Андрей Буторин: От порока до истока

Пролог

В детстве, когда его называли Олежкой, Олег вместо «ж» слышал «ш» и был уверен, что его сравнивают с олененком, олешкой. Живых оленей в той части Страны давно никто не видел, но тогда еще не были под запретом «книги без пользы», и мама читала ему сказки о живущих здесь раньше лопарях-саамах, которые разводили этих красивых благородных животных. Особенно Олежке-Олешке нравилась сказка о Мяндаше – белом олене с золотыми рогами, который умел принимать человеческий облик, и который, придя к людям, научил их охотиться и строить жилища. Женился Мяндаш на саамской девушке, у них родились дети, способные, как и отец, превращаться из человека в оленя и обратно. И все бы хорошо, но на златорогого оленя вздумал поохотиться свирепый бог грома, и это могло кончиться не просто гибелью Мяндаша, а куда более страшными вещами. Попадет в белого оленя первая стрела – огнем полыхнут горы и потекут вспять реки; попадет вторая – огонь охватит землю и на ней выкипит вся вода; а когда бог грома вонзит в сердце Мяндаша нож – звезды упадут с неба, солнце и луна погаснут, а земля превратится в пепел.

У самого Олега папы не было, от вопросов о нем мама лишь плакала, и в Олежкину голову пришла однажды мысль, что его отец и есть тот самый Мяндаш, который прячется от ужасного охотника, чтобы мир уцелел. А мама ничего об этом сказать не может, ведь это страшная тайна, которую она поклялась хранить. Но порой слегка забывается и называет его Олешкой, потому что он сын белого оленя и, наверное, даже сам может превратиться в олененка, если сильно захочет.

Пока это у Олега не получалось, зато с тех пор ему часто стал сниться белый олень. Правда, не сам Мяндаш, а другой, точнее другая, потому что это была олениха, важенка. Совсем молодая, даже юная, ведь когда принимала человеческий облик – а она это умела, – выглядела симпатичной девчонкой-подростком в прекрасном белом одеянии и с белыми же рогами на голове. К досаде Олега, она не сказала ему в этих снах ни слова, лишь смотрела с загадочной улыбкой, но непонятно откуда он все-таки знал, что ее зовут Марна.

После этих снов маленький Олежка еще сильнее уверился, что его папа – скрывающийся от охотника Мяндаш, который присылает к нему дочь Марну, чтобы та присматривала за своим младшим братом. Но когда Олег вырос, сны о белом олене ему перестали сниться. Подумалось даже: может охотник настиг наконец свою златорогую добычу и все вокруг вот-вот рухнет? Пожалуй, Олег был бы этому только рад: мир, в котором он жил, ему давно перестал нравиться.

Глава первая

В эту ночь, спустя тридцать с лишним лет, ему снова приснился белый олень в человеческом облике – вернее, почти человеческом, не считая ослепительно белых рогов. Марна осталась все той же симпатичной девчонкой-подростком в красивом белоснежном платье, только на сей раз она не улыбалась, а смотрела на него то ли печально, то ли даже сердито. Ее руки были в длинных, по локоть, белых перчатках, которые сжимали длинную рукоять изогнутого меча, напоминающего саблю, точнее, шашку, поскольку у рукояти не было гарды. Мелькнуло в памяти слово «катана», но Олег не знал, откуда оно взялось, звучало слишком уж чужеродно. Он тут же проснулся, и слово сразу забылось, зато Марна все утро стояла перед глазами, будто предупреждая своим невесело-воинственным видом о надвигающейся беде. А меч, чтобы быть готовым защищаться? Ну-ну, сестренка, мысленно хмыкнул Олег, на Распорядок с шашкой – за такой анекдот даже на Исправление не пошлют, сразу в дурку. Хотя… с первого июля и те отменят.

