Он показал ей, где делать пометки, вручил фонарик и повел дальше – от одного американского солдата к другому. Они, совершенно голые, лежали под тонкими простынями и смотрели в пустоту, почти все были подключены к аппаратам искусственной вентиляции легких. В палате находилось еще несколько вьетнамцев.

– Этот угодил под работающий ротор, – сказал капитан Смит, остановившись у кровати мужчины без руки и с перемотанной головой.

На последней койке лежал чернокожий парень, за бинтами лица не было видно. Он корчился и бормотал что-то невнятное.

– Он не в коме, но и не в полном сознании. Шансы на восстановление есть. Не многие могут этим похвастаться. Мы можем спасти их тело, но не жизнь.

Фрэнки смотрела на ряды кроватей, на целое море белых простыней, железок, аппаратуры и беспомощных тел. Каждый чей-то сын, брат или муж.

– Мы следим за их состоянием, меняем повязки и поддерживаем дыхание, пока их не осмотрит невролог из Третьего полевого госпиталя. Со временем вы научитесь замечать малейшие изменения в их состоянии. Но в эвакогоспитале пациенты надолго не задерживаются.

– Они нас слышат?

– Хороший вопрос, Фрэнки. Думаю, да. По крайней мере, надеюсь. Вы умеете ставить капельницы?

– В теории, сэр. – Она почувствовала, как неопытность алой буквой проступила на ее форме.

– Не переживайте, Фрэнки. Главное, у вас есть сердце. Остальному я научу.

14 апреля 1967 г.

Дорогие мама и папа,

Привет из Тридцать шестого эвакогоспиталя! Простите, что так долго не писала. Здесь жизнь бежит в бешеном темпе. Большую часть времени я либо напугана, либо измотана. Как только голова касается подушки, я тут же засыпаю. Оказывается, если сильно устать, можно уснуть в любом месте и в любом положении. Сейчас я набираюсь опыта, которого у меня, мягко говоря, не было. Я работаю в неврологии и провожу тут почти все время.

Я уже многому научилась! Каждую смену я проверяю у пациентов реакцию зрачков – свечу им в глаза ярким фонариком и записываю любые изменения, – меняю повязки, обрабатываю раны, слежу за аппаратами ИВЛ, ставлю капельницы, переворачиваю парализованных пациентов каждые несколько часов, а еще тыкаю или щипаю их, проверяя чувствительность. Наверное, звучит не очень привлекательно. И, мама, тебе бы точно не понравилось то, как я сейчас выгляжу, но я набираюсь опыта. Хотя и медленно.

У меня теперь есть две подруги. Этель Флинт – медсестра неотложной помощи из Вирджинии, а Барб Джонсон – операционная медсестра из Джорджии. Они помогают мне не сойти с ума. Мой начальник капитан Смит тоже замечательный. Он приехал из маленького города, что неподалеку от Канзас-Сити. Тебе бы он очень понравился, пап. Он коллекционирует часы и обожает нарды.

Я очень скучаю. Пишите, что вообще происходит в мире. Из газет здесь только «Звезды и полосы», а еще радио Вооруженных сил США. Мы даже о последнем скандале Бёртона и Тейлор ничего не знаем. Очень жду письма!

С любовью,

Фрэнки

Неврологическое отделение с его относительной тишиной стало для Фрэнки идеальным местом, чтобы набраться опыта. Здесь она была спокойна и сконцентрирована, она не боялась обо всем спрашивать капитана Смита, и вместе с практикой пришла уверенность. Чрезвычайных ситуаций в неврологии почти не случалось, а обо всех тяжелых ранах успевали позаботиться в операционном отделении. Почти все пациенты находились в коме, большинству из них нужно было менять повязки. В такой тишине у Фрэнки было время подумать, все осмыслить, перечитать собственные записи в карте пациента. Главной задачей их отделения было стабилизировать состояние пострадавших, чтобы потом переправить их в полевой госпиталь. Серьезнее всего Фрэнки относилась к обезболиванию. Никто из пациентов не мог пожаловаться, что испытывает боль, поэтому она с особой внимательностью оценивала их состояние.

