– «Начинай жизнь в Оксфорде прямо с этой минуты. Люблю, папа». Хорошо хоть своей рукой написал. На открытке к моему дню рождения был почерк секретарши.

Быстро разорвав упаковку, Эйприл принялась хохотать:

– О боже, я уж думала, он не помнит мое второе имя, а тут заставил меня устыдиться. – Она достала бутылку шампанского и два бокала. – Пьешь, Ханна Джонс?

– Э-э… да.

По правде говоря, Ханна не любила шампанское. Всякий раз, когда пила его – на свадьбах или на мамино пятидесятилетие, – у нее потом болела голова. Однако в такой идеальный момент грех отказываться. Может, Ханна из Додсуорта не пьет шампанское, но Ханна из колледжа Пелэм еще как пьет.

Эйприл привычным движением отстрелила пробку и наполнила два бокала пенистым напитком.

– Не охлажденное, зато хотя бы «Дом Периньон», – сказала она, вручая Ханне высокий бокал. – За что выпьем? За Оксфорд?

– За Оксфорд, – подхватила Ханна. Она чокнулась с Эйприл и поднесла бокал к губам. Теплое шипучее шампанское пенилось во рту, пузырьки лопались на языке, алкоголь щекотал нос. У нее слегка закружилась голова, но в чем была причина – в шампанском, в том, что они еще не обедали, или просто в сути момента, она не могла сказать. – За Пелэм.

– И за нас, – добавила Эйприл. Она, приподняв подбородок, осушила бокал в четыре длинных глотка. Потом снова наполнила его и улыбнулась своей широкой, озорной улыбкой, от которой на щеках мгновенно появились глубокие очаровательные ямочки. – Да, за нас, Ханна Джонс. Похоже, мы шикарно проведем здесь время. А ты как думаешь?

После

Ханна опускает телефон, тишина в магазине обволакивает ее, словно кокон. Она никогда не признается в этом Кэти, но на самом деле устроилась работать в «Басни» не ради субботней сутолоки, не ради августовского наплыва туристов во время праздников, а ради спокойных часов посреди недели, когда можно побыть одной – конечно, не совсем одной, потому что вокруг тебя тысячи книг, но одной наедине с книгами.

Кристи, Бронте, Сейерс, Митфорд, Диккенс. Они помогли пережить годы после смерти Эйприл. Ханна сбежала от сочувственных взглядов, сопровождавших ее в реальной жизни, от пугающей непредсказуемости Интернета, от ужасов действительности, когда тебя в любую минуту может подстеречь репортер, любопытствующий чужак или смерть лучшей подруги, сбежала в мир полной упорядоченности. В книге на 207-й странице тоже может случиться какая-нибудь неприятность – что правда, то правда. Но это событие навсегда останется на 207-й странице. И перечитывая книгу, ты знаешь, что тебя ожидает, следишь за приметами, готовишься.

Ханна прислушивается к мягкому шелесту эдинбургского дождя, струями стекающему по стеклу эркера, старые половицы издают тикающие звуки – это включили отопление. Книги молча сочувствуют ей. На мгновение Ханна ощущает слепое желание взять какой-нибудь хорошо знакомый том, роман, который она помнит почти наизусть, и провалиться в кресло-мешок в детском отделе, послав весь мир к черту.

Увы, нельзя. Она на работе. Кроме того, она не одна. Не совсем одна. Робин уже пробирается через лабиринт маленьких викторианских зальчиков, из которых состоят «Басни», где полно демонстрационных столов и корзин.

– Бип-бип! Встречайте Робин Грант, непревзойденную кофе-леди! – объявляет она, двигаясь к окнам. Робин весело ставит на прилавок два стаканчика, отчего горячая коричневая жидкость чуть не выплескивается через край на выставленные открытки. – Тот, что с ложечкой, твой. Ты не… – Что-то в облике Ханны заставляет ее замолчать. – Эй, с тобой все в порядке? Ты как-то странно выглядишь.

У Ханны сжимается сердце. Неужели так заметно?

– Я… я сама не пойму. Странную новость узнала.

– Ох ты боже мой! – Робин хватается за шею. Ее взгляд невольно падает на живот Ханны. – Неужто…

– Нет! – перебивает ее Ханна. Она пытается улыбнуться, но улыбка выходит фальшивой и натянутой. – Ничего подобного. Просто… семейные дела.

