– Если нам неизвестно о таких случаях, это не значит, что они невозможны, – так же спокойно сказал Видо. – Во всяком случае, Господь наш дал всякому разумному созданию своему свободу воли и выбора. Ясенецкий может согласиться, но и отказаться тоже может.

– Вы в это верите? – Фильц посмотрел на него в упор. – Патермейстер, не играйте словами, скажите, что вы сами верите в такой исход.

– Я на него надеюсь, – тихо сказал Видо, с трудом шевеля губами. – И готов нести ответственность за свой выбор. И за его выбор – тоже.

– Ответственность? Господа ради! Вас ждет лишение сана! Впрочем, сын графа Моргенштерна не слишком много от этого потеряет. – Нет, насчет уксуса Видо ошибся, голос секретаря сочился крысомором. – От большей ответственности, полагаю, вас прикроет титул отца. Но вы хоть представляете, на что способен фамильяр шестого ранга, истово желающий прорваться к своему подопечному? Точнее, не к нему, а к седьмому рангу, но нам от этого не легче. Думаете, нас защитит дюжина рейтаров? Или полагаетесь на свои способности?

– Думаю, обермейстеру Шварценлингу и на это не приходится рассчитывать, – уронил Видо, больше всего на свете мечтая пойти и лечь спать. – Насколько мне известно, он рукоположенный клирик, а не истинный. У него шанса справиться с фамильяром и вовсе нет. Если вы так все хорошо просчитали, господин Фильц, скажите мне, что будет, когда Ясенецкого увезут и фамильяр останется ни с чем?

– Он бросится вслед за ведьмаком! – парировал секретарь. – И это уже будут не наши сложности, а охраны, которую приставит к ведьмаку Шварценлинг. Уж истинного клирика, а может, и пару, обермейстер для такого дела найдет. Беда в том, что вы при этом останетесь без подвига, верно, герр патермейстер? Вы же этого хотите? Проявить себя, совершить славное деяние! Чтобы ваш покровитель вспомнил о вас и вернул к себе под крылышко!

– Что?! – Видо уставился на секретаря в полном смятении. Предположить, чтобы он… ради карьеры… да пусть даже ради наставника! – Фильц, о чем вы говорите?! В мыслях не было!

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, а потом секретарь скривился и бросил:

– В самом деле? Надо же, старею, не распознал. Тогда все еще хуже, чем я думал. Ради Господа, лучше бы вы хотели выслужиться. А подставлять целый капитул ради бредней романтичного дурня, возомнившего себя святым паладином…

– Фильц! – не выдержал Видо, отчаянно краснея, так что у него даже уши с шеей загорелись. – Что вы себе позволяете?!

– Да если бы я мог себе что-то позволить… – с явным отвращением проговорил секретарь. – Что ж, как знаете. Порядок вам известен. Неделя на предварительное расследование, три дня на подведение итогов и написание отчета. Если через десять дней вы не отправите Шварценлингу доклад, уж простите, это сделаю я.

– Вы мне сейчас угрожаете? – Видо, который краснел от смущения, а от гнева, напротив, всегда бледнел, почувствовал, как кровь отхлынула от щек. А потом внезапно успокоился, высокомерно поднял бровь и напомнил: – Своему начальнику?

– Я ставлю в известность, – так же ровно и с тщательно отмеренной холодной любезностью сообщил Фильц. – Возможно – своего начальника, а возможно – юного… романтика, не понимающего, во что он ввязывается. И в том, и в другом случае я искренне надеюсь, что Орден не пожалеет о своем решении доверить вам капитул.

– Я тоже. – Видо кивнул, вставая, и едва не покачнулся. С тоской подумал, что завтра отдохнуть тоже не удастся, если у него всего лишь десять дней, их следует провести с максимальной пользой. – Извольте ни с кем не обсуждать положение Ясенецкого. Он останется под охраной на территории капитула, но не в камере, таково мое решение.

– И да поможет всем нам Господь, – с застывшим лицом закончил Фильц.

Глава 7. Кошачий день

Под окном орали коты.

Голосили навзрыд, вопили так исступленно, словно прямо у них на глазах ветеринар лишал шансов на размножение их особенно неудачливого соплеменника. Причем без наркоза. Или словно приз за самый громкий и противный вопль объявила лично кошачья богиня Баст. Ну или просто одна группа котов болела за «Спартак», а вторая – за «Зенит», и прямо сейчас командам объявили дополнительное время при счете «два-два».

