Так, рубашка, кальсоны… С последними все оказалось не так просто, как он надеялся, потому что нижнее белье, хоть и сшитое из тонкого полотна, было непривычного кроя, вместо гульфика имело какой-то идиотский кармашек из складочек и крепилось на поясе завязками. Завязками! Ну и не растягивалось ни в каком направлении, конечно, поэтому село неудобно и непривычно. Зато чистое, пахнет мылом.

Надевая плотные темные штаны и что-то вроде куртки, Стас очень старательно гнал мысли, что будет делать, когда и эта одежда испачкается. С бельем, между прочим, это уже завтра случится! Как же кстати, если честно, пришлось гостеприимство патермейстера. Вот что бы вы, герр Ясенецкий, делали в лесу? Да хоть и в городе? Без денег, без крыши над головой и обещанного ужина?

«Давай уж прямо, Станек, – сказал он себе. – В незнакомой социальной структуре выжить ничуть не легче, чем в дикой природе. И когда ты попал бы в неприятности, это был вопрос времени, причем ближайшего. Так что сиди, как та лягушка в кувшине сливок, шевели потихоньку лапками, глядишь – и получится сбить хоть какой-нибудь кусочек масла. Чтобы передохнуть на нем и подумать, что делать дальше…»

Он пригладил влажные волосы ладонью, посмотрел на Фридриха Иеронима, показывая, что готов, и старик вышел из бани тем же размеренным длинным шагом.

– Скажите, господин Фридрих Иероним… – начал Стас, пытаясь сообразить, как обращаться к камердинеру местного начальства, то есть наверняка довольно важной особе в местном табеле о рангах. Судя по тому, что возмущения не последовало, вряд ли он сильно ошибся. – Я, боюсь, не очень хорошо расслышал фамилию… герра патермейстера. К нему ведь так положено обращаться? Извините, я издалека и плохо знаю местные порядки.

– К герру патермейстеру следует обращаться «герр патермейстер», – последовал дивно содержательный и логичный ответ. Затем «не Мюнхгаузен» немного подумал и явно сжалился над диким московитом, продолжив: – Когда молодой господин не на службе, к нему можно обращаться «ваше сиятельство» и «сиятельный герр Моргенштерн». – Еще немного подумал и решительно закончил: – Однако он всегда на службе.

– Благодарю, – отозвался Стас, и Фридрих Иероним величественно кивнул.

«Моргенштерн! С ума сойти можно… Это даже круче Мюнхгаузена, который и не Мюнхгаузен вовсе! Кстати, а сиятельство – это чей титул? Граф или барон? Боюсь, если еще об этом спросить, совсем дураком и невежей себя выставлю! Такие вещи в сословном обществе всем известны просто по умолчанию. Одно ясно, этот сиятельный патермейстер – птица важная. Хорошо это или плохо? А зависит от того, смогу ли я с ним поладить! Если смогу – очень хорошо, если нет – совсем наоборот…»

Он прошел за Фридрихом Иеронимом по двору, отмечая, что навстречу никто не попался, только под навесом у одной стены горит фонарь, а спиной к нему и немного в стороне, чтобы даже такой слабый свет не бил в глаза, сидит пара здоровых парней с какими-то железками наголо. Значит, капитул охраняется и днем, и ночью. Что там патермейстер говорил про запрет выходить наружу?

«Да пока здесь можно на халяву помыться и пожрать, я сам никуда не уйду! – клятвенно заверил инквизитора Стас. – Не выгоните! Во всяком случае, пока не проясню все, что касается возвращения домой и этого гадского кота. Вот кажется мне, что с котом не все так просто! Если он – помощник ведьмы, почему он меня спасал? Сначала заманил, правда… Кстати, а точно заманил? Может, он вообще у нас был по каким-то своим делам, потом решил домой вернуться, а тут мы! Кинулись его спасать, причинять добро и наносить ласку… Кот от нас убежать пытался, мы за ним, вот я и вляпался! Могло такое быть? Еще как… Непонятно, правда, зачем ему мне помогать… Стоп, так этот… Моргенштерн серьезно имел в виду, что кот – говорящий?!»

– Извольте пройти сюда, ваша милость.