На первый взгляд парни в отделении были просто телами, застрявшими между жизнью и смертью. Мало у кого проявлялась реакция на внешние раздражители, но по мере того, как Фрэнки за ними ухаживала, она все яснее видела перед собой людей, которые надеялись на что-то большее. Каждый солдат напоминал ей о Финли. Она разговаривала с ними, нежно касалась руки. Она представляла, что каждый пациент, запертый в темной пустоте комы, лежит и мечтает о доме.

Фрэнки стояла у кровати девятнадцатилетнего рядового Хорхе Руиса, радиооператора, который спас большую часть своего взвода. Капитан Смит поместил его в самом конце палаты – это значило, что пациент вряд ли доживет до перевода в полевой госпиталь.

– Привет, рядовой. – Фрэнки наклонилась и прошептала ему на ухо: – Я Фрэнки Макграт. Твоя медсестра.

Она придвинула к койке тележку из нержавейки. На ней лежали стерильные бинты, перекись и лейкопластырь. Глаза болели от яркого света ламп.

Фрэнки стала осторожно менять старую повязку на его ноге, не переставая гадать, чувствует ли он что-нибудь.

– Будет немного больно, – мягко сказала она, когда пришлось отдирать засохшую марлю от раны. Хотелось смочить повязку, чтобы было легче ее снять, но тогда рана не будет кровоточить, а это плохо.

Под бинтом Фрэнки искала почерневшие кусочки марли и зеленый гной. Она наклонилась, чтобы понюхать рану.

Порядок. Никакой инфекции.

– Выглядит отлично, рядовой Руис. Многие мальчики завидуют твоему восстановлению, – сказала она, перевязывая рану.

Рядом со свистом вздымался и опускался аппарат ИВЛ, наполняя воздухом впалую грудь пациента.

Суматоха в дверях прервала тишину. Два солдата в грязной и рваной форме ввалились в палату.

– Мэм, – сказал один из них, подходя к рядовому Руису, – как он?

– Он в коме, – ответила она.

– Когда он очнется?

– Не знаю.

Второй солдат встал рядом с другом:

– Он спас нас.

– Знаете, он хотел стать пожарным. В своем захолустье на границе Западного Техаса. Я ему сказал, что он никогда не сдаст экзамен. – Солдат посмотрел на Фрэнки: – Хочу, чтоб он знал, я просто его задирал.

– Он борется. – Это все, что она могла им дать. Толику надежды. В жизни без нее нельзя.

– Мэм, спасибо за то, что заботитесь о нем. Можно вас с ним сфотографировать? Это для его мамы.

– Конечно, – тихо сказала она, думая, как много фотография Финли значила бы для ее семьи. Она склонилась к рядовому Руису и взяла его вялую руку.

Солдат сделал снимок.

– Ему повезло иметь таких друзей. Скажите его маме, что он не один.

Солдат грустно кивнул. Другой вытащил из кармана какой-то значок и протянул его Фрэнки:

– Спасибо, мэм. – Он еще раз посмотрел на своего товарища, и оба солдата вышли.

Фрэнки убрала значок в карман и повернулась к пациенту.

– У тебя отличные друзья, – сказала она, меняя капельницу.

К концу ночного дежурства она еле держалась на ногах. Едва взглянув на Дебби Джон, медсестру, которая пришла заменить ее, Фрэнки вышла из отделения. Было раннее утро, но солнце уже припекало. Она прошла мимо столовой (есть совсем не хотелось), обогнула клуб (желания веселиться тоже не было) и открыла дверь своего барака. Где-то вдалеке слышались автоматная очередь и гул вертолетов – скоро прибудут новые пациенты. Надо успеть поспать, пока еще есть время. К счастью, в комнате никого не было, Барб и Этель в основном работали днем. Уже несколько недель они почти не виделись.

Благодарная за эту относительную тишину, Фрэнки расшнуровала ботинки, убрала их в тумбочку и легла на кровать. Уже через минуту она крепко спала.

– Проснись и пой, принцесса.

– Отстань, Этель. Я сплю. – Фрэнки повернулась на бок.

– Мы с Бабс решили взять тебя под свое крыло. Или крылья? – Этель посмотрела на Барб, та пожала плечами.

Фрэнки застонала и уткнулась лицом в подушку.

– Отлично. Начнем завтра.

– Сегодня, Фрэнк. Ты прячешься у своих полоумных уже полтора месяца. Тебя неделями не видно в клубе. Зачем приезжать во Вьетнам и сидеть в заточении?

– Я пытаюсь стать хорошей медсестрой.

– Как раз этим сегодня и займемся. Поднимайся, пока я не облила тебя водой. Надевай форму. У нас полевой выезд. И захвати фотоаппарат. – Этель стянула с Фрэнки одеяло, обнажив ее бледные ноги.

Ворча себе под нос, Фрэнки встала, надела футболку и форменные брюки, которые до сих пор выглядели как новые – никаких пятен крови. В неврологии кровавых происшествий почти не случалось.

Этель и Барб ждали ее возле столовой.

– Быстрее, Дороти, мы едем к волшебнику. Говорят, раненых сегодня не будет. – Барб улыбнулась и протянула Фрэнки зеленую панаму: – Держи, пригодится.

В лагере царила блаженная тишина – никаких санитарных вертолетов, никаких отдаленных взрывов. Мужчины гоняли мяч, мимо прогромыхал водовоз.

Этель и Барбара направились к армейскому грузовику, который стоял у ворот лагеря. Они забрались в кузов, где уже сидели капитан Смит и несколько вооруженных пехотинцев.

– Запрыгивай, – сказала Барб. – Они не будут ждать вечно.

Фрэнки залезла внутрь и села на металлический пол рядом с одним из солдат. Грузовик тут же ожил, завибрировал и тронулся с места.

– Куда мы едем? – спросила Фрэнки.

– В деревню, – сказала Этель. – Программа по оказанию медицинской помощи гражданскому населению. Что-то вроде медобслуживания для местных. Ты наверняка видела их в палатах. Капитан Смит устраивает такие выезды, как только появляется возможность. Говорит, это напоминает ему о работе дома.

Грузовик миновал пост охраны и выехал за ворота. Разве это безопасно?

Они проехали мимо близлежащей деревни, на улице сушились оливково-зеленые футболки, штаны и рубашки. Дальше поселений было не видно, слева лишь джунгли, справа – грязно-коричневая река. Группка детей резвилась в воде, они смеялись и сталкивали друг друга со старой покрышки.

Фрэнки достала «Полароид» и сфотографировала мальчика с буйволом и старушку в традиционной одежде – длинная рубашка с разрезами и узкие брюки. Такой костюм, как узнала Фрэнки, называется аозай. Вьетнамка несла плетеную корзину, полную фруктов.

Солдаты в кузове выпрямились и нацелили оружие на деревья.

– Будьте начеку, – сказал один. – Тут снайперы.

Фрэнки опустила фотоаппарат и стала пристально вглядываться в джунгли. Где-то там могли скрываться вражеские стрелки. Она представляла, как в этих зарослях слоновой травы сидят солдаты и целятся в грузовик. Фрэнки прошиб холодный пот. Она тряслась на неровностях дороги, придерживая панаму.

Грузовик с шумом мчался по размытой ухабистой дороге, мимо проносились зеленые пейзажи. Свидетельства войны были повсюду: выжженная земля, мешки с песком, мотки колючей проволоки, летающие над головой вертолеты и звуки взрывов где-то вдалеке. На зеленом полотне джунглей проглядывало множество рыжих пятен – там войска США распылили гербицид «Агент Оранж», который убивает растительность. Это мешало врагам прятаться.

Фрэнки наблюдала, как вьетнамки в соломенных шляпах бродят по рисовым полям и меж высокой травы, одетые в струящиеся аозаи, как работают под палящим солнцем с детьми, привязанными сзади.

Грузовик начал подниматься в гору и остановился на плато – с холма словно срезали верхушку – там и располагалась деревня. Дворы и садики были аккуратно огорожены, дома из бамбука стояли на высоких сваях. В этой глухомани люди жили так же, как веками жили их предки, – выращивали рис и охотились с арбалетом.

Деревня была построена вокруг красивого, но обветшалого каменного здания, пережитка французской оккупации. Местные жители – маленькие сгорбленные старички и старушки с тонкими шеями, худыми руками и зубами, почерневшими от постоянного жевания бетеля, – вышли из хижин и выстроились в линию перед грузовиком. Они сложили ладони и почтительно склонили головы.

Этель приподнялась в кузове.