Несколько секунд проснувшийся, но еще не открывший глаза Стас позволил себе надеяться, что все было сном – и Ротонда, и старая ведьма, и кот… Отличный сон вышел бы! Но нет… Сначала он увидел над собой незнакомый потолок, потом повернул голову и с тяжелым вздохом оглядел комнату – небольшую и по-казенному чистенькую. Подноса с тарелками и чашки на столе не обнаружилось, значит, пока он спал, их забрали. Сложенные вещи на стуле, многострадальные туфли под ним, но чистые и даже чем-то натертые до блеска. Вот это сервис! Только коты почему-то орут…

Прямо в рубашке и кальсонах, как спал, Стас вылез из кровати, осторожно приоткрыл окно и выглянул во двор, постаравшись сделать это незаметно, однако тут же убедился, что можно было и не стараться. Толпе, этот самый двор запрудившей, не было никакого дела ни до открытых окон, ни до того, кто там из них выглядывает.

Столпотворение внизу оказалось, как в «Ашане» во время «черной пятницы». В одном углу двора робко теснилась стайка девиц, одетых в длинные темные платья с белыми передниками и белые же чепцы. В другом углу стояли мужички разного возраста и вида, а между этими группами переминалось с ноги на ногу полдюжины мальчишек. Однако ни у тех, ни у других, ни у третьих не было никакого шанса продвинуться вперед, поскольку через весь двор к основному крыльцу тянулась очередь бодрых старушек, явно принаряженных во все лучшее сразу.

Платья на них были такие же длинные, как на девицах, но гораздо ярче, передники – с вышивкой, а оборки чепцов торчали над головами, словно вырезанные из жести. «Накрахмаленные, – догадался Стас и порадовался, что флигель стоит несколько сбоку, давая просто изумительный обзор. – Надо же, какой эйджизм наоборот! Девушки выглядят скромняшками, зато дамы в возрасте – ух!»

А на крыльце, широком и длинном, стоял деревянный стол, за которым устроились его вчерашние знакомые. Перед секретарем лежала то ли книга, то ли тетрадь, перед инквизитором – поднос с чем-то мелким. Стас пригляделся, но разглядеть содержимое подноса не удалось.

Ну и самое главное, что каждый, ожидающий во дворе, имел при себе корзину, узелок, мешок или пестрое полотенце, из которых торчала кошачья голова. И эти головы, самых разных окрасов и размера, вдохновенно материли природу, погоду, корзинки и узлы, а больше всего – друг друга. Может, заодно и инквизитора, Стас бы не удивился!

Бабки тоже время от времени начинали шумно выяснять, кто кому наступил на ногу, чтоб ему было пусто, холодно и с утра не хлебавши, а кто влез без очереди. Звучало даже бессмертное: «Вас здесь не стояло!» Когда гвалт превышал определенные пределы, инквизитор окидывал очередь внимательным взглядом, и бабки, в отличие от котов, почтительно затихали.

По кивку инквизитора очередная бабка предъявляла ему кота, иногда вытаскивая бедолагу наружу целиком, а иногда ограничиваясь только кошачьей головой. Инквизитор пару секунд смотрел животному в глаза, что-то быстро и монотонно проговаривал, секретарь делал пометку в тетради, и бабку сменяла следующая в очереди. Однажды порядок нарушился, сухонькая старушка в темно-синем платьице и кружевном чепце что-то положила на поднос, инквизитор уделил небольшому серому котику или кошечке лишних полминуты и повязал ему на шею шнурок с какой-то блестяшкой.

«С ума сойти! – с чувством сказал сам себе Стас, опираясь на подоконник. – Так вот ты какой – кошачий день?! Как все-таки неудобно скрывать, что я из другого мира! Спалиться, главное, можно на любой мелочи. Взять хоть этих котов – явно же это что-то, всем известное. Кроме меня! И ведь не подойдешь ни к кому с вопросом – а что это ваш герр котермейстер… блин! Патермейстер! Только бы не оговориться, вот уж где будет палево во весь рост! В общем, а что это он делает с котейками?! С одной стороны, может, московитам этого знать и не положено, а что, если как раз наоборот? Я же про здешнюю Московию знаю ровно столько же, сколько про этот Вистен… штадт. Проще говоря – ничего».