Сразу не пришло в голову ничего более близкого к истине, однако, не успев закончить фразу, она уже сожалеет, что выбрала не те слова. Джон Невилл никакая ей не семья. Ни он, ни память о нем не должны касаться ее семьи.

– Не хочешь уйти домой? – предлагает Робин. Она бросает взгляд на часы и на пустой магазин. – Почти пять уже. Вряд ли посетители пойдут потоком. Я одна справлюсь.

– Нет, – рассеянно произносит Ханна. Уходить раньше нет причины. Что, в сущности, изменилось? Ничего. Значит, придется просто стоять, улыбаясь покупателям, как будто в голове не роятся раздирающие душу воспоминания?

– Уходи, – принимает решение Робин. – Честно, иди домой. Я объясню Кэти, если она появится.

– Правда?

Робин решительно кивает. Ханна, встав, берет телефон, ощущая прилив благодарности и стыда. Робин иногда раздражает ее тем, что ведет себя как неугомонная девчонка-скаут, периодически перебивает покупателей словами: «Нет, это я вам желаю прекрасного дня!» Однако непоколебимая, несокрушимая доброта Робин иногда бывает невероятно целебна.

– Огромное спасибо! Я верну должок. Обещаю!

– Ладно, не стоит благодарности.

Робин улыбается, похлопывая Ханну по плечу, но та различает озабоченность за приветливой улыбкой коллеги и, медленно направляясь в комнату для персонала, чтобы забрать свои вещи, спиной чувствует ее взгляд.

* * *

На улице дождь уже прекратился, стоит сырой прозрачный осенний вечер, настолько похожий на тот, когда Ханна впервые появилась в Пелэме, что от ощущения повторения прошлого у нее слегка кружится голова. Когда Ханна останавливается на светофоре в ожидании зеленого человечка, ее охватывает престранное чувство – будто она вот-вот увидит Эйприл, беспечно идущую сквозь поток людей с вальяжной, насмешливой улыбкой и то появляющимися, то пропадающими ямочками на щеках. На секунду Ханне приходится ухватиться за фонарный столб – так осязаемо и реально прошлое. Она бы все отдала за то, чтобы это было правдой, чтобы высокая блондинка, спешащая через толпу на фоне пятна света, действительно оказалась Эйприл – великолепной, прекрасной, живой. Какими словами она бы ее встретила? Обняла бы? Шлепнула по щеке? Расплакалась?

Кто его знает. Возможно, все сразу.

Пробираясь через поток туристов, Ханна идет к остановке автобуса номер 24 до Стокбриджа, желая побыстрее попасть домой, поесть, пристроить повыше уставшие ноги и отвлечься на какую-нибудь ерунду по телевизору.

Однако, поймав себя на том, что, поравнявшись с остановкой, она так и не сбавила шаг, Ханна делает вывод: ее ужасает необходимость мучиться двадцать минут в душном автобусе, ползущем по городским пробкам. Душа просит пройтись пешком. Только ощущение твердой мостовой под ногами способно помочь избавиться от дискомфорта и привести мысли в порядок, прежде чем она увидит Уилла. Да и что ее ждет в пустой квартире, помимо лэптопа и болезненного соблазна начать поиск в «Гугле», которому она неизбежно поддастся, едва переступит порог?

Пока можно позволить себе хотя бы эту мелочь – ощутить реальность происходящего, как она ощутила ее в тот момент, когда сначала не поверив, что носит в животе ребенка, вдруг увидела его на снимках и услышала глухое, как из-под земли, биение его сердца.

Остановившись в подворотне, в тени, отбрасываемой замком, Ханна достает телефон. Она открывает вкладку браузера в режиме инкогнито и вводит в строке поиска «Гугл»: «Джон Невилл, новости Би-би-си». Добавлять имя нет необходимости, однако Ханна научена горьким опытом не вводить в поисковике одну лишь фамилию, потому что обнаруженные страницы могут содержать массу мерзких фотографий, дикие инсинуации и клеветнические заявления о ней и Уилле, бороться с которыми у нее нет ни времени, ни желания.

На Би-би-си хотя бы можно положиться по части фактов.

А вот и сообщение, в самом верху:

СРОЧНО: УБИЙЦА ИЗ КОЛЛЕДЖА ПЕЛЭМ ДЖОН НЕВИЛЛ УМЕР В ТЮРЬМЕ

Ханну будто обдает ледяной водой. Взяв себя в руки, она кликает на заголовок.

