Я тоже смотрю на его губы! Я посмотрела на них первым делом, как только он за мой столик уселся. И мой пульс не просто так бесится. А потому что я… я думала о том, что, возможно, хотела бы повторить…

С ним.

Еще раз…

Он ерзает по стулу, будто тот под ним печется. Выкладывает на мой стол локти, смотрит. Смотрит исподлобья, и на его скулах короткой пляской вспыхивают желваки.

Схватив со стола меню, я утыкаюсь в него глазами.

– Как тебя зовут? – слышу хрипловатый вопрос.

Я прекрасно помню, что в его лексиконе лишние слова отсутствуют, так что не удивляюсь!

Приказывая себе смотреть в меню, пожимаю плечом:

– Полина.

– Я Расул.

– Очень за тебя рада.

У меня с юности чокнутая защитная реакция на парней. Я никогда не позволяла себе первой проявлять внимание. Ни к парням, ни вообще к людям. И я никогда его не выпрашиваю. Никогда. И если я выгляжу высокомерной сукой, то мне плевать. Зато я избавлена от разочарования.

– Я тебя искал…

Сердце снова встряхивает меня громким ударом. Искал?! Волнение внезапно душит. Тем не менее бросаю:

– Ты что, маньяк?

– Нет. Не маньяк.

Я поднимаю на него глаза. Медленно волочу взгляд по его груди, шее с выступающим кадыком, подбородку…

Откашлявшись в кулак, он замечает:

– У тебя красивое имя.

– Первый раз это слышу, – произношу я.

И это правда. Правда! Такой банальности мне в жизни не говорили, но я… Мне вдруг кажется, что он действительно так считает. Кажется, все его слова стоит воспринимать буквально. Я так привыкла никогда не выражать словами то, что действительно чувствую, что для меня эта прямолинейная манера выражаться – инопланетная.

– Я не знаю ни одной Полины. Кроме тебя.

Изнутри меня все еще бьет частым пульсом. Мое тело будто в космос запустили. Еще немного – и я выпрыгну из своей одежды, под которой мне стало наконец-то тепло. Нет, не тепло, а жарко. Я принимаюсь стаскивать с себя куртку, бормоча:

– У тебя тоже имя красивое. Что оно означает?

– «Пророк», – бормочет он в ответ.

Закусив губу, я вожусь со своей одеждой. Эта минута позволяет мне привести в чувства собственные мозги, ведь они напрочь отказываются думать. Их просто заклинило!

На мне тонкий свитер, спадающий с одного плеча, и я чувствую, как горят открытые участки кожи, потому что этот Расул смотрит. Исподлобья скользит взглядом по моей шее, плечам, но, когда я ловлю его за этим занятием, отводит глаза. Резко поднимает их к моему лицу, будто смутился.

От этого меня только сильнее обдает жаром. От его смущения. Ведь я и сама смущена не меньше!

Только когда у столика возникает официантка, понимаю, что просто выпала из реальности. Забыла, где я и как здесь оказалась. В ушах шумит сердце, а перед глазами в фокусе только незваный гость за моим столиком. Я, как назло, помню запах его тела и какая на ощупь его кожа. Это не он маньяк, а я…

Девушка выставляет на стол чайник.

– Вторую чашку принести? – обращается она к моему соседу.

Он качает головой. Отрицательно качает.

Пока мне наливают чай, дагестанец стучит пяткой по полу, упершись ладонью в бедро.

И он словно провел под моим подбородком невидимую черту, за которую его взгляд больше не позволяет себе опускаться.

Это задевает меня. Кусает.

Я… я… хотела его интереса. Только потеряв этот интерес, поняла, что хотела. Щеки предательски вспыхивают…

Запах трав ударяет в нос, но мне вдруг чай в горло не лезет. Да и чашка слишком горячая. Я успела согреться самостоятельно. Успела согреться примерно за минуту до состояния кипяченой воды.

Когда мы остаемся одни, я спрашиваю, стараясь контролировать голос:

– Так зачем ты меня искал?

Глава 13

Полина

Несмотря на то, что эту тему поднял он сам, ответ дается ему с трудом.

Даже его взгляд становится тяжелее.

