– Тут такое дело, товарищ майор… – милиционер кивнул на мужика, – гражданин Васильев задержан за самовольную рубку леса.

Коган с удивлением посмотрел на пустые сани, потом на милиционера. Бородач, кажется, уловил настроение неизвестного майора, который подъехал на машине, и тут же шепеляво стал оправдываться:

– Так нет же дров, не рубил я. Хотел только присмотреть, может, какое сухое дерево упало. Это же вроде как польза. Я бы в лесничество сообщил, они бы разрешение выдали. Нешто я живое дерево рубить стану?! Оно же гореть не будет, только дым один в печи.

– Ты не оправдывайся, Васильев, что по дрова приехал, – строго остановил бородача старший лейтенант. – А вдруг тебе именно живое дерево понадобилось, на столбы, например. Может, к тебе подъехать да посмотреть, что у тебя там – ворота падают или ты баньку замыслил себе поставить. А?

Судя по всему, тут имел место какой-то застарелый конфликт. Возможно, гражданин Васильев уже неоднократно был замечен в порубке леса. А может, старшему лейтенанту нужен был хоть какой-то нарушитель. В любом случае, сейчас предъявлять что-то мужичку на санях было нелепо и не совсем законно.

– Я думаю, что вы в этой ситуации все же разберетесь, – примирительно произнес Коган. – И если вы подозреваете гражданина Васильева в порубке, но дров при нем не нашли, может быть, ограничиться профилактической беседой? Я не хотел бы вмешиваться, но мне нужно задать вам пару вопросов. Вы ведь, товарищ старший лейтенант, местный участковый, как я понимаю?

– Так точно, участковый уполномоченный…

– Вопрос и к вам, и к гражданину Васильеву, который здешние леса знает хорошо. Находили вы за последние месяцы в этих лесах что-то постороннее, в виде парашютов, каких-то контейнеров, которые на парашютах сбрасывают с самолетов, может, видели парашютистов?

– Никак нет, товарищ майор, – уверенно заявил участковый. – Мы службу знаем, про диверсантов-парашютистов предупреждены. За этим делом следим постоянно.

– А осенью как же? – вдруг вставил бородач. – Осенью же приезжали из города, местность прочесывали с солдатами. Было ведь дело?

– Так про то сообщалось в район и область, раз приезжали. Я про новые факты говорю, которых не было.

– Так, стоп! – поднял руку Коган. – Еще раз, товарищ участковый, что за случай, когда произошел?

– В ноябре произошел, двенадцатого числа! – сказал участковый. – Мальчишки сообщили, что видели парашют в небе на рассвете. Я выехал, допросил как положено и сообщил районному начальству.

– Где и что нашли после прочесывания?

– Так меня не привлекали для этого, – замялся милиционер. – Приехали, проверили и уехали. Нас в известность не ставили.

– Парашют нашли там, на дереве, – добавил Васильев. – Я вызвался провести через лес. Места знакомые сызмальства, вот меня вроде как проводником и взяли. Сымали с дерева парашют, при мне сымали. А ничего вроде больше и не нашли.

– Далеко отсюда место, где в ноябре нашли парашют?

– Километра два будет точно, – кивнул бородач.

– Ну вот что, товарищ участковый, – строго посмотрел на милиционера Коган. – Надо нам добраться до этого места. Кроме гражданина Васильева, нам помочь никто не сможет. Так что решайте!

Васильев с большой охотой согласился на профилактическую беседу и устное предупреждение об ответственности за самовольную вырубку леса. Стегнув лошаденку, он принялся править по накатанным следам саней, обещая, что так будет быстрее, а потом он свернет. Местность мужик действительно знал хорошо. Часто крутил головой, привставая с саней, сверялся с известными только ему приметами. Не прошло и часа, как лошадь по нетронутому снегу вывезла их к сосняку. Деревья стояли не очень плотно, но высота их была внушительная. Видать, почва здесь оказалась подходящей для сосен.

– Вона! – ткнул кнутовищем в небо Васильев. – Еще осталось.

