В подъезде чисто и хороший ремонт. Мы поднимаемся на девятый этаж. Рома открывает железную дверь ключом, включает в квартире свет и пропускает меня вперёд. Я захожу и оказываюсь в узком коридоре. Из него открывается вид на распахнутые двери гостиной. Разуваюсь на пороге и захожу туда. Судя по обстановке, это студия, где Рома работает над картинами. Одна из стен закрыта шкафами, но заставлены они не сервизами и книгами, а всякими баночками, тюбиками, кисточками и прочими инструментами для рисования. У противоположной стены стоит длинный, кожаный диван. На центральной стене большое окно. Тут и там стоят стопками картины разного размера. Какие-то их них вставлены в рамы, другие скручены в рулоны. Стены также увешаны картинами. И у меня дух захватывает от этих работ. Подхожу ближе и как зачарованная рассматриваю их. Здесь и пейзажи акварелью, и портреты маслом – потрясающе! Останавливаюсь у одной из картин, когда Рома подходит ко мне.

– Наш университет.

– Да.

– Так необычно. Очень красиво.

– Спасибо. Знаешь, какая техника?

– Конечно. Импасто.

– От отличницы другого ответа и не ждал.

– Ты меня что, экзаменуешь? – Поднимаю бровь и с наигранным возмущением смотрю на Рому. В ответ он только опускает голову и тихо смеётся.

– Я пойду переоденусь. Чувствуй себя как дома.

Часть 17

Он уходит в другую комнату, а я остаюсь в его студии одна. Я знала, что он рисует, но даже не представляла, что настолько много и… Действительно, талантливо. Как искусствовед я не могу не оценить качество работ. Глядя на его картины, становится ясно, что он занимается этим долгие годы.

В какой-то момент у одной из стен я замечаю картину. Подхожу и беру её в руки. На ней изображена студентка, сидящая за самой дальней партой в пустой аудитории. Она склонила голову над тетрадями, рука подпирает щёку, чёрные волосы собраны в хвост. У меня в груди начинает отчаянно колотиться сердце, ладони становятся мокрыми. Мне приятно осознавать, что он тоже обо мне думал. Это так волнительно. Я ставлю картину на место. Расстёгиваю куртку, снимаю шапку и сажусь на диван, дожидаться Рому.

Через минуту он возвращается. Теперь на нём практически такая же куртка со штанами, только тёмно-синего цвета.

– Ты в порядке? Кофе не сильно тебя обжёг?

– Всё отлично, – Рома садится на диван рядом со мной и с довольным лицом закидывает руку мне на плечо. – Чем занималась? Уже всё посмотрела?

– Что всё? – удивлённо смотрю на него.

– Квартиру.

– Нет. Я не смотрела.

Рома поднимается с дивана и протягивает мне руку.

– Тогда пойдём, проведу тебе экскурсию и поедем.

Он проводит меня по коридору на кухню. Там, как и во всей квартире хороший ремонт. И в отличие от студии, нет творческого беспорядка. Потом мы идём во вторую комнату, туда, где он переодевался. Там не так много места, стоит только шкаф-купе и кровать со столиком. Есть небольшое окно. Сторона южная, так что в спальне очень светло и уютно. Я замечаю на тумбочке электронную книгу. А потом рассматриваю небольшую картину над кроватью. Она висит в широкой, красивой раме. Мои глаза округляются.

– Это «Стог сена» Моне?

– Да.

Я даже не смотрю на Рому и подхожу поближе к картине.

– Какая потрясающая копия! Надо же, и мазки. Будто реально Моне.

– Художник старался.

Теперь перевожу удивлённый взгляд на Рому.

– Это твоя работа?

– Не-ет, – отмахивается он. – Разумеется, нет. Я бы так не смог.

– А кто художник?

Рома как-то неловко, очень широко улыбается.

– Очень талантливый человек.

– Женщина?

– Что? Нет!

Снова приближаюсь к картине.

– Это стог, зима, да?

– Да. Пасмурная погода.

Отхожу от стены и снова смотрю на Рому.

– Почему она висит в спальне?

– Чувствую в её настроении что-то близкое к себе. Понимаешь?

– Угу.

– Она со мной уже много лет. – Рома с горящими глазами смотрит на картину и продолжает. – Не могу представить свой день без того, чтобы не взглянуть на неё утром. Она будто часть меня. Моё вдохновение. Смотришь, и все ответы в ней.

– Ого!

– Что такое?

– Ну, это уже помешательство, – смеюсь и по-доброму пихаю Рому в плечо.

Он как-то задумчиво усмехается.

– Да. Ты права.

