Анастасия Леманн: Борщ со слезами

Пролог. Борщ со слезами

Знаете, что самое обидное в измене мужа? Нет, не сам факт. А то, что узнаешь об этом, когда варишь ему борщ. С любовью. И свёклой с дачи.

Стою я, значит, в два часа ночи на кухне. В халате с драконами – подарок дочери на прошлое восьмое марта. Драконы выцветшие, как моя вера в мужскую порядочность. Режу морковку и реву. Слёзы капают прямо в кастрюлю. Экономия соли, конечно, но осадочек остаётся. Причём не только в борще.

Кот Васька сидит на табуретке и смотрит осуждающе. У него вообще талант – смотреть так, будто он всё про тебя знает. И про измену Серёжи, и про то, что я вчера съела его корм из любопытства. Кстати, на вкус – как картон с рыбным запахом. Не рекомендую.

– Ну что уставился, рыжий? – спрашиваю кота. – Тоже считаешь, что я дура?

Васька моргает медленно. По-кошачьи это означает «да, хозяйка, ты дура». Или «дай пожрать». С котами никогда не угадаешь.

А началось всё вчера утром. Вернее, закончилось. Двадцать пять лет брака – и финита ля комедия. Хотя какая комедия – сплошная драма с элементами фарса.

Серёжа мой – кардиолог. Уважаемый человек. Пятьдесят лет, седина в висках, живот втягивает, когда мимо молодых проходит. Думает, я не замечаю. А я всё вижу – и как втягивает, и как выпячивает обратно, когда они прошли. Кардиолог, а сердце у него не там бьётся, где положено.

Вчера утром стираю его рубашку. Белую, парадную, в которой он на «важные совещания» ходит. Смотрю – на воротнике пятно. Красное. Помада, мать её за ногу! Причём не моя – я такими ядовитыми цветами не пользуюсь. У меня стиль «бледная поганка» – бежевый максимум.

– Серёжа! – кричу в гостиную, где он футбол смотрит. Вернее, делает вид. При мне всегда футбол включает, хотя отличить офсайд от пенальти не может.

– Что? – отзывается нехотя.

– Это что за помада на воротнике?

Молчание. Потом кашель. Потом топот. Является в дверях – растрёпанный, в майке с дыркой на пузе (тридцать раз просила выбросить!), глаза как у кота Васьки. Который, кстати, тоже подозрительно притих. Солидарность самцов, что ли?

– Это… это от пациентки, – выдаёт наконец муж.

– От пациентки? – я продолжаю держать рубашку как вещдок. – Серёж, ты кардиолог, а не косметолог. С каких пор пациентки к тебе губами к воротнику прикладываются? Новый метод диагностики?

– Лена, ты всё не так понимаешь…

Ох ты ж! Классика жанра! «Ты всё не так понимаешь» – это прямо гимн изменщиков. Надо на футболках печатать.

– Я за двадцать пять лет, Серёженька, научилась понимать всё именно ТАК, – говорю спокойно. Удивляюсь сама себе – не ору, не бью посуду. Может, это шок? Или возраст? В сорок пять уже не хочется тратить энергию на битьё тарелок. Они денег стоят.

Потом нашла его телефон. Он в ванной был, а телефончик на тумбочке оставил. Разблокированный. Это судьба, решила я. И полезла в переписку. Зря, конечно. Но любопытство – оно сильнее здравого смысла.

Алла-Ванилла. Вот так, с двумя «л» в Ванилле. Видимо, одной «л» для понтов мало. Двадцать восемь лет, фитнес-тренер, увлекается «духовными практиками» и моим мужем.

«Котик, скучаю», – пишет Алла-Ванилла.

«Я тоже, зайка», – отвечает мой муж.

Зайка! Серёжа, который за четверть века ни разу не назвал меня ласково! Максимум – «дорогая», и то когда борщ просит.

Дальше читать не стала. Тошно стало. Причём не в переносном смысле – реально побежала в туалет. Вот так, блин, организм на измену отреагировал. Желудок оказался честнее сердца.

Возвращаюсь на кухню – а борщ убежал. Символично, да? Даже суп от меня сбегает. Пока подтирала плиту, телефон зазвонил. Время – половина второго ночи. Кто в такое время звонит? Или покойник, или гаишник, или ещё какая беда.

– Виктория Петровна? – мужской голос, официальный такой.

– Да, – отвечаю и думаю: всё, арестовывать будут. За то, что хотела мужа отравить. Мысленно.

