– Алкоголя тут полно, – сказала Этель. – Смотри в оба. И мой тебе совет – будь осторожна. Я не пью, но и не осуждаю. Живи здесь и сейчас. Делай что хочешь, если это поможет пережить ночь.

Этель встала и протянула Фрэнки руку:

– Давай, поднимайся, лейтенант, отряхнись и приведи себя в порядок, сейчас мы набьем животы, а потом хорошенько оттянемся в клубе. Ты только что пережила свой первый МАСПОТ.

Фрэнки впервые видела, чтобы человек ел так быстро. Этель походила на гиену, которая глотает добычу, видя, как приближаются хищники.

Наконец Этель отодвинула пустую тарелку и сказала:

– Я хочу танцевать. Пойдем?

Фрэнки посмотрела на недоеденный солсбери-стейк с коричневым соусом^[14] и переваренной зеленой фасолью. И зачем она съела так много пюре?

– Танцевать?

Какие могут быть танцы? В животе бурлило. Она никак не могла переварить ни ужасов, которые видела, ни свою никчемность. Ей было стыдно и плохо. Она поднялась со стула.

В столовой было полно солдат в перепачканной кровью форме. Она удивилась, как громко они болтают и как много смеются. Она не понимала, как человек, прошедший через МАСПОТ, может так быстро о нем забыть.

Они с Этель вышли из столовой. Проходя мимо сцены, Этель рассказала о рождественском концерте в Кути, когда войска развлекал сам Боб Хоуп^[15].

– Я отправила фотографию с Хоупом отцу. Он повесил ее в амбаре и теперь всем рассказывает, что его дочка спасает жизни…

Фрэнки не слушала. Ей хотелось побыть одной. Она начала сворачивать к бараку. Этель схватила ее за руку, словно прочитав мысли:

– Погоди, Фрэнк.

Когда они подошли к клубу, Этель отодвинула занавеску, и бряцанье бусин заполнило тишину между песнями.

Внутри было ни сесть ни встать – столько набилось народу. Мужчины, сгрудившись в небольшие компании, курили, разговаривали и пили. На полу валялся выпуск «Звезд и полос»^[16], на первой полосе – заголовок: «Линия Макнамары укреплена вдоль ДМЗ». Воздух был серым от дыма.

Как они могут стоять здесь, курить и пить, будто ничего не случилось? У кого-то на волосах еще осталась кровь.

– Ого, Фрэнк. Ты дышишь как арабский скакун. Танцев не будет, я поняла. Пойдем. – Этель схватила две холодные банки кока-колы и направилась к выходу.

– Эй, красотки, не уходите! – крикнул кто-то из толпы.

– Вы что, обиделись?

– Я даже штаны надену. Возвращайтесь.

Обогнув туалеты и пустые душевые кабинки, девушки подошли к баракам.

Этель открыла дверь и почти силой заставила Фрэнки подняться в темную, сырую и вонючую комнату.

Она включила свет и, взяв Фрэнки за плечи, посадила на койку.

– Я вся пропахла кровью, – сказала Фрэнки.

– Да и выглядишь так себе. Тут всегда так.

– Мне нужно в душ.

Этель протянула ей банку колы. Так они и сидели бок о бок, плечом к плечу.

Фрэнки посмотрела на фотографии фермы и лошадей над койкой Этель и ощутила легкий укол грусти.

– Мы с братом как-то раз катались на лошадях. Мне очень понравилось.

– Первая лошадь у меня появилась в четыре. Каурый Честер, – сказала Этель. – Мама запрягала Честера, сажала меня на спину, и мы катались по саду. Я до сих пор об этом вспоминаю.

– Она…

– Умерла. Рак груди. Только не надо меня жалеть. Давай без соплей. Сколько тебе лет, Фрэнк?

– Двадцать один.

Этель мотнула головой и присвистнула:

– Двадцать один. Черт, уже и не помню, когда это было. Мне двадцать пять.

– Ого, – сказала Фрэнки.

– Думала, больше? Здесь год идет за десять, Фрэнк. А это мой второй контракт. К концу службы у меня сядет зрение и вырастут волосы на подбородке, вот увидишь. – Этель зажгла сигарету.

Комнату окутал сизый дым, Фрэнки вспомнила маму, и ей стало чуть легче.

– А где Барб?

– Сегодня привезли мальчика из ее города. Поджаренный, как цыпленок в масле. Тяжелый случай. Уж поверь, она от него не отходит.