Нет, не тяжелее, а настойчивее. Эта настойчивость адресована мне. Он своим взглядом меня будто на атомы разбирает. Взвешивает…

Дагестанец осматривает зал. Снова глядит на меня. Тянет, и я становлюсь настороженной, потому что такой взвешенный подход к ответу на заданный мной вопрос уже о многом говорит!

Кажется, его нос когда-то был сломан, но это крошечное несовершенство ему идет. Черты его лица притягивают. Настолько, что мой пульс никак не придет в себя. Его лицо и грубое, и красивое. Насчет последнего – так думаю не я одна. Все девушки вокруг на него пялятся. Хотя это скорее из-за его телосложения.

Прежде чем начать говорить, он не подается вперед, а, наоборот, отклоняется назад, на спинку стула, словно дает мне больше пространства. Я смотрю в чайную чашку, когда он произносит:

– Мне нужно, чтобы ты подтвердила мое местоположение. Четыре дня назад. Мне нужно, чтобы ты подтвердила, что я был с тобой. С пяти до девяти вечера.

Я хлопаю глазами. С подозрением спрашиваю:

– Подтвердила? Перед кем?

– В полиции.

Сказав это, он дает мне время пропустить его слова через серые клетки моего мозга. И первое, что я говорю, как только это происходит:

– Мы встретились в семь.

– Да. А ты подтвердишь, что в пять.

– То есть тебе нужно, чтобы я дала ложные показания? В полиции? Ты больной?! Знаешь что? Я, пожалуй, пойду…

Я хватаю свою куртку, пытаясь вскочить со стула, но дагестанец моментально перегибается через маленький квадратный стол и удерживает меня. Длина его рук этому способствует. Непозволительно крепко сжав мое плечо, он удерживает меня на месте! Заставляет сидеть!

Когда я врезаюсь взглядом в его глаза, сама не знаю, чего во мне больше: возмущения или… разочарования. Ведь в душе я надеялась на то, что он искал, потому что тоже обо мне думал. И это разочарование все искры у меня в животе гасит. Даже несмотря на то, что его лицо близко и он смотрит на мои губы. Вскользь. Снова!

Крылья его носа раздуваются. Разомкнув плотно сжатые челюсти, он проговаривает:

– Сядь. Пожалуйста.

– Убери руки, – цежу я.

– Пять минут. И я тебя отпущу.

Я дышу короткими вдохами, глядя в его глаза напротив своих. Поджимаю губы. Расслабляю тело, давая понять, что у него есть эти чертовы пять минут.

Дагестанец разжимает пальцы, но, даже не выкручивая мне руку, он своими реакциями опасен. Они у него молниеносные. И он чертовски сильный!

Я скрещиваю на груди руки. Молча смотрю в окно.

– Ты очень мне поможешь, – говорит он настойчиво. – Меня обвиняют в том, чего я не делал.

– Откуда мне знать, делал ты или нет? Я не знаю, где ты был до семи вечера!

– Меня обвиняют в том, что я избил человека. Я бы отпи… с удовольствием набил бы этому человеку рожу, но я этого не делал. Я отлично понимаю последствия. И… вообще-то, после драки не до секса.

– Правда? – язвлю я. – А я думала, наоборот. Гормоны и все такое.

– Это миф, – заверяет он. – Чаще всего.

Он все же умеет разговаривать. Причем отлично. И с мозгами у него тоже порядок.

Резко повернув голову, я смотрю на его ладонь. На ту, которой только что он сжимал мое плечо. Она лежит на столе, и на ней есть следы повреждений. Есть… царапины на костяшках. Мелкие царапины, которые я заметила еще в день нашего знакомства.

– Им две недели… – заверяет дагестанец, перехватив мой взгляд.

Я не имею понятия, так ли это на самом деле, и он прекрасно об этом знает. Все, что он говорит, – я могу верить этому только на слово. И об этом он тоже знает прекрасно.

– Слушай. Я не псих. Не долбоеб. Ты… очень мне поможешь. Избавишь от херо… от кучи проблем. Я буду тебе должен. Даю слово.

Если это просьба, то просить он явно не умеет. Настойчивость в его взгляде это исключает!

Я знаю, что он не псих. Я бы ни за что не села в его машину, если бы он создавал такое впечатление. Он не создавал. Это просто подсознательный радар. Тембр его голоса, его движения, выражение глаз.

Я смотрю в них, продолжая поджимать губы.

– Где… кхм… где ты была с пяти до семи? – спрашивает он.