– Да, сир, – сказал я, отдуваясь. – Тот человек собирался поднять тревогу.

– Ты ему помешал.

– Ага.

Я молился, чтобы мой удар не оказался смертельным.

– Преданное сердце, вот ты кто.

– Сир? – прошептал я с надеждой.

– Бери своего коня, Руфус.

Вот так в конце концов нас оказалось четверо.

Глава 5

О последующих трех днях и проделанном за это время расстоянии – почти полторы сотни миль – у меня сохранились довольно смутные и расплывчатые воспоминания. Одно могу сказать точно: это было испытание ничуть не легче, а то и тяжелее скачки в Горру без малого десятью годами прежде. Говоря по совести, погода была не такой уж скверной: снег шел не слишком густой. В Горру нам пришлось скакать через метель. Дороги тоже были получше тех. Самым трудным оказалось бесконечное сидение в седле. Я выучился ездить верхом – в отличие от Ричарда, который сел на коня раньше, чем начал ходить, – и делал это уже много лет. Но мне ни разу не приходилось скакать три дня и ночи не останавливаясь, даже чтобы поесть, и делая лишь краткие привалы для отдыха. К концу пути мое заднее место стерлось так, словно его жгли огнем. Мы с Гийомом постоянно поддевали друг друга, шутя на этот счет, что помогало хоть как-то держаться. Бедняга Бертольф, не будучи наездником, страдал сильнее всех, но мужественно переносил пытку. На его стороне была молодость.

Просто невероятно, что король выдержал это. Думаю, только сила воли помогла ему преодолеть болезнь и взнуздать истерзанное лихорадкой тело. За все надо платить: он стал не похож сам на себя. Тень прежнего короля, он без жалоб садился в седло, когда нужно было ехать. Ел, когда я выдавал ему порцию из наших скудных припасов, пил из протянутой мной фляги, ложился отдохнуть, следуя моему примеру. Но говорил он, только если к нему обращались, и отвечал при этом односложно. Ричард сидел в седле, сгорбившись, словно старик, закутавшись в плащ, мертвой хваткой держа поводья. Ему не было дела до окружавшей нас местности. На ровных участках дороги, где ехать было легче, он засыпал на скаку.

Беспокойство за его здоровье, более того – за его жизнь не оставляло меня ни на минуту, но о жалости к себе приходилось забыть. Остановившись или вернувшись, мы бы сделали только хуже, стали бы пленниками, разделив судьбу де Бетюна, Риса и остальных. Нужно было ехать дальше и молиться в надежде, что мы оторвемся от погони, а крепкое сложение короля поможет ему перенести испытания.

Когда дорога была достаточно широкой, мы с Гийомом скакали по обе стороны от Ричарда, готовые подхватить его, если он начнет падать. Я ухаживал за ним, как нянька: помогал сходить с седла, кормил с ложечки, поддерживал кубок, когда он пил. Укутывал его в одеяло, нежно, словно родное дитя, и сидел рядом долгое время после того, как король засыпал. Порой я уступал Гийому, твердо настаивавшему, что обязанности часового следует исполнять по очереди, и ложился, но отдых мой всегда был тревожным и не придавал сил.

Мы проехали мимо замка Форхенштейн, обогнули город Ноймаркт, направились на северо-запад, вокруг Тойфенбаха, к броду через реку Мур, а затем к еще одной переправе через этот поток, гораздо более сложной, расположенной напротив святилища Марии Магдалины. Спасая Ричарда от падения, я сам свалился в воду и остаток пути проделал, держась за хвост лошади. Мы зашли в церковь, чтобы вознести благодарность Богу. К счастью, в храме было пусто, и я, с посиневшими губами и стучащими зубами, смог переодеться в сухое. Мы вошли в долину Мюрц, проехали через Юденберг, город евреев, и оказались на широкой равнине, заканчивающейся продолжительным крутым спуском. Мы натянули поводья, уставшие до бесчувствия, оголодавшие и, осмелюсь добавить, близкие к отчаянию.

Только Господь ведал, сколько мы могли продержаться. Еще один такой день, и каждый из нас полностью лишится сил, думал я. Глядя, словно в забытьи, на город внизу, приютившийся у широкой реки, я мечтал лишь об одном: улечься на промерзшую землю и проспать целый месяц.

