Не-ет, в его возрасте кичиться всем этим не пристало. Главное для него сейчас – здоровье!

– А радикулит мой сможете вылечить? И подагру?

– Сможем. Но не столько вылечить, сколько убрать боль.

– Ну, и на этом бы спасибо. А то уж больно тяжело мне сейчас таскаться-то по всем этим ступенькам вверх. Да с поклажей: дровами да маслом…

– О! А вот это мы запросто сможем тебе облегчить! Лутер! С этого момента по какой бы лестнице ты ни пошёл, она неизменно будет для тебя – ведущей вниз!

– То есть, любезный Пармен, мне больше не придётся задыхаться и делать остановки на каждой лестничной площадке?!

– Именно так! Только есть одно условие.

– Какое же? – Лутер спрашивал уже с некоей опаской, думая, не придётся ли закладывать свою душу, или платить кровью, или ещё чего.

– Ты не должен никому и никогда рассказывать о своих новых способностях! Иначе в тот же миг они исчезнут!

– Что ж. Это вполне разумное условие. И выполнить его просто. Я уж точно никому и никогда про такое дело не расскажу!

– Вот и чудно. А сейчас потерпи: мне придётся тебя обрызгать!

Действительно: Пармен плеснул на Лутера своим огромным хвостом, что-то гортанно выкрикнул, и словно какая-то дрожь и тепло разлились по телу смотрителя!

И вдруг он смог распрямить месяцами беспокоившую его спину! И больших пальцев на ногах больше не ощущал!

Удивлёнными глазами взглянул он на существо:

– Послушай, Пармен! А ведь и правда: спина не болит! И ноги…

– А ты сомневался в силе моего древнего народа?

Лутер поспешил уверить, что ни на секунду он не сомневался! Только жутко удивлён: давно прошли те времена, когда его не мучила боль!

– Вот и славно. Теперь я в какой-то степени рассчитался с тобой за твою доброту. Поэтому помни: никому! И никогда! И – прощай! Мне трудно находиться на открытом воздухе!

Лутер поспешил поблагодарить странного и оказавшегося совсем не страшным, гостя, и попрощаться. После чего снова пронаблюдал, как тот скрывается в глубине, в серо-стальной пучине: как раз собирался шторм.

Новые подарки Лутер оценил в тот же день: когда нёс новую вязанку дров наверх, оказалось, что он, не напрягая ни мышцы, спускается! Но через все сто сорок три ступеньки оказался там, где надо: на верхней площадке маяка! Ну а спускаться вниз пришлось уже вполне привычным способом…

В ту же ночь безобразие снаружи как отрезало: прекратились уже ставшие привычными визги-писки-поскрёбывания снаружи маяка.

С тех пор и поприветливей стал Лутер, и даже улыбался людям. Правда вот, никогда не показывал, что может легко распрямить спину, и боли его не мучают: так при людях и ходил: полусогнувшись, и хромая.

Но через семь лет начало растрескиваться здание маяка. И когда совсем уж опасными и широкими стали трещины, посчитал за лучшее бургомистр Алкснис упразднить должность смотрителя, и убрать Лутера с разрушающейся башни. А новый маяк построить на побережьи с надёжными грунтами: у Юрмалы.

Так и остался старик Гунарс без средств к существованию. А поскольку ничего он не скопил, почти всё отдавая вдове и её детям, попал в богадельню. А затем – и в больницу-приют для тех, кто умирает: обнаружился у него рак.

Там, уже в один из последних дней жизни, и рассказал он приехавшему навестить его и попрощаться двоюродному племяннику, Леонсу Плесумсу, эту историю. Поскольку уже не вставал с постели, и не боялся «лишиться этих даров».

А племянник, может, и не поверил, но своим детям её пересказал. Может, чтоб показать, как на старости лет у дядьки их поехала крыша.

И можно верить этой истории, или нет – да только никто и никогда больше сканзов ни у полуострова Мангалю, ни вообще – в Рижском заливе, не видел…

11. Призрак Феддера.

История эта случилась при бургомистре Ото Пурвитисе.