Белый олень приснился не зря – впору опять начинать верить сказкам. В этот день завершалось его медицинское обследование. Оставалось сделать то, что в прошлые годы не являлось обязательным – УЗИ сердца. Поскольку Олег не был знаком с этой процедурой ранее, он слегка волновался. Что ж, УЗИ оказалось совершенно безболезненным физически, но ранило в итоге куда больнее, чем тот самый двуручный меч. «Катана» – снова вспомнилось чужеродное слово в тот самый миг, когда он вышел из дверей здравницы, держа в руке лист с заключением. А если точнее – с приговором. На листе, помимо регистрационных данных, в графе «Отклонения» значилось:

«Гипертрофия миокарда левого желудочка – начальные проявления.

Диастолическая функция левого желудочка нарушена по первому типу.

Двухстворчатый аортальный клапан».

Олег не знал, ни что такое диастолическая функция, ни чем страшна гипертрофия миокарда – его ошеломила последняя строчка.

Она бросилась ему в глаза сразу, едва он получил листок, – показалась бессмысленной, незаконченной. Он набрался смелости и спросил у проводившего обследование специалиста:

– А что, простите, клапан?.. Вы не указали, что именно клапан.

– Я указал, – дежурно улыбнулся специалист. – Он у вас двухстворчатый.

– А должен?.. – сглотнул Олег. – Одно?..

– А должен быть трехстворчатым.

– Куда же делась третья створка? – прошептал Олег.

– Никуда не делась. Ее у вас попросту никогда не было, гражданин Воткин. Такой вот порок сердца. – Нечто похожее на сожаление промелькнуло в глазах специалиста, но тут же исчезло. – Проходите, не задерживайте очередь.

И теперь Олег брел по освещенной солнцем березовой аллее и никак не мог осознать, как это вышло, что дожив почти до сорока лет, он понятия не имел, что с его сердцем что-то не так? Ведь он постоянно проходил медицинские обследования, вел здоровый образ жизни, выполнял все указания Распорядка, стремился быть законопослушным, максимально стандартным гражданином Страны! Впрочем, специалист здравницы сказал, что этот порок был у него всегда. Он не знал о проблеме, потому что раньше ему УЗИ сердца не делали. И какой образ жизни теперь ни веди, эта проблема не исчезнет. А это значит… Олег судорожно сглотнул… это значит, что он не будет соответствовать новому постановлению Распорядка, в котором четко и недвусмысленно говорилось, что прогресс медицины в Стране дошел до самых высочайших вершин, и все ее граждане отныне избавлены от любых болезней, отклонений и недугов.

Постановление вступало в силу с первого июля две тысячи сорок восьмого года, до чего оставалось немногим больше недели. И если уж третья створка аортального клапана не выросла за тридцать девять лет, то за девять дней не отрастет точно. Да и гипертрофия миокарда с нарушением диастолической функции вряд ли за это время рассосутся. Об операции нечего и думать – записывать на них перестали месяц назад, когда был опубликован проект нового постановления Распорядка, поскольку все, кто знал о своих болячках, сразу же ринулись в здравницы. Олега же никогда не беспокоило сердце, поэтому до сегодняшнего дня он был абсолютно уверен в своем здоровье. Если и волновался, то по мелочам – насчет зубов, зрения… А в результате оказалось такое!..

Кстати, что все это значило на самом деле? Может, и переживать бесполезно? Может, ему осталось полгода-год, так не все ли тогда равно?.. Теоретически, узнать можно было в глобосети. Но информация в ней, следуя за указами и постановлениями Распорядка, менялась столь кардинально и стремительно, что доверять ей не имело смысла. Олег невольно оглянулся, будто опасаясь, что его крамольные мысли могут подслушать.

Нет, лучше всего было обсудить эту тему с двоюродной сестрой. Люда хоть и работала сейчас не по специальности, в свое время с отличием закончила медучилище. Олег поднес к уху запястье, но тут же отдернул руку – звонить было опасно, на такую тему следовало поговорить с сестрой лично. Причем на улице, в безлюдном месте. Он снова поднял к уху моблет и, стараясь звучать беззаботно, пригласил Людмилу на прогулку.

Двоюродная сестра была умной женщиной и неестественность в голосе брата расслышала сразу. Она тут же подстроилась под его тон и радостно воскликнула, что просто мечтает подышать свежим воздухом. Встретиться договорились в парке возле озера. Собственно, «парковыми» там были только присыпанные клинцом дорожки – в остальном же по одному берегу круглого озерка тянулись остатки настоящего, не попавшего еще под городские застройки леса. Вряд ли в стволы сосен и берез встроили микрофоны, во всяком случае, уж точно не во все.

