– Не надо, – повторил Бессемянный. – Нет. Грузчика можно убить, если будет нужда, но Маати трогать не смей.

– Почему?

– Он мне нравится, – ответил андат слегка удивленно, словно сам только что понял. – Он… он добрый малый. Единственный за многие годы, кто не увидел во мне полезное орудие или средоточие зла.

Вилсин моргнул. На миг ему показалось, что андатом овладело что-то вроде печали. Печали и, может быть, тоски. Долгими лунами, пока Марчат готовил гнусный план, он выстраивал себе образ зверя, с которым вступил в сговор, и это проявление чувств выпадало из общей картины. Через миг, впрочем, андат стал самим собой и усмехнулся.

– Вот ты, например, считаешь меня воплощенным Хаосом, – произнес Бессемянный, – который готов вырвать желанное дитя из материнской утробы лишь затем, чтоб Хешай помучился.

– Какая разница, что я думаю?

– Никакой. Но думаешь же. А раз так, вспомни заодно, что первыми ко мне пришли твои люди. Может, я все и замыслил, но с твоей подачи и на твои деньги.

– Не мои, а дядины, – огрызнулся Марчат. – Меня не спросили.

Лицо андата просияло жутким восторгом, совершенная улыбка стала шире.

– Марионетки. Мы сами и те, кто нами движет. Тебе бы впору жалеть меня, Вилсин-тя, – ведь я тоже стал таким не по своей воле. Разве нас можно призывать к ответу – что тебя, что меня?

На задворках сознания Марчата шевельнулась тягостная мысль: а если бы я тогда отказался? Он отмел ее.

– Между нами нет ничего общего, – ответил гальт. – Но теперь это не важно. В любом случае мы крепко повязаны. Что будем делать с Итани?

– Приставь к нему слежку, – сказал андат. – Он, может, и никто, но в нашей игре случайности не нужны. Узнай, что он задумал, а потом, если придется, мы его уберем.

8

– У нас был уговор… – начала Амат.

Ови Ниит с размаху отвесил ей пощечину. Амат медленно выпрямилась. Во рту стало солоно, щеку жгло в предвестье боли, а горячая струйка, стекая по подбородку, сообщила той доле ее разума, которая не успела съежиться от страха, что кольцо Ниита разбило губу.

– Уговор! – выплюнул он. – Здесь я заключаю уговоры! Захотел – дал слово, захотел – обратно взял. И никаких взаимностей.

Он прошагал в дальний конец комнаты. Закатное солнце давило лучами в закрытые ставни, очерчивая только края. Тем не менее света хватало, чтобы увидеть глаза Ови Ниита – выпученные до предела, мутные. Он шевелил губами, точно порывался что-то сказать.

– Ты тянешь время! – вдруг взревел он, грохнув ладонью по столу.

Амат сжала кулаки, сдерживаясь изо всех сил. Что она ни скажет сейчас, обратится против нее.

– Думаешь, у меня целее будешь? Думаешь, что выкрутишься, пока кто-то ворует мои деньги? Ты просчиталась!

С последним словом он яростно лягнул стену. В месте удара треснула штукатурка. Амат пригляделась – на стене осталась вмятина размером с яйцо, с тонкими трещинками-лучами – и поняла, что с Ниитом шутки плохи. Когда-нибудь он не сдержится и убьет ее. Не нарочно, так сгоряча.

Накатила тошнота. Странно, подумала Амат, что какой-то удар по стене так ее надломил, а издевательства над людьми не смогли.

– Я жду ответа к утру, слышишь?! – заорал он. – К утру! И если его не дашь, я отрежу твои пальцы и продам тебя Ошаю за пять полос золота. Ему, помнится, не было дела до твоего здоровья.

Амат согнулась в такой подобострастной позе, что самой стало гадко, хотя это вышло естественно, без принуждения. Ови Ниит схватил ее волосы в горсть и сдернул ее со стула, да так, что перья и бумаги полетели на пол. Потом пинком опрокинул стол и вышел, хлопнув дверью. Амат мельком заметила потрясенные лица обитателей борделя.