Стас послушно поднялся по ступеням небольшого флигеля, пристроенного к основному зданию. Короткий коридор, темная комната… Фридрих Иероним достал откуда-то свечу, поджег ее от своей лампы и воткнул в небольшой подсвечник на столе.

– Извольте подождать, ваша милость, – изрек он тем же бесстрастным тоном. – Я принесу ужин.

Оставшись один, Стас огляделся. Ну… не люкс, но по сравнению с камерой – совсем другое дело! Нормальное окно во двор, застекленное и прикрытое светлой шторкой. Кровать имеется, причем с подушкой, одеялом и чистым бельем! Стол со стулом, подсвечник, опять же… Блин, а уборная у них где?! Так и не сходил ведь, а уже давно поджимает. Ох, только не говорите, что тут приняты ночные горшки!

Заглянув под кровать, Стас тихонько выматерился от полноты чувств. Так и есть! Ночная ваза, чтоб ее! Фаянсовая, чистенькая, но… горшок! Да холера ж ясна…

Едва он встал, вернулся Фридрих Иероним и поставил на стол поднос с парой тарелок и большой чашкой – в неизменных розочках, от которых Стаса едва не передернуло. Ну, хоть без пирога обошлось! Точнее, как раз пирог на тарелке и был, но не яблочный и не с мясом, чему Стас от души обрадовался.

– Это с рыбой? – уточнил он, алчно глядя на приличный такой ломоть, даже в холодном виде аппетитно и характерно пахнущий.

– Так точно, ваша милость, – сообщил Фридрих Иероним. – День же постный.

– Ах да… – протянул Стас. – Я и забыл. То есть запутался…

«Ты не просто в чужом обществе, – сказал он себе. – Оно, это общество, еще и напрочь религиозное! Религия, сословность, этикет… Не вздумай об этом забыть, Станек, а то тебе здесь плохо придется!»

– Прикажете дождаться, пока поужинаете, или утром забрать? – невозмутимо поинтересовался камердинер.

– Эм… утром, наверное! – поспешно отозвался Стас. – Не хочется доставлять вам лишних неудобств!

– Услужить гостю молодого господина – мой долг, – с достоинством парировал Фридрих Иероним.

– Тогда будьте… любезны, – попросил Стас, изо всех сил воскрешая в памяти соответствующий лексикон, почерпнутый из литературы и кино. – Проводите меня еще в уборную? Я как-то не привык… то есть отвык…

Он тоскливо глянул под кровать, туда, где скрывались местные удобства, и умоляюще посмотрел на «не Мюнхгаузена». Нет, ну должна же у них здесь быть и уборная!

– Как пожелаете, – последовал ответ.

Уборная, к счастью, обнаружилась совсем неподалеку, стоило выйти из флигеля на задний двор, и Стас с облегчением прикинул, что даже ночью, если приспичит, найдет ее сам. «А жизнь-то налаживается», – усмехнулся он, распрощавшись с Фридрихом Иеронимом на пороге своей комнаты и впиваясь в холодный, но восхитительно вкусный рыбный пирог. В чашке оказался теплый травяной чай, вроде бы с мятой и ромашкой. Да уж, молока теперь долго не захочется!

Так вот, о жизни! С базовыми потребностями пока все в порядке, его накормили, устроили и пообещали относительную безопасность. Наверное, все-таки сочли жертвой, с которой можно и помягче! И только вопрос насчет говорящего кота никак не давал покоя, потому что на допросе Стас на него ответил машинально, не подумав, а теперь заднюю включать поздно, да и признаваться как-то… страшновато.

«А может, мне все-таки почудилось! – утешил он себя, допивая чай и с сожалением глядя на опустевшую тарелку. На второй, увы, лежала только салфетка – из тонкого полотна и с вышитым уголком. Стас вытер ею губы и пальцы, аккуратно положил обратно на поднос. Ужин получился вполне приличный, но после такого дня можно бы и больше съесть… – Супермаркетов здесь тоже нет, – напомнил он себе. – И пиццу никто не доставит! Да что там доставка, ты даже на местную кухню вряд ли попадешь, так что ни тебе холодильника с вкусняшками, ни вопросов, что приготовить, от милой Розочки Моисеевны… И питаются здесь совсем иначе, если что!»