Мы возвращаемся в гостиную за моей сумкой. А я всё думаю. Стог, зима, пасмурная погода… Почему именно эта картина? Она лучше всего отражает его внутренний мир? Что же у него там тогда происходит? Вопросов становится только больше. А оставаться в неведении невыносимо. Я чувствую, как Рома стал очень важен для меня. Я хочу узнать его лучше. Понимаю, что это эгоистично, но если я не получу хоть какие-то ответы, я сойду с ума от всяких домыслов. Встаю напротив Ромы и беру его за руки.

– Ром, послушай. Я сама не люблю, когда лезут в душу, но у меня столько вопросов.

– Что-то не так? – Его тело слегка напрягается, взгляд бегает по мне.

– Можно я задам вопрос?

Рома отводит взгляд и смотрит на люстру на потолке. Загадочно улыбается какой-то своей мысли, не выпуская моих рук из своих. Потом заглядывает мне в глаза, будто в самую душу. В его зрачках играют солнечные блики. Он кажется добрым, мягким, открытым. Но это только на первый взгляд. А если смотреть глубже, то можно заметить: там холод, пасмурно, зима. Рома спокойно отвечает:

– Спрашивай.

Часть 18

– Я знаю, ты живёшь один. Это прозвучит странно… Ничего не подумай. Это твоя квартира?

Я думала: когда спрошу, Рома будет смеяться или смутится, но он просто кивает.

– Угу.

– Тогда я подытожу.

– Давай.

– Ты живёшь один, в своей квартире, в самом центре Москвы.

– Да.

– Работаешь простым преподавателем в университете. Ну, ещё картины рисуешь, продаёшь их, наверное, не знаю…

– И о чём ты хочешь спросить?

Я серьёзно смотрю на Рому, не размыкая наших рук.

– Как так вышло? Чем ты занимался раньше? Где тогда твоя семья, и почему ты не с ними?

Рома отпускает мои руки, делает шаг назад и поджимает губы, отводя задумчивый взгляд. От этого у меня перехватывает дыхание, сердце уходит в пятки. Мне хочется сквозь землю провалиться. Но знала же, что не нужно лезть к людям.

– Ром, я не хотела.

Он поворачивается ко мне, но смотрит, как раньше: непроницаемо, без улыбки. Снова это лицо, не выражающее никаких эмоций. Но теперь я знаю, внутри у него ураган. Он решается, стоит ли мне доверять, пускать ли меня ещё ближе. За всеми его улыбками, вежливостью и добродушием, мне кажется, скрывается непростое прошлое. Я вспоминаю «Стога, зима, пасмурная погода» … Это состояние души, его суть. Внутри он не такой стойкий, каким хочет казаться. Но я лишь пытаюсь быть ближе. Приласкать, успокоить, я не желаю зла.

– Позволь мне узнать тебя. – Я делаю шаг к нему, и он сам берёт меня за руку.

Мы так и стоим в его студии.

– В этом нет никакой тайны, Виола, – всё с тем же спокойствием, но всё ещё без улыбки говорит Рома. – Не хотел грузить тебя своим прошлым. Но, если для тебя это важно, скажу.

Я встаю рядом с ним и опираюсь спиной на стену. Она даёт приятное ощущение прохлады. Рома продолжает говорить:

– У меня нет семьи. Вот и всё.

От этих слов в груди начинает печь.

– Родители умерли, когда мне было пятнадцать. Они отдыхали в домике на севере. Забилась труба камина. Ночью они задохнулись.

У меня перехватывает дыхание, а на глаза выступают слёзы, и я боюсь даже посмотреть в сторону Ромы.

– У отца был брат. Дальше я рос с дядей Сержей. – Рома тяжело выдыхает, потом молчит какое-то время и продолжает: – С отцом мы не всегда ладили, а вот с дядей наоборот. Я ему очень благодарен за всё, что он сделал. А в этом году, третьего мая его не стало.

Рома печально вздыхает, а потом так по-доброму улыбается и приобнимает меня, будто это мне нужна поддержка. Я глажу ладонью его щёку. В моих глазах всё ещё стоят слёзы.

– Мне так жаль, что тебе пришлось пережить всё это.

– Ну всё, всё. Не разводи драму. Я уже в порядке. – Он говорит мягко, успокаивающе и вытирает с моих щёк слёзы.

– Знаешь, – говорю я, всхлипывая, – папа умер, когда мне было четырнадцать. Всю жизнь проработал электромонтёром, а в тот день нам сказали, что он разбился. Сорвался, когда работал на высоте.

Эмоции окончательно выбивают меня из колеи. Я скатываюсь по стене вниз на такой же холодный пол. Рома садится рядом и берёт меня за руку.