Молчание нарушил Гийом.

– Где мы? – спросил он потрескавшимися, обветренными губами.

Я вернулся к действительности, но мозг мой затуманился от усталости.

– Понятия не имею.

Ричард ничего не сказал, будучи в полудреме. Гийом посмотрел на Бертольфа.

– А ты знаешь?

– Судя по ширине реки, это Дунай.

– И получается, что город – это…

Я не отважился произнести название вслух.

– Вена, сэр. Так мне кажется.

Гийом усмехнулся мне; я кое-как заставил себя улыбнуться в ответ. Мы пока что не избегли опасности, однако сделали много.

– И как далеко отсюда до границы с Моравией? – спросил Гийом.

Правитель Моравии Владислав не числился среди друзей Генриха или Леопольда.

– Если это Вена, сэр, – отозвался Бертольф, – меньше пятидесяти миль. По крайней мере, так говорят.

– Пятьдесят миль?

Услышав голос Ричарда, мы с Гийомом вздрогнули и посмотрели на короля.

– Да, сир, – ответил я, ободренный его ясным взглядом. С Божьей помощью лихорадка отступает, решил я.

– Мы доберемся до нее к завтрашнему вечеру, наверняка, – заявил король. Затем он покачнулся и упал бы, не успей Гийом подвести коня и подхватить его.

Последние мои сомнения насчет поисков приюта на ночь отпали. Гийом, поддерживавший государя, тоже это понимал.

– Вы совсем вымотаете нас, сир, – произнес я веселым голосом. – Да и лошади едва не валятся с ног. Раз им предстоит нести нас через границу, им нужны отдых и хорошая порция ячменя.

Ричард не слышал. Недолгое общение с нами утомило его, и он закрыл глаза. На лбу и впалых щеках выступили капли пота. Он походил на усаженный в седло труп.

Мое воодушевление прошло.

– До границы все равно что тысяча миль, – сказал я. – Ему требуются постель, лекарства и пища. Немедленно.

– Да, – со вздохом согласился Гийом. – Придется идти в клетку ко льву и молиться, чтобы он нас не заметил.

Если это была Вена, выходило, что нам предстоит вступить в столицу герцога Леопольда.

– Я бы предпочел выслать вперед Бертольфа, на разведку, – сказал я, потом понизил голос до шепота. – Но король слабеет. Если мы срочно не позаботимся о нем…

Гийом мрачно кивнул.

– Веди, Бертольф, – распорядился я.

Мы погнали лошадей вниз по склону.

Догадка Бертольфа оказалась верной: окликнув крестьянина, рубившего лес, мы узнали, что близлежащий город – это Вена. До нее было дальше, чем нам показалось с высоты. Стояла зима, и время работало против нас. Когда мы въехали в деревушку неподалеку от городских стен, тени уже удлинялись, а красно-оранжевый круг висел над самым горизонтом. Деревушка называлась Эртпурх.

– Не хотелось бы мне входить в еще один город в темноте, – бросил я Гийому.

– Мне тоже.

– Бертольф, давай попробуем найти приют здесь, если получится.

– Конечно, сэр.

Юноша, уже ставший нашим надежным спутником, широко улыбнулся. То ли из-за неопытности – по моим соображениям, ему не хватало ума или мудрости понять, какой серьезной опасности мы подвергаемся, – то ли из-за своего нрава Бертольф не терял жизнерадостности.

Он навел справки в кузнице и вернулся с известием, что живущая в соседнем переулке вдова сдает внаем комнату. С учетом близкого Рождества и вовсю кипевшей венской ярмарки, комнату могли уже снять, сказал кузнец, но попробовать стоит. Если путники договорятся с вдовой, он может поставить их лошадей в стойло позади кузницы.

Удача сопутствовала нам.

Поначалу вдова глядела настороженно, но переменилась в лице, как только в перепачканную ладонь легли шесть серебряных пенни, а увидев, в каком состоянии король, прониклась к нам сочувствием. Гийом повел лошадей обратно к кузнице, вдова же торопливо впустила нас в дом, хлопоча, словно наседка. Мы с Бертольфом проводили короля через переднюю с земляным полом, освещенную лучинами, в заднюю комнату. Грубо оштукатуренная опочивальня была невелика и могла похвастаться только одной койкой, зато позволяла укрыться от непогоды и имела очаг. И хотя окна отсутствовали, после того, через что нам пришлось пройти, помещение нам показалось роскошнее королевского дворца.