Коган стоял, задрав голову вверх, где на ветвях сосны мотался обрывок парашютного полотна. «Значит, тоже 17 ноября, – думал оперативник. – Это уже третье место приземления, а мне в этом районе называли зафиксированных два. Почему так близко к дороге? Ветра в ту ночь не было, я уточнял. Погода была ясная. Не мог немецкий штурман так сильно ошибиться. И приземление рядом с дорогой могло означать только одно – отсюда до дороги недалеко, а на дороге ждала машина. Надо уточнить, какого рода был парашют: с креплением для человека или контейнера? 15 ноября взяли только парашюты и ни одного диверсанта».

Вернувшись к дороге, Коган с помощью участкового отметил на карте место приземления. «Мистика какая-то, – подумал оперативник. – За последние четыре месяца были три выброса в Подмосковье, и ни одного взятого диверсанта. До этого взяли двоих. Точнее, одного живым, а второй погиб в перестрелке. А последний выброс был днем 30 ноября. Тогда на обратном пути сбили немецкий самолет, а вот парашютистов не взяли. Нашли только два купола».

Через три часа они встретились с Буториным в селе Юрьево. На улице уже смеркалось, когда Коган подрулил к зданию сельсовета. В окнах кое-где горел свет керосиновых ламп. Электричество в районе еще не полностью восстановили, и на таком расстоянии от Москвы требования о ночном затемнении не было. В высоком здании сельсовета с двухскатной крышей в некоторых окнах горел свет. Выйдя из машины, он увидел, как в одном окне отодвинули занавеску, кто-то выглянул, посмотрев на подъехавшую машину. И когда Коган поднялся по ступеням к входу, дверь открылась и на пороге появился Буторин в накинутом на плечи полушубке.

– Здорово, Борис! – пожал руку Когану оперативник. – Я уж беспокоиться начал, что тебя где-то занесло в снегах. Как машина? Не подводила?

– Бегает, что ей сделается, – пожал плечами Коган. – Знаешь, как на флоте говорят, когда судно садится на мель? Не название судна при этом называют, а только фамилию капитана. Он сел на мель! Так и с машинами. По шоссе хорошо бежит машина, а вот забуксовал на ней уже именно водитель. Так-то, Витя!

– Оценил, оценил! – рассмеялся Буторин, пропуская товарища в коридор и закрывая дверь.

Он проводил Когана в комнату, где на столе стоял горячий чайник, на тарелке лежал уже нарезанный хлеб, несколько соленых бочковых помидоров и огурцов, небольшой шмат сала, банка рыбных консервов. В самом центре красовалась бутылка водки и три граненых стакана. Этот факт сразу заинтересовал Когана, и, раздеваясь у двери, вешая на гвоздь свое пальто, он спросил:

– А с кем-то это мы на троих соображать будем?

– Правильно оцениваешь ситуацию, – снова рассмеялся Буторин. – Не для сугреву, как тут говорят, а исключительно соображать будем.

И тут в коридоре послышались шаги. Уверенные, сильные. Как и ожидал Коган, в комнату вошел плечистый мужчина высокого роста с пышными буденновскими усами и пронзительными голубыми глазами. Стоило только посмотреть в глаза этому человеку, и сразу пропадало впечатление, что этот силач может свернуть в бараний рог любого, только слово неугодное скажи. Добродушный весельчак, работяга, который не умеет унывать, грустить и всегда находит выход из любого сложного положения, причем с улыбкой на губах.

– Вот, Селиваныч, – представил друга Буторин. – Это и есть мой напарник Борис!

– Егор, – добродушно прогудел мужчина, и ладонь Когана утонула в его лапище. – Замерз, наверное, давайте уж выпьем, а то водка греется. Когда еще я ее из сеней принес.

В первую очередь выпили, как и водится, «За победу!» Захрустели крепенькими огурцами, с наслаждением стали вгрызаться в душистое, с запахом чеснока, сало, заедая еще теплым ржаным хлебом. И сразу отошли дневные заботы на задний план, и сразу на душе стало теплее и радостнее. Усталость и напряжение отпустили, отошли деликатно в сторону.