– Я тогда на учёбу забила, танцы забросила, связалась с самой безбашенной компанией с нашего района. В общем, фигово было. – Я шумно вздыхаю, пытаясь прийти в себя. – Но я даже не представляю, что чувствуешь ты. Мне стыдно. Зря я спросила.

– Не переживай. Иди сюда.

Рома крепко меня обнимает, а я утыкаюсь носом ему в грудь и закрываю глаза. Какое-то время внутри ещё бушует обида на жизненную несправедливость, боль старых ран, стыд, сочувствие. Потом, чувствуя сильное, ровное дыхание Ромы, я окончательно успокаиваюсь. Приходит чувство поддержки и защищённости. Мне становится так хорошо и уютно в тёплом коконе наших объятий, что в какой-то момент я практически засыпаю, вовремя опомнившись, что я не в своей кровати, а на улице ещё день.

– Как насчёт нашей поездки? – тихо спрашивает Рома.

Я бурчу полусонным голосом:

– Так хорошо. Давай останемся здесь.

– Так и будем лежать на полу у меня в гостиной в куртках и шапках?

– Ага…

Полежав в объятиях самого лучшего мужчины на свете ещё пару минут, я решаю, что всё же хочу увидеть, куда он планировал нас отвезти. Поэтому не без сожалений поднимаюсь, поправляю на себе одежду, хватаю сумку и иду обуваться.

Часть 19

В дороге я пытаюсь отогнать неприятные мысли. У нас с Ромой выдался непростой разговор. Я всё ещё чувствую подвох. Какая-то недостающая деталь во всей его истории крутится в подсознании, но я не могу за неё ухватиться. Но сейчас решаю, что не буду грузить себя ещё больше. К тому же настроение Кольского вроде бы улучшилось. Не стану донимать его расспросами.

К полудню мы доезжаем до места. Как я и предполагала, это оказывается горнолыжная база. У въезда висит растяжка на двух столбах: «Открытие сезона». Мы заезжаем на парковку. Выходим из машины и я завороженно оглядываюсь. На огромной территории раскинулись заснеженные горы, холмы и лес. Вверх и вниз по горам тянется ровная цепочка подъёмников. Впереди, ближе к парковке, административное здание, торговые лавки и фотозоны. А вокруг кишит целый муравейник людей. Рома смотрит на мою реакцию.

– Как относишься к лыжам? Или сноуборду?

– Неплохо. Никогда не увлекалась так плотно, но готова учиться.

– Отлично! Погода сегодня подходящая. Ни ветра, ни осадков.

– А ты часто катаешься?

– Стараюсь выбираться хотя бы пару раз в месяц.

Мы заходим в главное здание. Администратор встречает нас с широкой улыбкой во все тридцать два зуба. Рома снова не принимает мои деньги и говорит, что раз пригласил, то и заплатит сам. Я ловлю себя на мысли, что отношусь к этому спокойно. Но надо обязательно проявить ответную заботу и тоже подготовить ему приятный сюрприз или подарок. А то пока всё выглядит так, будто только он для меня старается.

В итоге нас снабжают всем необходимым. Я решаю, как и Рома, кататься на лыжах. Полностью экипировавшись, мы выдвигаемся к подъёмнику. В глазах Ромы я вижу предвкушение и азарт. Мне и самой уже хочется покататься. В подъёмнике с нами сидят другие люди. Все молчат и задумчиво смотрят в окно. То ли наслаждаются видами и не хотят нарушать тишину, то ли из страха высоты. Смотрю вниз через окошко, мы движемся метрах в десяти над землёй, нас слегка трясёт, кабинка ползёт небыстро, чуть поскрипывая. Мне не страшно.

Выходим на первом уровне, не забираясь слишком высоко. Рома решает учить меня на небольших тренировочных горках. Всё идёт гладко, с комфортом. Мы катаемся, смеёмся, Рома показывает мне, как правильно стоять на лыжах, как лучше отталкиваться, как поворачивать и тормозить. Чувствую прилив энергии, настроение на высоте, будто и не было всех этих слёз и ужасных новостей утром.

Время летит незаметно. В какой-то момент до меня доходит, что Роме, наверное, хочется покататься нормально, а не возиться со мной в песочнице, поэтому я уговариваю его подняться повыше. Мы поднимаемся на самый пик, склон там достаточно крутой. Я с такого бы точно не поехала.

– Ты езжай, а я до первого уровня на подъёмнике. Подождёшь меня?

– Конечно. – Рома нежно чмокает меня в губы, прижимается холодной щекой к моему лицу.