Она лежала ничком в темноте. Плакать не было сил, да и боль не давала покоя. Под щекой чувствовался грубый каменный пол. Засохшая кровь стягивала кожу. Наверняка останется шрам. Когда Амат пришла в себя, в комнате уже было темно, хоть глаз выколи. Она собралась с мыслями. Последние дни пронеслись как во сне, от пробуждения до мига, когда цифры начинали плыть перед глазами, а пальцы переставали гнуться. Потом все это ей снилось, и она просыпалась, чтобы снова считать, считать… Безо всякого смысла, без малейшей надежды. Ови Ниит как был, так и остался грязным подонком, чей страх и злоба росли с каждой выпитой чаркой. Его можно было бы пожалеть – издали.

Дни. Счет уже идет на дни.

Амат силилась вспомнить, сколько прошло времени. Три недели, не меньше. Возможно, больше. Наверняка больше. Четыре, но не пять. Слишком рано проверять, пощадит ли ее Марчат. Амат, к собственному удивлению, усмехнулась. Если она ошиблась в расчетах, в худшем случае ее найдут в реке лицом вниз, а Ови Ниит останется без пяти полос золота. Ха!

Она приподнялась и села, потом встала, пережидая боль, пока не смогла кое-как выпрямить спину. Отдышавшись, взяла трость и надела привычную маску для сокрытия истинных чувств. В конце концов, она – Амат Кяан, распорядительница Дома Вилсинов. Сарайкетская девчонка, пробившая себе путь наверх. Надо доказать окружающим, что ее не сломили. Если поверят здешние проститутки, может, возвратится вера и к ней самой.

В общем зале было малолюдно: женщины разошлись по номерам отрабатывать хлеб. Охранник грыз жареную куриную ножку, пахнущую чесноком и розмарином. В углу свернулась калачиком старая черная псина, зажав лапами полуизжеванную кожаную дубинку в форме мужского уда.

– Он вышел, – буркнул охранник. – В парадную половину, постучать фишками.

Амат кивнула.

– Я бы туда не ходил, бабушка.

– Что ж, не буду ему мешать. Пришли ко мне Митат. Мне нужна помощница, чтобы привести кабинет в порядок. Как придет Ниит – обязательно погром, словно после урагана.

Охранник изобразил позу согласия с оттенком усмешки.

С улицы вдруг донесся барабанный бой. Нескончаемый карнавал Веселого квартала захватил еще одну ночь.

– Скажу, чтобы принесла какого-нибудь снадобья смазать рану, – сказал охранник.

– Спасибо, – бесстрастно отозвалась Амат. Пусть верят, что она таковой и осталась. – Очень любезно с твоей стороны.

Митат появилась в дверях пол-ладони спустя. Широкое бледное лицо, усеянное веснушками, было твердо. Амат улыбнулась ей и изобразила приветствие.

– Бабушка, говорят, он к тебе приходил.

– Все верно. Будь добра, открой ставни. Когда я пришла сюда, могла обходиться сама, а сейчас что-то ослабла.

Митат исполнила просьбу, и на письменный стол упал бледный луч лунного света, смешиваясь с сиянием фонаря. Бумаги, как оказалось, почти не пострадали. Амат поманила рыжую к себе.

– Вам нужно уходить, бабушка! Ниит-тя рвет и мечет.

– Еще бы! – усмехнулась Амат. – Со страху-то. И с перепою. Мне нужна твоя помощь. Сегодня. Сейчас.

Митат ответила позой согласия. Амат взяла ее за руку. У нее за спиной виднелась выбоина в стене – маленький шрам от удара Ниита. Поймет ли когда-нибудь сутенер, во что ему встала эта отметина? Уж Амат добьется, чтобы он заплатил сполна.

– Кто здесь для него наиболее ценен? Есть люди, которым он доверяет больше других?

– Охрана… – начала Митат, но Амат ее перебила:

– Кому он верит, как брату?

Митат прищурилась. «Почуяла, куда дует ветер», – поняла Амат и улыбнулась.

– Черному Ратви! Он отвечает за дом, когда Ниит-тя в отлучке.

– Знаешь, какой у него почерк?

– Нет. Но я слышала, позапрошлой ночью он взял из хранилища две полоски золота и семьдесят – серебра. Сам говорил.

Амат пошелестела страницами самой свежей учетной книги и нашла указанную сумму. Буквы в расписке стояли сикось-накось, окончания слов то и дело терялись. Этот почерк она видела много раз. Черный Ратви вел счета как попало. С его записями она уже немало помучилась. «Что ж, поделом ему, – злорадно подумала Амат, – за разгильдяйство».