– Danke schön, – сказал я, стараясь произнести два этих слова в точности так, как Бертольф или Генри Тьютон.

Чем меньше хозяйка знает о нас, тем лучше.

Женщина одарила меня щербатой улыбкой и затараторила что-то по-немецки, принеся несколько тростниковых лучин и ветхих одеял. Я улыбнулся в ответ и кивнул, делая вид, что понял. Но растерялся, когда последняя ее фраза прозвучала с вопросительной интонацией. Застилая постель для короля, я сделал вид, что не слышу. К счастью, Бертольф вовремя сообразил и дал ответ. Старуха исчезла, и минуту спустя до меня донеслось звяканье котелков.

– Продуктов у нее мало, но суп она состряпает, – сказал Бертольф. – Если мы приплатим.

Я фыркнул:

– Шесть серебряных пенни за ночь – и она еще требует денег за жидкую похлебку?

– Если не хотите супа, я съем вашу порцию, – предложил Бертольф.

– Ну уж нет! – выпалил я в ответ и наконец позволил себе улыбнуться.

Такое заявление вполне мог бы сделать Рис, и сердце мое дрогнуло. Быть может, все-таки стоило разрешить валлийцу пойти с нами, подумал я, но тут же отогнал от себя эту мысль. Четверо мужчин, из них трое при оружии и богато одетые, и без того привлекали к себе много внимания. Пятый, солдат по наружности, повышал риск. Жестоко – но долг по отношению к королю следовало ставить выше привязанности к Рису. Я же его не бросил раненого на поле боя, твердил я себе. Он в плену, это верно, но жив.

Утешение выглядело слабым.

Старухина стряпня оказалась довольно-таки дрянной. Говоря по правде, из одной свеклы и репы вкусного супа не сварить. Впрочем, проведя три дня почти без еды, на одном черством ячменном хлебе, мы обрадовались кушанью не меньше, чем жареному оленьему окороку. Даже Ричард съел чашку, и от разлившегося по желудку тепла ему стало вроде как лучше. Он заснул в тот же миг, как упал на кровать.

– Сходи за лекарством, – обратился я к Бертольфу.

Гийом, всегда выказывавший больше осторожности, чем я, с сомнением посмотрел на меня.

– Едва ли в такой деревушке найдется аптекарь.

– Тогда он пойдет в Вену.

Мой ответ, хоть и подсказанный состраданием, получился резким.

– Риск…

– Того стоит, – прошипел я. – Король болен!

Взгляд Гийома переместился на Ричарда, задержался на нем, затем вернулся ко мне.

– Да. Ты прав.

– Что купить? – спросил Бертольф, всегда готовый услужить.

– Медового уксусу, – ответил я, припоминая, какие лекарства выписывали доктора во время приступов королевской хвори. – Галанговый корень, черную чемерицу, если найдешь, и аквилегию.

– При лихорадке помогает кислица, – сказал Гийом.

– И еще лапчатка, если верить монаху из нашего монастырского инфирмария^[10], – добавил Бертольф.

– Купи, что найдешь, а если получится, того и другого. Еще нам нужны одеяла на четверых. И еда.

Чувствуя, как в животе снова урчит, я огласил длинный список своих любимых яств.

Лицо Бертольфа стало озабоченным.

– Руфус тебя разыгрывает, – усмехнувшись, сказал Гийом. – Самое важное – лекарства и одеяла. Хлеб, сыр, солонина – простые продукты вроде этих позволят нам одолеть голод.

Бертольф с серьезным видом повторил названия целебных растений, слово в слово.

– А также одеяла, хлеб, сыр, солонина, – сказал он и перечислил почти все угощения, упомянутые мной.

– Хорошая у тебя память, – заметил я со смехом. – Но я просто пошутил. Названной Гийомом провизии вполне хватит.

Парень кивнул, и я передал ему кошель с золотыми безантами.

– Найди менялу, только гляди в оба! Увидев эти монеты, тебя примут за человека, возвращающегося из Святой земли. Так и отвечай на все вопросы.