Власти сегодня подтвердили, что Джон Невилл, известный как душитель из Пелэма, умер в тюрьме в возрасте 63 лет.

Невилл, осужденный в 2012 году за убийство студентки Эйприл Кларк-Кливден, умер рано утром. Пресс-секретарь тюрьмы сообщил, что причиной смерти стал обширный инфаркт миокарда. Смерть заключенного была констатирована после его доставки в больницу.

Адвокат Невилла Клайв Меррит заявил, что его клиент готовил к подаче новую апелляцию. «Он сошел в могилу, так и не признав себя виновным, – сказал Меррит корреспонденту Би-би-си. – Шанс на отмену приговора умер вместе с ним, и это очень несправедливо».

Связаться с семьей Кларк-Кливден не удалось.

У Ханны задрожали руки. С тех пор как она раз за разом искала новости о Невилле, прошло столько времени, что она успела забыть, какое смятение испытывала, стоило ей увидеть эту фамилию, заметки о судьбе Эйприл и, что хуже всего, кошмарные снимки. Фотографий самого Невилла публиковали мало – чаще всего использовалось фото с его пропуска, где он хмурится, как на полицейском фотопортрете, и вызывающе смотрит на тебя колючим прямым взглядом. Вид физиономии Невилла сам по себе будоражит Ханну, но еще неприятнее видеть фотографии Эйприл – беспечные сценки из социальных сетей: вот она растянулась, лежа в лодке, вот обнимает других студентов, чьи лица скрыты мозаикой в целях сохранения анонимности, которой саму Эйприл безжалостно лишили.

Но хуже всего фотографии ее бездыханного тела.

Хотя эти снимки вообще-то не положено публиковать, их все равно публикуют. Еще до того, как Ханна перестала делать запросы в строке поиска, и задолго до того, как научилась пользоваться режимом инкогнито, алгоритм «Гугл» отметил ее повышенный интерес к душителю из Пелэма и с омерзительным постоянством начал подбрасывать скандальные статейки по этой теме.

«Еще?» – спрашивал телефон. Ханна давила на кнопку «Не интересует» с такой силой, что потом еще долго чувствовала дрожь в пальцах. Наконец до «Гугла» дошло, и поисковик перестал присылать ссылки. Но даже сейчас, десять лет спустя, какая-нибудь ссылка нет-нет, да и проскользнет, подчиняясь неисповедимой тайной причуде новостного алгоритма «Гугла», и открыв телефон, Ханна подчас неожиданно видит улыбку Эйприл и встречает ее ясный, прямой взгляд, проникающий в самое сердце. Время от времени кому-нибудь удается вычислить адрес Ханны, и о своем появлении в почтовом ящике «Входящие» писком извещает непрошенное сообщение: «Вы та самая Ханна Джонс, которая была причастна к убийству Эйприл Кларк-Кливден? Я пишу пост в блоге / сочинение для колледжа / психологический портрет / статью об апелляции Джона Невилла».

Поначалу Ханна гневно отвечала на подобные послания, используя выражения вроде «нездоровый интерес» или «стервятники». Поняв, что это лишь провоцирует новые попытки или ведет к цитированию ее гневных отповедей в газетных статьях, она изменила тактику и стала отвечать: «Меня зовут Ханна де Шастэнь. Я ничем не могу вам помочь».

Однако и это было ошибкой. Такой ответ смахивал на предательство памяти об Эйприл, а ищейки, сумевшие раздобыть адрес электронной почты Ханны, знали, к кому обращаются, знали, кто такой Уилл, кто она, и фамилия мужа, взятая при вступлении в брак, не сбивала их со следа.

Когда она рассказала об этом Уиллу, он удивился: «Зачем ты им вообще отвечаешь? Я бы их просто игнорировал».

И он, разумеется, был прав. Ханна перестала отвечать. Но почему-то не могла заставить себя удалить все эти сообщения. Поэтому они тихонько хранились в отдельной папке на самом дне «Входящих», названной «Запросы». Это всего лишь запросы, убеждала она себя. Однажды, надеялась Ханна, однажды, когда все закончится, она удалит папку одним махом.

Но этот день никак не наступал.

И наступит ли?