– Цыпленок в масле?

– Весь в ожогах. Знаю-знаю, сравнение так себе. Но ты быстро привыкнешь, Фрэнк. Мы смеемся, чтобы не плакать.

Фрэнки едва ли могла это понять.

– Кажется, я не нравлюсь Барб, – сказала Фрэнки. – Не могу ее винить.

– Дело не в тебе, Фрэнк. Барб пришлось нелегко.

– Почему?

Этель удивленно посмотрела на нее:

– Ты же заметила, какого она цвета?

Фрэнки покраснела. В школе Святой Бернадетты чернокожие девочки не учились, они не ходили в церковь Святого Михаила и не жили на бульваре Оушен. Ни в женском клубе, ни в колледже она их тоже не видела. Почему?

– Да, но…

– Но все, Фрэнк. Давай остановимся на том, что Барб сильно устает, и закроем тему. Она одна из лучших операционных медсестер на свете. – Этель обняла Фрэнки. – Слушай, я хорошо понимаю, что ты чувствуешь. Мы все через это прошли. Ты думаешь, что облажалась, приехав сюда, думаешь, тебе здесь не место. Но послушай меня, девочка. Неважно, где ты родилась, в какой семье выросла и в какого бога веришь. Если ты здесь, ты с нами, а мы с тобой.

Фрэнки легла на койку, волосы были еще влажные после едва теплого душа. Она лежала и смотрела в потолок. Прошло несколько часов, но она так и не заснула.

Боль пульсировала в стертых до пузырей ногах. Мерный храп Барб, словно шум океанских волн, заполнял собой всю комнату. Где-то вдалеке слышались выстрелы. Этель ворочалась во сне, и ее кровать жутко скрипела.

В голове Фрэнки, как в калейдоскопе, мелькали ужасные картинки. Оторванные конечности, пустые взгляды, целые реки крови и множество зияющих ран. Молодой солдат кричит и зовет маму.

Ей нужно в туалет. Может, разбудить кого-то из соседок, чтобы не идти одной?

Нет. Уж точно не после такого дня.

Она откинула одеяло, выбралась из постели.

На полу что-то зашуршало, но ей было все равно. Что такое крысы после сегодняшнего дня?

Она натянула форму, сунула ноги в ботинки и тут же снова почувствовала каждую мозоль.

В лагере было тихо. Лишь вдалеке слышались отдельные выстрелы, где-то жужжал двигатель (а может, генератор) и очень тихо играла музыка. Наверное, кто-то слушал радио.

Она знала, что выходить одной опасно. «Не все солдаты джентльмены», – сказала Этель, напомнив Фрэнки, что армия не так уж отличается от обычной жизни.

И все же. В бараке было нечем дышать, заснуть не получалось, а переполненный мочевой пузырь не давал покоя. Ужасные картинки все еще мелькали перед глазами, от жары болела голова.

Спустившись по ступенькам, она пошла в сторону туалетов. Слева в металлической бочке полыхало пламя, рядом темная фигура бросала что-то в огонь. Вонь была жуткой.

Через траншею тянулась узкая дощатая дорожка, обвитая колючей проволокой с обеих сторон. Фрэнки прошла по импровизированному мостику и забежала в женские туалеты.

Когда она вышла, в воздухе пахло табачным дымом. Она остановилась.

В конусе оранжево-золотого света возле фонарного столба стоял какой-то мужчина и курил.

Она быстро отвернулась, но под ногами что-то хрустнуло. Мужчина повернулся на звук.

Костолом. Джейми.

В мерцающем свете его красивое лицо выглядело устрашающе, даже улыбка его не смягчила.

– Простите. Я не хотела вас тревожить, – сказала она. – Я пойду…

– Нет, подожди… пожалуйста.

Фрэнки прикусила губу, вспомнив предупреждение Этель. Место было укромное и безлюдное. Она бросила взгляд на свой безопасный барак.

– Не бойся, Макграт. – Он вытянул руку. Фрэнки увидела, что она трясется. – Кто бы мог подумать – у хирурга трясутся руки.

Фрэнки подошла ближе, но все еще была настороже.

– Я сейчас не в лучшей форме, – сказал он.

Фрэнки не знала, что на это ответить.

– Сегодня привезли моего школьного друга. Мы вместе играли в футбол. Он сказал: Спаси меня, Джей-Си. – Его голос дрогнул. – Меня так не называли уже много лет. И я его не спас.

