Недиалог (страница 8)
Он нажимает на отбой.
Она молчит. Смотрит на него.
Он молчит. Смотрит прямо.
Он. Будешь? (Протягивает ей леденец.)
Она устало берет, ковыряет обертку ногтем.
Он. Меня встречают. Встречает. Она меня ждала.
Она. Она.
Он. Да, четыре года.
Она. Ты говорил, нет таких.
Он. Одна нашлась.
Она. Зачем соврал?
Он. Не знаю. Как-то всё. Я же не знал, что так получится.
Она. А ведь я чуть с тобой не сошла.
Он. Не надо.
Она. Как же ты… теперь… я не знаю, что хочу спросить.
Он. Пока.
Она. Но дальше как?
Он встает. Она держит его пальцы, Он не отрывает их из жалости.
Он сгребает куртку и сумку с полки над ними одной рукой.
Большой рукой в веснушках как у абрикоса.
Он ростом под крышу автобуса.
Он спокоен.
Он. Не надо.
Он убирает руку.
Он. Осенью вернусь на службу.
Она. Туда?
Он. Скорее всего.
Он нагибается, поднимает пустую бутылку. Аккуратно кладет ее на свое опустевшее сидение. Он не задумывается. Просто привычка не сорить. Он молча уходит по проходу. Позади него уже толпятся те, кто выходит на Красном Аксае. Теперь Она запомнит это название, она не сможет его забыть.
6. Его спина
Она (думает). Не смотри в окно, не надо.
Я не видела его спину и теперь не хочу.
Я не хочу видеть их спины.
Слышать, как они крадутся или как хлопают двери.
Она смотрит.
За окном рассвет как намалеванный.
Автобус встречают почему-то с воздушными шариками. Женщина за шестьдесят с такой, характерной лиловой налаченной сединой держит на вытянутых руках расшитое полотенце, на нем каравай с воткнутой солонкой. С ней рядом мужчина с испитым лицом, хмурый. Еще люди. У одного собака вертится на поводке. Совсем щенок.
И девушка.
Она (думает). Я в таком платье, как у нее, на выпускном была. Белое, короткое, приталенное и юбка фонариком. Это было семнадцать лет назад. Полжизни…
Где же он?
Она привстает, всматривается в противоположные окна. Но к ним прилипла, заслонила вид, та парочка в очках «рэй бэн» и одинаковых джинсах.
Ей сзади стучат по плечу, что-то спрашивают.
Она (вздрагивая). Что? Остановка? Аксай, да. Красный Аксай. Не знаю, сколько стоим!
Она хватает рюкзак и сумку. Роняет и собирает стаканчики, спихивает бутылку с сидения, спотыкается об нее и не поднимает. Она, обвешанная вещами, бежит по проходу автобуса.
Она. Пропустите! Мне надо сойти, надо.
А на нее никто не смотрит – все взгляды прикованы к стеклам. Стекла даже потеют от людского любопытства. Водитель кричит: «Ну, раз такое дело еще пятнадцать минут даю. Постоим, что ли. Покурим».
Она. Какое «дело»? Что, что там?
Никто не отвечает. У всех пасхальные лица.
Перед ней вдруг выстраивается толпа на выход, она не может протиснуться к двери, а те, кто не вышел, заслонили собой окна. Она начинает проталкиваться.
Она. Позвольте я вас обгоню! …Да, проспала. Да, выхожу. …Наступила, ой, простите. …Меня там ждут!!! Он же, вы не понимаете, он же… уедет.
Она (думает). Всегда всё решает отчаянный жест. Тридцать лет фильмы смотрела и не заучила, блин. Барбара снотворного наглоталась, а Редфорда вернула. Вон он, кажется? Нет, не он. Этот низенький какой-то. Мой большой.