Люда пришла быстро, минут через десять. Глаза ее излучали тревогу. Не здороваясь, не говоря ни слова, Олег протянул сестре лист заключения. Люда читала недолго. Тревожные морщины на ее лбу быстро разгладились.

– Ничего страшного, – с облегчением выдохнула она. – Возрастные изменения. Скорее всего, следствия имеющегося атеросклеротического кардиосклероза. Больше гуляй, двигайся…

– Двухстворчатый клапан – тоже возрастное?! – забыв об осторожности, воскликнул Олег.

– Ах, вот ты о чем! – улыбнувшись, взяла его под руку Люда и прижала к себе. – Испугался уж-ж-жасной патологии, большой трусливый мальчишка? Двухстворчатый клапан – всего лишь вариант развития, с этим живут всю жизнь, даже не подозревая, что у них что-то не так.

– Вот и я не подозревал, – буркнул Олег. – Но я не понимаю, чему ты радуешься. «Всей жизни» у меня осталось девять дней, до первого июля.

Люда ахнула, отпустила его локоть и зажала ладонями рот. Лицо ее мгновенно побелело.

– Я забыла…

Олег хмуро уставился на сбитые носки ботинок. Новые можно будет купить лишь через год, надо быть аккуратнее с обувью. Впрочем, на девять дней их хватит точно.

– А если операцию?.. – пробормотала Люда. – Я могла бы попробовать договориться по старым связям…

– Даже не вздумай! – поднял он взгляд на сестру. – Загремишь. А мне операция все равно не поможет.

– Почему? Это не очень сложная опе…

– Да какая разница, – раздраженно отмахнулся Олег. – Даже если разрезать меня сегодня – что, за девять дней швы заживут?

– Нет, конечно.

– Значит, первого июля мое состояние все равно не будет соответствовать постановлению Распорядка.

– Погоди-ка… – Люда подошла к стволу упавшей березы, села и опустила лицо в ладони.

– Тебе плохо? – подскочил к сестре Олег.

– Подожди, – смахнула Люда с плеча его руку, – я кое-что вспомнила, дай подумать.

В душе Олега вспыхнула надежда. Чтобы не спугнуть мысли двоюродной сестры, он отошел подальше. Очень захотелось курить. Но Распорядок одним из указов еще семь лет назад заклеймил это извращенное преступление против личности, так что безопаснее для здоровья было пойти и утопиться в озере. К тому же табака вряд ли нашлось бы во всей Стране и на одну затяжку.

– Не знаю… – Люда подошла к нему сзади столь тихо, что Олег вздрогнул. – Не знаю, стоит ли вообще говорить об этом…

– Раз начала, говори, – повернулся он к сестре.

– Это… глупо, и вообще… – Люда покрутила ладонью. – Лично я в это не верю.

Олег подошел к стволу упавшей березы, на котором сидела до этого сестра, и уселся сам, всем видом показывая, что готов выслушать Людины соображения и, покуда не выслушает, не встанет. Сестра поняла это и пристроилась рядом.

– Помнишь Титовку? – спросила она.

Вопрос был риторическим. Конечно же, Олег помнил Титовку. В этой глухой вологодской деревне жила их с Людой бабушка Нюша. Тетя Вера, Людина мама, лет тридцать назад забрала бабушку к себе, в большое село Истоцкое, где та вскоре и умерла. В детстве Олег проводил в Титовке почти каждое лето. Когда же он был там в последний раз? Да как раз перед бабушкиным переездом, когда закончил школу и готовился поступать в институт. Уже тогда в деревне доживали свой век всего две-три старушки, сейчас от Титовки вообще вряд ли что-то осталось.

Олег кивнул.

– А Рафашку-отшельника помнишь?

В памяти при звуках необычного имени что-то трепыхнулось, но дальше дело не пошло. Люда, видать, уловила это по его мимике и сказала: