по крышке резной шкатулки.

– Как думаешь, что сказать господину Накано? – спросила я у Такэо.

– Скажите, что в голову придет, – ответил парень, попивая коктейль. Пили мы на те самые деньги, которые сунула мне Масаё.

Даже алкоголь не помог разговорить его. Я пыталась поддержать разговор простыми фразами вроде «А ты кино смотришь?», «Какая у тебя любимая игра?», «Повезло нам с местом работы, да?», «Вкусное тут мясо, согласен?», но парень отвечал односложно – «Да не особо», «Как у всех», «Да, пожалуй» и все в том же духе. При этом время от времени он поднимал голову и смотрел мне в глаза, так что я точно знала, что общение со мной не было ему в тягость.

– Масаё такая счастливая была.

– Еще бы – у нее же мужчина появился, – с тем же безразличным видом ответил Такэо.

Я хихикнула:

– А у самого-то что в итоге с девушкой? Расстались – и дальше что?

– Да ничего. Я уже четыре месяца ни с кем не встречаюсь, – ответил парень, отхлебнув коктейль.

– Это еще что! У меня вот парня нет уже два года, два месяца и восемнадцать дней, – сказала я.

– Восемнадцать дней? Вы что, и дни считали? – Такэо чуть улыбнулся. Мне показалось, что с улыбкой он выглядит даже более хладнокровным, чем без нее.

Помнится, Масаё, поглаживая красивую шкатулку, шепотом призналась мне:

– Знаешь, Маруяма – он такой… тяжелый, хотя по виду и не скажешь.

– Тяжелый? Вы про вес? – переспросила я, на что женщина, чуть приподняв свои идеальные брови-полумесяцы, ответила со сдержанным смешком:

– Ну, пожалуй, весит он тоже немало.

Об этом разговоре напомнила мне холодная улыбка Такэо. Голос у нее был такой… даже не знаю, как описать… словно идущий откуда-то из глубины горла. Такой… таинственный, что ли? Да, именно такой – таинственный – голос тогда был у Масаё.

– Скажи, Такэо, а ты так и будешь всегда работать у господина Накано?

– Не знаю.

– Странный он человек, скажи?

– Есть такое, – рассеянно ответил парень, смотря куда-то вдаль.

Такэо коснулся мизинца левой руки, поглаживая обрубленным правым мизинцем здоровый палец. Какое-то время я просто наблюдала за парнем, а потом вдруг попросила:

– А дай потрогать?

Коллега разрешил, и я прикоснулась к его обрубленному мизинцу. Пока я ощупывала палец, Такэо свободной левой рукой поднял и осушил свой бокал.

Отпустив руку парня, я сказала:

– Масаё говорит, что этот Маруяма – как пресс для бумаг.

– Пресс для бумаг?..

Масаё сказала мне:

– Знаешь, Маруяма – как пресс-папье. Да и в целом – когда мужчина наваливается сверху, чувствуешь себя бумагой под прессом. А тебе так не кажется?

– Пресс? Это который входит в набор для чистописания? – уточнила я, на что женщина ответила, нахмурив свои идеальные брови:

– Эх, молодежь! Ни разу пресс-папье не пользовалась? Им можно не только бумагу прижимать – у пресса, знаешь ли, масса способов применения, – высказавшись, сестра шефа наколола на вилку один из разбросанных по всей тарелке кусочков пирога.

– Кстати, в магазине ведь есть такие прессы, насколько я помню.

– Есть, конечно. Удобная, между прочим, вещь. Я, например, прижимаю прессом коробку с чеками – всякие бумажки, которые так и норовят высыпаться. Вот прямо беру пресс-папье и ставлю сверху на гору листочков, чтоб не разбежались.

После этих ее слов мне начало казаться, что и я сама когда-то была такой тонкой бумажкой, крепко прижатой тяжелым прессом.

– Интересно, Такэо, а ты тяжелый? – спросила я, по-видимому, здорово захмелев.

– Хотите проверить?

– Не сейчас.

– Если что, всегда готов, только скажите.

Такэо тоже выглядел пьяным. К слову, мне он особо тяжелым не казался. Шеф также представлялся мне довольно легким.

Тем вечером я потратила около шести тысяч иен. Мы с Такэо так напились, что по дороге домой умудрились дважды поцеловаться. Первый, совсем легкий поцелуй произошел перед парком, а вот во второй раз, рядом с зарослями, я сама полезла целоваться, да еще и с языком, и Такэо даже ответил на мой поцелуй, хоть поначалу и неловко.

– Прости, – извинилась я.

– Да ничего, – ответил парень, целуя уже как следует. Само собой, так как он сказал это прямо во время поцелуя, прозвучало это скорее как «нифефо».

– Чего «ничего»? – со смешком спросила я, и Такэо тоже рассмеялся, после чего мы перестали целоваться.

Я помахала рукой:

– Пока!

Такэо, на удивление, обошелся без своего обычного «До свидания»:

– Пока, – ответил он той же фразой.

Это его «пока» мне не понравилось – какое-то оно было ненадежное.

– Ваша сестра была одна. Никакого «мужика» в доме не было. Ну, по крайней мере, я никого не видела, – как и просила Масаё, я не стала ничего рассказывать господину Накано.

– Это хорошо, – ответил шеф.

Такэо пошел выставлять скамейку – сегодня в кои-то веки выдался ясный погожий день. Господин Накано аккуратно разместил на лавочке настольную лампу, пишущую машинку и пресс-папье.

– О, пресс для бумаг, – пробормотала я себе под нос, и Такэо взглянул на меня.

– Действительно, пресс-папье, – ответил парень тоже шепотом.

– А что вам за дело до пресса? Это шифр какой-то или что? – внезапно вклинился в наши перешептывания шеф.

– Да нет, – сказал Такэо.

– Да нет, – произнесла и я.

Покачав головой, господин Накано ушел к грузовику. В тот день ему нужно было успеть съездить аж в три дома.

– Такэо! – позвал начальник, и парень тут же присоединился к нему.

В магазин весь день то и дело кто-то заходил – видимо, активности покупателей поспособствовала долгожданная ясная погода. Обычно люди заглядывают к нам просто посмотреть, но в этот раз многие ушли с покупками. Правда, покупали они всякие дешевые мелочи вроде блюдечек и старых футболок, но сигналы из кассового аппарата, по меркам нашего магазина, звучали довольно часто. Будучи занятой за кассой, я даже не заметила, как солнце склонилось к закату. Удивительно, но поток посетителей все никак не прекращался. На часах уже было семь вечера, пришло время закрывать магазин, но к нам продолжали заглядывать идущие с работы люди. Через час с последней закупки вернулись господин Накано и Такэо, и только тогда я решилась приспустить ставни, хотя в зале по-прежнему находились двое покупателей.

– А вот и мы, – сказал шеф, заходя в магазин. За ним бесшумно шел Такэо.

Услышав звук опускающихся ставней, один из клиентов покинул магазин, а второй пошел на кассу с выбранными товарами.

В руках посетителя были пресс-папье и пепельница – та самая ничем не примечательная пепельница, которая все это время стояла без дела на полке.

– Подойдите, пожалуйста, – обратилась я к шефу, попеременно глядя то на него, то на пепельницу, и мужчина подошел к кассе.

– О, вы решили пробрести пресс-папье? У вас отличный вкус! – затараторил хозяин магазина, обращаясь к покупателю.

– Думаете? – с весьма довольным при этом видом деланно смутился клиент.