– Это нотариус Пупкин. Извините за поздний час, но дело срочное. Ваша тётя, Клавдия Семёновна, скончалась.

Тётя Клава! Божечки мои! Хорошая была женщина. Правда, последние годы мы не общались – она в деревне жила, я в Москве варилась. Вот теперь и доварилась.

– Она оставила вам наследство, – продолжает нотариус. – Дачу в Подмосковье. Но есть условие.

Ну конечно, есть условие! В нашей семье просто так даже конфету не дадут.

– Какое условие?

– Вы должны найти то, что ваш дедушка Василий закопал на участке в девяносто первом году. У меня есть карта и… как бы это сказать… инструкции в стихах.

Вот те раз! Дедушка Василий! Тот самый, который всю жизнь искал клады и умер с металлоискателем в руках. Говорили, что перед смертью что-то закопал, но все думали – это бред предсмертный.

– Когда можно приехать? – спрашиваю.

– Завтра… то есть уже сегодня, в десять утра. Адрес вышлю смской.

Кладу трубку и смотрю на кота. Кот смотрит на меня. Понимающе так смотрит, мол, давай, хозяйка, начинай новую жизнь.

А борщ всё варится. Булькает злобно, как будто ругается. Я туда ещё соли добавляю. От души так, ложками. Пусть Серёжа попробует – может, хоть что-то почувствует. Хотя вряд ли. У него же теперь Алла-Ванилла есть. Небось борщи не варит – чакры чистит.

Иду в спальню – Серёжа спит. Храпит. Двадцать пять лет храпит. Я уже симфонии различаю – вот это «устал на работе», это «выпил с друзьями», а это новенькое – «совесть мучает». Или не мучает. Спит же, паразит ползучий.

Беру его чашку – с надписью «Лучший доктор». Ага, щас! Лучший изменщик района, скорее. Наливаю чай. Сахару сыплю ложки три. А потом… потом меняю сахар на соль. Пусть утром хлебнёт – может, проснётся наконец. В переносном смысле.

Утром наблюдаю эксперимент. Серёжа встаёт, зевает, тянется к чашке…

– Какой вкусный чай! – говорит и улыбается. – Спасибо, дорогая!

Мама дорогая! Он даже солёный чай не почувствовал! Вот что любовь с человеком делает. Вернее, её отсутствие. Даже вкусовые рецепторы отключаются.

– Серёж, – говорю спокойно, – мне надо съездить по делам. К нотариусу.

– По каким делам? – он уже галстук завязывает. Небось к Алле-Ванилле собрался. На «утреннюю планёрку».

– Тётя Клава умерла. Дачу оставила.

– Дачу? – оживляется. – Это хорошо! Продадим, ремонт сделаем.

– Не продадим, – отрезаю.

– Почему?

– Потому что это МОЁ наследство. От МОЕЙ тёти. А ты иди к своей Алле-Ванилле. Чакры прочищать.

Он застывает с галстуком в руках. Бледнеет. Краснеет. Снова бледнеет. Прямо светофор, честное слово!

– Откуда ты…

– Оттуда. Из твоего телефона. Котик ты наш! Зайка!

Молчит. Что тут скажешь? Попался – как таракан на кухне при включённом свете.

– Лена, давай поговорим…

– Поговорим. С адвокатом. А сейчас я поеду за наследством. Одна. И знаешь что? Поеду прямо так – в халате с драконами и тапочках с помпонами. Потому что мне уже всё равно, что люди скажут. Двадцать пять лет я думала, что люди скажут. А люди, оказывается, были заняты – мужа моего охмуряли!

Выхожу из дома в халате. Реально в халате! Соседка с третьего этажа – та самая, которая всё про всех знает, – выпучила глаза:

– Викуля, ты это… в порядке?

– В полном, Антоновна! Еду за наследством. И за новой жизнью. Клад искать буду!

– С ума сошла? – шепчет соседка.

– Давно пора было! – отвечаю весело.

Сажусь в машину. Кот Васька увязался следом – прыгнул на заднее сиденье. Ну и правильно – мужская поддержка мне сейчас нужна. Хотя бы кастрированная.

Еду и думаю: вот так живёшь четверть века, варишь борщи, стираешь рубашки, думаешь – это любовь. А это, оказывается, просто привычка. Как утренний кофе. Или вечерние новости. Включил, посмотрел, забыл.