– Мне понадобится накидка с капюшоном, за две ладони до восхода, – сказала она.

– Бежать нужно как можно скорее, – настаивала Митат. – Сейчас Ниит-тя занят, а после…

– Я еще не закончила. За две ладони до рассвета буду готова. Тебе и твоему другу придется залечь на дно, когда Ови разделается с Черным Ратви. По крайней мере, на пару недель. Если он увидит, что дела пошли на лад, то решит, что был прав. Понятно?

Митат ответила утвердительно, но поза вышла неуверенной. Амат не стала отвечать по этикету, просто выжидающе приподняла бровь. Митат опустила глаза, потом подняла снова. В ее взгляде читались и надежда, и сомнение – точно она всей душой хотела поверить, но боялась.

– А вы сумеете? – спросила Митат.

– Подгадать, чтобы цифры указывали на Черного Ратви? Конечно. Это же моя работа. А ты сможешь достать мне накидку и провести хотя бы до улицы?

– Если вы натравите эту парочку друг на друга, я сделаю что угодно! – ответила Митат.

Времени ушло меньше, чем Амат предполагала. Когда она поняла, что нужно делать, манипулировать цифрами оказалось несложно. Она даже изменила несколько исходных записей, вымарав кое-где цифры и вписав на их место свои. Хороший счетовод обнаружил бы неладное, но будь у Ниита хорошие счетоводы, она бы здесь не сидела.

Оставшееся время Амат посвятила составлению прощальной записки. Стиль она выбрала официальный, с использованием всех регалий и почтительных титулов, какие полагались бы весьма солидному купцу или утхайемцу низшего ранга. В записке Амат выражала Ови Нииту и его подчиненным благодарность за предоставление убежища и сохранение тайны, а также сожаление по поводу своего поспешного и тайного ухода. Амат не преминула добавить (усмехаясь про себя), сколь высоко ценит деловую хватку своего покровителя, который непременно продал бы ее после того, как попользовался. В следующих строках она рассказала, что ей удалось узнать из бумаг, обвиняя Черного Ратви так, будто не знала ни его имени, ни роли в делах заведения.

Амат сложила записку дважды, загнула уголки, как полагалось при личной переписке, надписала «для Ови Ниита» и поставила на виду, поверх кипы бумаг и конторских книг. Потом немного посидела в ожидании Митат, прислушиваясь к музыке улиц и неразборчивым голосам из-за стены. Ночная свеча таяла риска за риской, и Амат уже начала гадать, не случилось ли чего непредвиденного.

Не случилось.

Заслугами ли Митат или нет, выбраться из дома оказалось проще простого: надо было всего лишь надеть темно-зеленую накидку, взять трость и выйти через черный ход, а оттуда – по каменной дорожке к воротам.

На востоке небо уже начало сереть, звезды близ горизонта меркли. Почти полная луна закатилась. Веселая ночь подошла к концу, и только горстка запоздавших гуляк еще разбредалась по домам. Амат, несмотря на ломоту в суставах, бодро шагала по улице с ними наравне.

У перекрестка она задержалась, чтобы купить ветчины с зеленью, завернутой в миндальные листья, и чашку чая. Пока Амат ела, над горизонтом всплыло солнце, точно божество из темноты. Чувствовала она себя на диво спокойно, даже умиротворенно. Затворничество подходило к концу. Еще день-другой, и то, что задумал Марчат, исполнится. Несмотря на адские испытания, ей хватило сил все вынести и уйти красиво.

Амат верила в эту сказку до тех пор, пока девушка за прилавком не предложила ей еще чая. Распорядительница чуть не расплакалась от мизерного проявления доброты. Все-таки заточение не прошло даром, сколько бы она ни убеждала себя в обратном.

Когда она пришла домой, уже вовсю рассвело. В обычный день, если ей правильно помнилось, она уже спешила бы на работу. По своему городу, по своим делам. Амат отперла дверь, проскользнула внутрь и заперлась на засов. Опасно было являться сюда, не зная, как продвигается гнусное дело Марчата, но нужда заставила. Ей требовались деньги и бальзам для суставов. И свежее платье. И сон. Боги, как хотелось выспаться… Но это могло подождать.