На крыльцо поднялась новая тетка, и очередь, включая котов, мгновенно и, как показалось Стасу, обреченно замолчала.

«Явно кто-то из местного бомонда! – уважительно оценил Стас облик дамы.

Рослая и пышногрудая, в голубом платье, отороченном во всех мыслимых и немыслимых местах оборками, дама напоминала незабвенную домомучительницу из старого мультика о Карлсоне. И корзинка на сгибе локтя была ей под стать – огромная, украшенная пышными разноцветными бантами до полной схожести то ли с клумбой, то ли со свадебным тортом. Дорого-богато в самом непринужденном исполнении!

Величественно взойдя на верхнюю ступеньку, дама деловито извлекла из корзины матерого рыжего кошака. Не мейн-кун, конечно, но килограммов восемь, на взгляд Стаса, в зверюге было. Круглую раскормленную физиономию украшал неизвестно как повязанный поверху алый бантик, сбившийся на одно ухо. Роскошная женщина сноровисто перехватила кота за шкирку и попыталась впихнуть его в руки инквизитору. Кот при этом вяло шевелил лапами и утробно, обреченно выл на одной низкой ноте.

– Фрау Агна! – выдохнул инквизитор, и Стас безошибочно опознал интонацию Ярика, к которому «на минуточку, только спросить!» явилась давняя пациентка и уже сорок минут рассказывает о соседях, которые уж теперь-то точно облучают ее своим вай-фаем, отчего она, пациентка, не может спать и совсем потеряла аппетит – вот яичницу из трех яиц она съела, оладушки тоже, а каша уже совсем, ну просто совсем не лезет! – Фрау Агна! Ну зачем вам проверка? Вот ведь жетон, в этот раз ваш Гансик его даже не потерял!

Очередь позади дамы зашумела, но как-то негромко, без энтузиазма, а секретарь положил карандаш и откинулся на спинку стула, словно пытался оказаться как можно дальше.

– А на всякий случай, герр патермейстер! – истово заверила монументальная фрау. – Жетон-то оно хорошо, а вдруг как в моем Гансике все же демон сидит? Вона у вас тварей божьих сколько, могли и просмотреть невзначай! Вы ему не верьте, это он только спереду смирный такой… – Смирный спереду кот услышал обвинение и сменил тональность воя, истошно заорав октавой выше. – А сзаду-то вы и не смотрели ни разу! А он ведь, поганец, вчера кувшин молока со стола свернул, разбил, да все и выпил! Неужто честный кот такую пакость подстроит? Честный кот, небось, знает, что его еда по потолку ходит! Он ее и сам себе добудет, и еще хозяев прокормит!

– По какому еще потолку? – обреченно простонал инквизитор, и дама всплеснула руками, отчего ее могучие телеса заколыхались, бантик на ухе рыжего окончательно сполз набок, а сам кот задергался и заорал еще обреченней, уходя в такое трагическое крещендо, что Стас невольно восхитился диапазоном.

Остальные коты во дворе молчали то ли уважительно, то ли опасливо.

– Так по верхнему, чердак который! И-и-и-и, сколько там той еды, хошь мышов, хошь крысей…

– И вы хотите, чтобы кот приносил их вам? – с ядовитой усталостью поинтересовался инквизитор. – Для прокормления?

– Ну… – Дама задумалась, а потом признала: – Мышов-то ладно, пусть себе оставит. А дроздов мог бы и наловить! Знаете, герр патермейстер, какой из дроздов пирог получается? Если их в шпинате да со сливками потушить! Вот я герра Фильца все в гости зову-зову… – Она умильно посмотрела на секретаря, который вжался в спинку стула, и уточнила: – Так что, герр патермейстер, посмотрите Гансика сзаду?

– Фрау Агна… – голос инквизитора стал еще несчастнее, чем у старательно подвывающего кота.

– Котов осматривают в установленном Орденом порядке, – безжалостно проскрипел секретарь, то ли приходя на помощь шефу, хоть и не слишком любимому, то ли пытаясь вернуть разговор в деловое русло.

– Спереду, значит? – приуныла дама.