Но знаете что? Может, тётя Клава специально в такой момент умерла? Дала мне шанс. Не просто дачу оставила, а загадку. Квест, как мой сын Антон говорит. Найди то, не знаю что. Там, не знаю где. Зато узнаю – кто я без Серёжи, без его храпа и измен.

Телефон звонит – муж. Не беру. Пусть Алле-Ванилле звонит. Может, она его борщами кормить будет. Хотя какие борщи – она же йогиня! Максимум смузи из сельдерея.

Впереди развилка. Направо – старая жизнь, борщи и измены. Налево – неизвестность, но с наследством.

Поворачиваю налево.

Кот Васька одобрительно мурлыкает.

Вот так, в халате с драконами, растрёпанная, с котом на заднем сиденье, я еду навстречу новой жизни. Или хотя бы попытаюсь её откопать. В прямом смысле – с лопатой и картой от дедушки Василия.

Борщ я так и оставила на плите. Пусть варится. Как моя прошлая жизнь. А я поехала за будущим.

Даже если это будущее придётся выкапывать из земли.

Глава 1. Нотариус в тапочках

Утро началось с того, что я проснулась в кресле. В том самом, из которого сложно встать. Оно засасывает, как болото, только уютнее. Спина, конечно, взвыла от возмущения – не двадцать лет, чтобы где попало спать. А где не попало? В спальню идти не хотелось – там Сергей со своим храпом-симфонией.

Кот Васька спал у меня на коленях, растёкся как рыжий блин. Двенадцать килограммов счастья, между прочим. Ветеринар говорит – надо на диету. Я говорю – пусть сначала своего похудеет. Ветеринар обиделся. Видимо, про себя подумал.

– Так, Вась, вставай, – бужу кота. – Нам к нотариусу ехать.

Кот открывает один глаз, оценивает обстановку и закрывает обратно. Мол, это твои проблемы, хозяйка, а я досматриваю сон про сосиски.

Иду в спальню переодеваться. Серёжа уже встал – слышу, как на кухне гремит. Небось кофе себе делает. Умеет он только кофе делать. И яичницу. Но яичница у него всегда пригорает, поэтому не в счёт.

Открываю шкаф. Что надеть к нотариусу? Костюм старый, который покупала на защиту диплома Марины? Или платье новое, которое висит с биркой уже полгода? Беру платье. А что? Новая жизнь – новое платье. Логично же!

Натягиваю платье. Оно натягивается со скрипом, как будто протестует. Размер сорок шестой, а я сорок восьмой. Но на бирке было написано «большемерит». Враньё! Маломерит оно, паразитское!

– Лена! – орёт Сергей с кухни. – Где сахар?

– Там же, где последние двадцать пять лет! – ору в ответ.

– Нету!

Ну конечно, нету. Я же вчера его весь в его чай высыпала. Вернее, думала, что высыпала. А высыпала соль. Которую он не почувствовал и нахваливал. Театр абсурда, честное слово!

Выхожу на кухню. Сергей стоит в семейных трусах и майке. Та самая майка с дыркой. Живот торчит победоносно. А ведь когда-то был красавчик. Или мне так казалось. Любовь, она как фильтр в социальных сетях – приукрашивает реальность.

– Ты куда это вырядилась? – спрашивает подозрительно.

– К нотариусу. Я же вчера говорила.

– А-а-а, про тётку твою… И что, прямо сейчас надо?

– Надо.

– Может, вместе поедем? – вдруг предлагает. – Я как раз… э-э-э… совещание перенесли.

Ага, щас! Совещание с Аллой-Ваниллой перенесли! Небось договорились попозже встретиться, когда жена свалит.

– Не надо, я сама.

– Но это же семейное дело!

– Семейное? – я беру чашку, наливаю себе чай. – Серёж, семья – это когда вместе. А мы уже не вместе. Ты просто ещё не переехал.

Он открывает рот. Закрывает. Как рыба на берегу. Золотая рыбка, которая все желания растеряла.

– Лена, не горячись…

– Я не горячусь. Я остываю. К тебе. Как борщ вчерашний. Кстати, можешь его доесть – я специально солёненький сделала. Как твой чай.

Выхожу из квартиры. Сергей что-то кричит вслед, но я уже в лифте. Лифт скрипит, как моя совесть. Хотя нет, совесть молчит. Это она двадцать пять лет скрипела, а теперь успокоилась.

В подъезде встречаю Антоновну с третьего. Она с мусором и свежими сплетнями.

– Ой, Викуль, а я слышала, твой-то того… С молодой закрутил?

Вот те на! Откуда она знает? У этой женщины радары вместо ушей!