– Я хочу вернуться домой, – сказал он неизвестно кому, дунув на свечу и наощупь укладываясь в постель. – Я должен вернуться. И вернусь обязательно! Нечего мне здесь делать…

Неизвестно кто, разумеется, промолчал, и Стас почти мгновенно вырубился, словно в нем, наконец, кончился заряд. Ему приснилась бабушка, они с Розочкой Моисеевной сидели на кухне и смотрели в окно – на огни ночного Питера и еле заметный силуэт поднятого моста… Стас изо всех сил попытался рвануться туда и сказать, что с ним все в порядке, но ничего не получилось, как будто их разделяло толстенное стекло.

– Господи, Ясенецкий, что же ты за балбес такой… – вздохнул еле слышный голос.

Стас узнал Ярика и возмутился, что не виноват, но и Ярик тоже пропал, а Стаса затянула черная глубина сна.

* * *

Перо монотонно шуршало – Фильц заканчивал опись вещей. Вот он положил перо на подставку, дал документу несколько мгновений просохнуть, для верности промокнул его листком рыхлой бюварной бумаги и уронил:

– Готово, герр патермейстер.

– Благодарю, – отозвался Видо и посмотрел на предметы, так и лежащие перед ним на столе.

Учебник с пометками прилежного ассистента, ключи и кошелек, пакет с нитками и за-жи-гал-ка… Судя по названию, что-то вроде механического огнива. Может быть, позже он попросит Ясенецкого показать, как оно работает… Ничего колдовского в этих вещах нет, и вообще-то можно было бы вернуть их хозяину. С другой стороны, это доказательство иномирного происхождения герра аспиранта и как таковое может быть интересно Ордену. Нитки с крючком и ключи – нет, разумеется, а вот книга, «ай-фон» и другие безделушки… Впрочем, вещи – это пустяки, главное – их хозяин.

– Верно ли я понимаю, что вы решили не докладывать обермейстеру Шварценлингу обстоятельства этого дела? – поинтересовался Фильц, не поднимая взгляда от бумаг, которые аккуратно протыкал шилом.

Игла с суровой нитью уже лежала возле секретаря, готовая для сшивания листов.

– Нет, неверно, – спокойно ответил Видо, ожидавший этого вопроса. – Все обстоятельства будут ему доложены в соответствующие сроки и после проведения первичного расследования. Мне напомнить вам, что инструкция требует сбора доказательств перед передачей дела?

– Благодарю, не обязательно.

Голосом секретаря можно было заливать препараты вместо уксуса, таким кислым он был. Видо вздохнул и снова потер виски, а потом устало заговорил, тщательно выбирая слова:

– Показания герра Ясенецкого очень интересны, однако их следует проверить и соединить с теми сведениями, которые у нас имеются. Я почти убежден, что Ясенецкого действительно привел фамильяр, но подавать отчет в таком виде – преждевременно, как минимум. Герр Теренц должен нарисовать портрет ведьмы для возможного опознания, а мы – исследовать ее тело на случай имеющихся особых примет. Еще нужно провести более тщательный обыск дома и отправить егеря с собакой по следу Ясенецкого. Найти камень, который он упоминал… След, конечно, остыл, но завтра еще вполне можно поискать. Мы слишком мало знаем о том, как фамильяры приводят ведьмаков, и эти сведения могут оказаться важнее всего…

– А пока вы будете проводить расследование, герр московит окажется приманкой для кота, – с ядовитой любезностью подсказал Фильц. – Простите, но я не вижу другой причины держать его на свободе.

– Не на свободе, а в пределах капитула, – парировал Видо. – Ну а я не вижу причины держать под замком человека, чья вина не определена и не доказана. Даже если он пришел в наш мир за котом, это еще не значит, что вследствие действий оного. Может, провалился случайно!

– Вы сами-то в это верите, герр патермейстер? – брюзгливо усмехнулся Фильц. – Дознание… Это ведьмак. Предположительно – седьмого ранга. И даже если будущий ведьмак, это лишь вопрос времени. Вы знаете хоть один случай, чтобы пришедший оттуда, – он неопределенно махнул рукой с иглой, – отказался заключать контракт? Наши, урожденные, иногда отказываются, честь им за это и хвала. Но те – никогда! Иначе их не призывали бы.