Рынком на ратушной площади тогда заведывал и управлял Карлис Эгле. И порядок при нём был образцовый: каждый вечер отряд метельщиков выметал все отбросы, шелуху, и мусор, неизбежно остающиеся после дневной торговли. А клиенты, покупатели, и сами торговцы, лавочники и лоточники, не смели даже хвостик от моркови или обёртку от конфеты на брусчатку площади бросить: за это сразу штрафовали! Потому что армия доносчиков-стукачей, в-основном из вполне добропорядочных граждан, всегда шныряла, или со степенным видом прогуливалась – зависело от возраста и статуса! – по проходам между лотков и ларьков.

И однажды сообщил один из таких, штатных, стукачей, Карлису, что бабка Инара Гинтере, юродивая нищенка, распускает какие-то странные, сеющие среди добропорядочных обывателей ненужную панику и растерянность, слухи. Дескать, скоро вас всех ждёт наказание за беспутный образ жизни, и слабое религиозное рвение, и никудышнее смирение и воздержание, и уже скоро карающий воин начнёт патрулировать улицы ночного города: чтоб поубивать всех девиц лёгкого поведения, и воришек, и прочее жульё, как раз и промышляющее по ночам.

Карлис недолго думая приказал своим прислужникам и двум дежурным по рынку гвардейцам доставить к нему вздорную спятившую старуху.

Не прошло и десяти минут, как ту доставили: поскольку сама орала, упиралась, и идти не хотела, приволокли под белы ручки. Поставили перед заведующим. И вид её, будем честны, не радовал: всклокоченные седые волосы, морщинистое, типично старушечье, лицо, грязные обломанные ногти, мешковатая разваливающаяся от долгого ношения грязная и покрытая заплатами одежда непонятного фасона.

«Насладившись» видом молчавшего начальства, заткнувшаяся на время пока начальник рынка её рассматривал, старуха, разговор тем не менее начала первой:

– Что уставился, внук висельника? Никогда нищей не видел?

Карлис, конечно, помнил. Что одного из его предков, троюродного дедушку, действительно повесили: за то, что слишком глубоко запустил, находясь на должности казначея, лапу в магистратскую казну. И вовремя не поделился с кем надо. Но предпочитал при посторонних эту неприятную страницу семейной биографии не упоминать.

Однако сейчас вынужден был признать: методика «лучшая оборона – это наступление!» – работает. В голове сразу смешались все вопросы, которые он приготовил. Однако он быстро взял себя в руки: подчинённые смотрят:

– Замолчи, несчастная. И открывай рот только когда спросят. А то я велю вбить твой поганый язык тебе же в глотку! – а чтоб показать, что не шутит, сделал пару жестов, и приставы, сменившие гвардейцев у локтей Инары, действительно треснули: один – дубинкой по почкам, да так, что застонавшая старуха согнулась в три погибели, и из глаз её брызнули слёзы, а другой – треснул кулаком в перчатке как раз по «поганому» рту.

Спустя несколько секунд завопившая теперь в голос старуха, схватившаяся теперь за означенную часть лица, выплюнула на пол пару гнилых зубов.

Карлис повторил:

– Замолчи, несчастная. И открывай рот, только когда тебя спросят. Поняла?

Поскольку старуха промолчала, Карлис сделал ещё жест. Снова последовал удар по почкам. На этот раз урок оказался усвоен. Побелевшая и задыхающаяся старуха просипела:

– Поняла, мой господин.

– Вот и отлично. А сейчас повтори то, что ты там, на рынке, сегодня проповедовала нашим честным гражданам.

– Я… Я… Я говорила, что скоро придёт наказание всем нечестивцам! – по мере того, как старуха говорила, голос её окреп, и она даже смогла распрямиться и встать, расправив плечи, и подняв голову, хотя слова разобрать теперь, без зубов, стало сложнее, – Уже грядёт Воин света! Он будет наказывать и забирать в ад тех, кто не покается! И не будет от него ни защиты ни спасенья! Он настигнет грешников везде!

– И что же это будет за воин? – начальник рынка не скрывал иронии в голосе. И даже позволил себе ухмыльнуться. Все его холуи поторопились тоже заулыбаться. И даже хохотнуть. Но старуху это ни в малейшей степени не смутило:

– Это будет огромный призрак Феддера! Он придёт в образе человека! Гигантского роста, огромной силы, и несгибаемой воли! И будет наказывать всех, кто не сможет заплатить за свои прегрешения!