– Отдохнете сегодня, отоспитесь, а то неизвестно, как завтра день сложится, – наливая по второй, заговорил Селиваныч. – Может, метель и улеглась совсем, а может, под утро снова разыграется. Декабрь, он такой. То оттепель и снова осенью пахнет, а то закружит, и уж кажется, что зима не первый месяц вьюжит и морозит и до января снег не растает.

– А давайте за наших баб, – неожиданно предложил Буторин. – За наших русских баб, на которых этот мир держится. Они тут в тылу за мужиков и пахали, и косили, и детей кормили, растили. А когда надо было, и окопы рыли.

– Ну что, – хрустя огурцом, продолжил он, – давайте теперь о делах. Мы тут с Селиванычем пообщались, а он человек в районе не последний: фронтовик, председатель сельсовета, а до этого за два года два колхоза поднял, причем одновременно! Башковитый мужик и все здесь знает. И всех!

– Ну, это ты, Виктор Алексеевич, перебарщиваешь маленько, – пробурчал мужчина, – но что воевал, это точно, и здесь всех знаю, и места эти мне с детства знакомы. Когда революция произошла, мне тринадцать лет было. Навидались всякого. А уж банд в округе в те времена было – ужас! Но мы, пацаны, ничего тогда не боялись. И сейчас подрастает у нас такое же беспокойное племя. Я к чему завел разговор-то. Вот Виктор Алексеевич мне сегодня задавал вопросы о парашютистах. Про то, как три недели назад они с самолета в наши леса прыгали. И не нашли никого. Как и положено, сразу в район сообщили, доложились, что собираем охотников своих, активистов. Оружие, какое есть, в основном охотничье, и в лес, значит. Старшими меня назначили и участкового, капитана Жилина. Я не к тому, что хвалюсь, но народ за мной идет, верит в меня!

– Селиваныч, не отвлекайся, – рассмеялся Коган. – Ты тут командир заслуженный, и народ тебя уважает. Это же и так понятно.

– Ну это да! – немного смутился мужчина. – Вроде как напросился на похвалы. Ну так вот! В лес нам сказали не соваться, а перекрыть все дороги и проверять все машины – кто едет, куда и зачем. Чего или кого везет. Повязки красные мы смастерили для солидности – все как положено. Да только, видишь ли, никого не поймали. Как сквозь землю провалились диверсанты немецкие. Вроде и красноармейцы прибыли вовремя, два раза вдоль и поперек леса наши прочесали, парашюты нашли, а диверсанты как в воду канули.

– И что же, – покачал Коган головой, – все машины проверили, которые по дорогам в этом районе проезжали, и никаких даже подозрений не возникло? Все с документами были?

– Ты слушай, слушай, – тихо засмеялся Буторин, наливая еще водки в стаканы.

– Так вот пацаны вперед нас сунулись в лес, хотя про строгий приказ из района знали: в лес – ни ногой.

– Неужели они видели диверсантов? – оживился Коган, чувствуя, что от выпитой водки внутри растекается блаженное тепло.

– А? Диверсантов? Да нет, не видели! Пытались, конечно, но не успели сунуться в лес. Они на двух санях поехали к скирдам. Сено, значит, привезти домой для скота.

– Погоди, Селиваныч, – остановил рассказчика Буторин, – я немного ясности внесу. Тут ведь вопрос в чем, Борис, – почему диверсантам удалось так быстро лес покинуть, хотя местность для них вроде незнакомая и населенных пунктов, кроме этих двух сел, поблизости нет? Мальчишки вездесущие их не видели, но они видели другое: три автомашины, которые проезжали по дороге в районе этого лесного массива, где приземлялись парашютисты. Три машины! Вот тебе и ответ, почему наши оперативные группы, да еще при поддержке местного гарнизона, за пять месяцев не смогли взять ни одного диверсанта и ни одного десантного контейнера. По шапке за такое получили все начальники, кто отвечал за эту сферу. Но дело сейчас не в этом. Во-первых, в трех случаях диверсанты отстреливались до последнего и погибали в перестрелке с солдатами. А в тех случаях, когда им удавалось покинуть место приземления, причина может быть одна – каждый раз их ждала машина, и они хорошо знали, где она ждет, и успевали добраться до нее и покинуть район. Вот и все.