Фрэнки могла бы прочитать пустую, церемонную речь, которую слышала на похоронах Финли. Но вместо этого она сказала:

– Вы были с ним, когда он умирал. И можете сказать семье, что он был не один. Это будет много значить для его родных, поверьте. Мой брат здесь умер, назад мы получили только ботинки другого солдата.

Какое-то время Джейми просто смотрел на нее, будто удивился тому, что она сказала.

– Ладно, Макграт. Уже поздно. Я провожу тебя до барака.

Он приблизился, и они пошли вместе. У дощатого мостика он пропустил ее вперед, а перед дверью в барак остановился.

– Спасибо.

– За что?

– За то, что просто была рядом. Иногда, чтобы спасти человека, нужно совсем немного.

Он натянуто улыбнулся и ушел.

Глава седьмая

Следующим утром, когда Фрэнки проснулась, ни Этель, ни Барб в комнате не было. Она быстро собралась и ровно в восемь ноль-ноль стояла у кабинета майора.

– Лейтенант Макграт, – доложила она.

– Слышала, в неотложке от вас было не больше пользы, чем от тиары на голове, – сказала майор и открыла бежевую папку. – Сестринское дело в каком-то женском католическом колледже, почти никакого опыта в больнице и юный возраст в придачу. – Она посмотрела на Фрэнки сквозь очки в черной роговой оправе. – Что вы здесь забыли, лейтенант?

– Мой брат…

– Неважно. Мне все равно. Но не дай бог вы здесь, чтобы увидеть брата.– Майор Голдштейн подвинула очки к переносице.– Флот и ВВС не принимают таких, как вы. Они берут только опытных медсестер. – Она захлопнула папку и вздохнула. – В любом случае вы уже здесь. Без знаний и опыта, но здесь. Я назначила вас в неврологию. Ночная смена. Посмотрим, как вы справитесь там.

– Я сделаю все возможное.

– Ага. Добро пожаловать в Тридцать шестой, лейтенант Макграт. Проявите себя.

Неврология располагалась в ангаре рядом с операционным отделением. Это светлое куполообразное помещение почти все было заставлено механическими кроватями «Страйкер». Раньше Фрэнки таких не видела, но в школе и на курсах военной подготовки о них кое-что рассказывали: это специальные кровати для парализованных больных, для пациентов с переломами таза, ожогами и для всех, у кого движения сильно затруднены. Два ряда кроватей разделял широкий проход. По стенам тянулись металлические трубки, с которых свисали капельницы. Рядом с каждой койкой стояла целая куча разного оборудования: аппараты искусственной вентиляции легких, охлаждающие одеяла, мониторы. Почти всю эту технику Фрэнки видела впервые в жизни. С потолка ярко светили лампы. Слышался мерный шепот аппаратов ИВЛ и попискивание мониторов ЭКГ.

В углу за столом сидел пожилой мужчина в выцветшей форме, он что-то сосредоточенно писал. Единственным военным (на ногах) был санитар, он проверял пациента в дальнем конце палаты.

Фрэнки выпрямилась, попытавшись держаться увереннее, чем чувствовала себя на самом деле.

– Младший лейтенант Макграт прибыла, сэр.

Мужчина посмотрел на нее. Фрэнки никогда не видела таких усталых глаз. Все лицо в рытвинах от оспин, за обвисшими щеками не разглядеть подбородка.

– Фрэнсис, так?

– Фрэнки, сэр.

– Капитан Тэд Смит. Врач. Фрэнки, расскажите, где вы работали, какой у вас опыт.

– Я окончила колледж. И… немного поработала в местной больнице.

– Что ж, – он поднялся, – пойдемте со мной.

Капитан остановился у первой кровати. На ней лежал молодой вьетнамец. Голова забинтована, на белой ткани проступило красное пятно.

– Он вьетнамец, – с удивлением заметила Фрэнки.

– К нам иногда привозят местных, – сказал капитан Смит. – Да, кстати, здесь лежат только пациенты с черепно-мозговыми. У большинства нет зрачкового рефлекса. Знаете, что это?

Еще до того, как Фрэнки ответила, капитан достал из нагрудного кармана маленький фонарик и посветил в глаза пациента.

– Видите? Никакой реакции. Расширенные и неподвижные. Запишите это в его карту, рядом поставьте дату и время.