– Что за бред! Как можно «заплатить за прегрешения»? Разве не одна единственно – святая молитва позволяет замолить грехи и вымолить себе прощение?

– Ха! Так то – перед Небом! А здесь, на земле, прощения нужно будет просить у Феддера! А он – пусть и посланец Небес, но имеет право собирать откуп! То есть – тот, кого он настиг, и хочет забрать с собой в геенну огненную – должны и могут откупиться: тем, что отдадут все деньги, что у них окажутся при себе!

Карлис подумал. что уж слишком это похоже на новый способ отъёма честно, и не очень, нажитых денег – у лохов. Испугавшихся бы так называемого призрака Феддера. Ну, или попросту не успевших бы убежать.

Сам Феддер, весьма известный мученик, канонизированный ещё за век до этого, как раз и славился тем, что был абсолютно равнодушен к деньгам и материальным благам. Именно эти догматы, отказа от всего мирского, неустанным молитвам, и посвящения своего служения – Богу, и проповедовал он в своих страстных проповедях, странствуя по всему побережью Балтийского моря. Но на свою беду встретил он в лесах у Даугавпилса шайку разбойников, которые в тот момент были или сильно пьяны, или быстро раздражались от нравоучений, да только повесили они несчастного Феддера за ноги, и содрали с него кожу заживо. После чего так, подвешенным, он и истёк кровью, и умер…

– Откуда ты узнала про то, что скоро появится этот самый… Феддер? И о том, что он будет делать?

– Мне приснился вещий сон!

Тьфу ты! Это ж надо – «вещий сон»! Карлис невольно сплюнул: сколько раз при нём было, когда несут про всё на свете всякую несусветную чушь, вроде неурожаев, или эпидемии чумы, насылаемых «за грехи»! И их приход или наступление оправдывают как раз – «вещими снами»!

Но сейчас то, что рассказала нищая старуха – это что-то новенькое. Неужели действительно ей во сне явился некий… Посланец? Или…

Ладно. Он разберётся. Ну а сейчас… Слухи и сплетни, как раз такого толка, когда запугивают ни в чём не повинных граждан, пытаясь сделать так, чтоб они не выходили на улицы по ночам, он по должности обязан пресекать! А виновных – наказывать.

– Вот моё решение. Сейчас ты, Инара Гинтере, отправишься в тюрьму. За распространение панических слухов. И внесение неоправданного беспокойства в умы добропорядочных горожан. И ты будешь там сидеть до тех пор, пока предречённый тобой Феддер действительно не появится на наших улицах. Всё. Уводите. Да, скажите там Казимирсу, чтоб ужина ей сегодня не давал. Поголодает – может, и мозги на место встанут!

Казимирс, начальник местной тюрьмы, как раз и славился злобным характером и садистскими замашками. И уж ему-то не нужно было лишний раз напоминать, чтоб содержал своих подопечных построже.

Словом, поужинав, и поговорив с женой, Бертой, о произошедшем сегодня странном случае, Карлис не без удивления узнал. Что весь город уже гудит: служанки Берты уже напели ей: и про Феддера, и про то, как её муж злонамеренно изолировал от народа пророчествующую юродивую старушку. Устами которой, может быть, говорили как раз – высшие силы.

Ночью Карлис долго не мог заснуть: всё ворочался. Нет, не то, чтоб он поверил в «приход» Феддера, а от того, что удивлялся, насколько быстро расходятся слухи буквально обо всём по их немаленькому городу…

Разбудил его истошный крик: кричали неподалёку. Вероятно, на улице Зиргу. Вскочив, и кое-как нацепив попавшуюся под руку одежду, заорал Карлис своим слугам, чтоб взяли те луки, стрелы, сабли и алебарды. Да побежали бы с ним: кричали недалеко от рынка, а это всё-таки – его вотчина!

Правда, когда прибежали, задыхаясь, и высоко вздымая чадившие факелы, всё было уже кончено.

Никакого «призрака Феддера», разумеется, не имелось. Но посреди мостовой улицы Зиргу действительно торчал, словно застывший соляной столп, молодой парень. Только вот дрожал он, словно замёрз. Хотя на дворе был август.